Как ни мерзко это было делать, но я опять взялся за оружие. Трофейная кирка оказалась легкой и удобной, прямо не кирка, а альпинистский ледоруб. И где он только его раздобыл? Я обошел распростертое тело и остановился возле головы. Примерился. Господи, и за что мне все это?! С перекошенной от гадливости рожей я размахнулся и вонзил ледоруб в шею здоровяка, а затем еще и еще раз.

Удаляясь прочь я старался не думать и не вспоминать. Это прошлое, забудь, говорил я себе. У тебя сейчас есть только будущее, так борись за него! Но не думать не получалось. И дело было даже не в том, что я обагрил руки кровью, сводило с ума предчувствие, что все это непременно повторится.

Я проковылял шагов сто, и лишь тогда стал понемногу приходить в себя. Первая здравая мысль, посетившая голову, касалась главной причины моей уязвимости. Да, уж… однорукому, да еще с постоянно теряющимся фильтром, здесь долго не протянуть. Как бы так сделать, чтобы пластиковый монокль сам держался на глазу. Вспомнились самые разнообразные варианты. Дужки и зажимы отпали сразу, а вот какая-нибудь веревка или лучше резинка… Лицо оглушенного Штирлицем одноглазого шерферера Холтофа само собой всплыло в памяти. Помнится, фриц носил круглый черный щиток на тонкой резинке. Эх, была бы у меня такая резинка, да хотя бы любая резинка, да хотя бы от трусов…

Оба-на, она таки и есть! Вот тут я снова поблагодарил великую родину за накрепко вколоченные привычки. Ведь на мне были не какие-то там гуттаперчевые Кэвины Клайны, сами собой прилипающие к заднице. На мне были просторные ситцевые семейники, произведенные заботливыми ручками родных рязанских или там вологодских умелец. И в эти самые семейные трусы, как водится, вдевалась все та же вечная и неизменная бельевая резинка.

Долго я не раздумывал. Гвоздь и ледоруб кинул на пол, пластик зажал в зубах и стал быстро переодеваться. Натянув на голый зад то, что когда-то именовалось джинсами, я принялся раздирать прочный ивановский ситец. При помощи гвоздя этот процесс занял всего пару минут. Затем все тем же гвоздем я аккуратно проколупал в пластиковом прямоугольнике две дырочки.

Честно говоря, эта операция прошла с невероятным напряжением сил и нервов. Попробовал бы кто с закрытыми глазами проделать два ровных отверстия в диаметрально противоположных уголках шестисантиметрового кусочка хрупкого пластика. Это при всем при том, что попытка давалась всего одна! Но, как говорится, дело мастера боится. Вскоре у меня на лице красовалась грязно-коричневая заплатка, плотно притянутая к черепу тонкой белой резинкой.

Работа закончена, и на душе значительно полегчало. Приятно осознавать себя победителем. Я сделал то, что до меня не удавалось никому. Я сохранил трезвость ума в мире безумия. Правда, оставалась опасность, что нечаянно я открою второй глаз. Стрясется, к примеру, что-либо у меня за спиной и все… против рефлексов не попрешь. Я буду оглядываться по сторонам и обалдело моргать обоими широко открытыми глазами.

Нет, только не это! Чего тогда стоят все старания и потуги? Чтобы так… одним махом все взять и перечеркнуть? Ни за что! Никогда! Я задумчиво поглядел на зажатый в руке гвоздь. Левый глаз… На кой хрен он тебе здесь нужен? Если выберешься, будет у тебя два глаза, будешь ты молодой и красивый, будет у тебя счастье и любовь. А сейчас, здесь, это лишь помеха, лишь капкан, в который можно запросто угодить. Так что сделай это, не трусь! Это не боль и не страх по сравнению с теми болью и страхом, что окутают твое бездарное глупое поражение. Я вздохнул поглубже и медленно поднес ржавое острие к своему лицу.

Пошатываясь, я брел вперед. Хотелось думать, что выбранное направление является верным и ведет именно к тем самым таинственным кладовым, о которых мне тут все толковали. Хотелось думать? Эх… хорошо, если осталось чем думать! А то, что-то этот, процесс давался мне сейчас с невероятным трудом. Видать, глубоко я загнал этот проклятущий гвоздь. Может он и до самого мозга дошел. Оно и понятно, ведь практики у меня в этом жутко увлекательном деле никакой. Черт его знает как следовало колоть. Руку я себе как-то раз самостоятельно зашивал, было такое дело. А вот чтобы избавляться от ставшего вдруг лишним глаза… Это, прямо скажу, впервые. Вот и оплошал по неопытности.

Я приостановился и с опаской потрогал левую щеку. Пальцы вмиг окрасились липкой красной кашицей. Черт, кровь все еще течет. Перевязать бы, да только чем? Тельняшкой что ли для такого дела пожертвовать? Странно, но мне эта идея пришлась по душе. Тело кое-где начинало чесаться, от чего так и хотелось содрать ненавистную одежду.

Не долго думая, я стянул полосатый тельник и начал рвать его на плоски. Фух, без рубахи хорошо, без рубахи легче дышится, и не так досаждает зуд. Стоп, а этот мужик… тот, которого я только что уделал… Он ведь тоже голый, совсем голый. Почему? Тут не пляж и не солярий. Выходит, одежда его тоже раздражала, вот он ее и скинул.

Что ж за место такое гнусное! Грибок здесь в воздухе летает, что ли? Вон того выродка язвами как поело, прямо прокаженный. Помимо воли я стал с опаской оглядывать свое тело. Да нет, пока все чисто. Есть кое-какие синюшные участки, но они более смахивают на синяки. И не удивительно, последнее время кто меня только не пинал?!

Я уже совсем было решил завязать с персональным осмотром, но тут взгляд случайно упал на левое запястье, туда, где бесполезным украшением болтался мой любимый верный «Tissot». В первое мгновение я даже испугался. Показалось, что место часов на руке заняло какое-то пузатое насекомое с многочисленными фосфоресцирующими глазищами. Но оторопь быстро сменилась удивлением, да еще каким! Люминесцентный слой, которым были покрыты стрелки, цифры и деления на подвижном ранте, сиял ярким зеленоватым светом. О чудо! Особенно, если учесть, что уже лет пять даже яркий солнечный свет не мог выдавить из мертвого люминофора хотя бы один какой-никакой завалящий фотон. Но ведь здесь нет солнца, нет яркого света, нет ничего…

И тут я понял, что сильно ошибаюсь. Эти раны на теле у моего противника. Я вспомнил. Когда-то я видел точно такие же. У кого? У матросов из экипажа, потерпевшей аварию атомной подводной лодки. А значит никакие это не язвы! Это радиоактивные ожоги! И весь этот золотой «рай» не что иное, как огромная ядерная топка. Радиация! Именно радиация заставила светиться мои старенькие часы.

Сразу нашлись вразумительные объяснения многим доселе непонятным вещам, главное из которых, конечно же, золото. Его получают в седьмом круге. Там же впервые я и почувствовал странное недомогание. Все сходится. На седьмом уровне радиоактивное излучение недр становится столь высоким, что организм начинает его ощущать. И не только организм. На излучение реагирует и свинцовый расплав. Вот оно! Вот тот недостающий третий элемент таинственного золотообразующего процесса. Бедный Луллий, ему так и не суждено узнать, постичь правду. Ведь он даже не знает о существовании радиоактивности.

Следующий ребус, который удалось разгадать, были слова Дионы о чудовищах, населявших восьмой круг. Конечно чудовища! Излучение тут намного сильнее, и оно буквально сжигает человеческие тела. Этот мой давешний знакомец… он еще ничего. Но мне даже страшно представить, во что превращается беззащитное тело спустя десятки или сотни лет местных физиотерапевтических процедур.

Да, Дьявол знал куда меня запихнуть. Безумие в сочетании с внешностью чудовища. Это ли не достойная кара для наглеца, оскорбившего великого властителя тьмы!

Однако, лукавый слегка просчитался. Я совсем не безумен и пока, хвала всевышнему, еще не превратился в отвратительное страшилище. А если повезет, то и не превращусь, по крайней мере в ближайшие так лет пятьдесят. Вот сперва состарюсь на матушке-земле, излишествами, кутежами и распутством доведу свое грешное тело до состояния древнеегипетской мумии, вот тогда, пожалуйста. Вот тогда чума рогатая пусть и забирает в свое полное безраздельное распоряжение. А пока, фиг тебе!