Нам бы очень хотелось привести обстоятельный разбор Радзивилловской летописи, предпринятый омским математиком А. К. Гуцем, но, к сожалению, это заняло бы слишком много места. Поэтому интересующихся мы отсылаем к его книге «Подлинная история России» или к работе С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где имеются пространные выдержки из сочинения Гуца, а сами ограничимся только коротким резюме. Во-первых, рукопись грешит изрядным количеством подчисток и исправлений, которые бросаются в глаза даже при самом поверхностном анализе. Дополнительно можно отметить, что тетрадный переплет (а рукопись состоит из нескольких вложенных друг в друга разворотов, составляющих тетрадь) датируется историками по филиграням (водяным знакам) XVIII в. Не подлежит сомнению, что целью подчисток было освобождение места для дополнительных листов, потому что все они (подчистки) касаются нумерации рукописных страниц, которая выполнена двояко — латинскими буквами и арабскими цифрами. В скобках заметим, что сей любопытный факт тоже следует иметь в виду, поскольку такой порядок нумерации был типичен для XVIII столетия, а вот в XV в. арабская нумерация выглядела бы весьма странно (если, конечно, рукопись была составлена на Руси). Хорошо известно, что до середины XVII в. в русских книгах и рукописях употребляли исключительно церковно-славянскую нумерацию (т. е. латинскими буквами).
Что же содержится на тех листах (позднейших вставках — будем называть вещи своими именами), для которых освобождали место? Один из них — это знаменитый рассказ о призвании варягов на Русь. Любители отечественной истории помнят его почти наизусть: дескать, земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет… и т. д. и т. п. Ежели этот лист убрать, то Рюрик становится просто первым русским князем, а от норманистики остается один пшик. Второй же лист, вклеенный впоследствии, в каком-то смысле даже более важен, поскольку его с полным правом можно назвать хронологическим. Откроем небольшой секрет: эту часть Несторовой летописи мы уже несколько раз цитировали, но не довели изложение до логического конца. Вы должны помнить, уважаемый читатель: «В лето 6360 (852-й от рождества Христова), индикта 8, наченшу Михаилу царствовати…» и дальше все то же самое — о годах, истекших с начала царствования византийского императора Михаила до начала правления Олега на Руси, потом Игоря, потом Владимира, потом Святослава… далее везде. Но это только самое начало. Слегка пощипав хронику правления первых русских князей, летописец с головой погружается в глобальную хронологию. Больше всего на свете его волнует вопрос, сколько на самом деле прошло лет от Адама до Потопа и от Потопа до Авраама.
Одним словом, на этом листке изложена вся хронология Киевской Руси в ее связях с византийской и римской хронологией. Если этот лист убрать, то вся хронология «Повести временных лет» (читай — русской истории) повисает в воздухе и напрочь лишается привязки к всемирной истории, созданной трудами Скалигера и Петавиуса. А нам, грешным, остается допустить только одно: что один из имеющихся на сегодняшний день древнейших списков «Повести временных лет» (Радзивилловский) был, вероятнее всего, изготовлен в начале XVIII столетия, а его страницы содержат следы грубой фальсификации, предпринятой то ли по политическим, то ли по идеологическим соображениям.
Справедливости ради стоит сказать, что летопись Нестора сделалась катехизисом отечественной истории и неприкасаемой священной коровой сравнительно недавно. Старые историки, имевшие в своем распоряжении безвозвратно утраченные хроники, были куда как свободнее в истолкованиях первоначальных дней земли русской. Например, уже упоминавшийся нами русский историк и государственный деятель В. Н. Татищев был в 1720 году командирован в Сибирь, где постепенно разыскал не менее десяти версий Несторова труда. Оказывается, что еще сравнительно недавно (по историческим меркам) свободно циркулировали по крайней мере десять вариантов разнящихся между собой летописей Нестора. А вот к нашему времени сохранился, к сожалению, один-единственный список, оканчивающийся 1110-м годом. Опубликовать разысканное Татищеву так и не удалось, поскольку вопрос приобрел отчетливую политическую окраску. Все мы с вами живем в России, поэтому последующие события удивить могут разве что иностранцев, ничего не смыслящих в отечественных реалиях. Татищеву было без экивоков сказано, что публикация неканонических версий «Повести временных лет» чревата обвинением в вольнодумстве, а то и в ереси. В заключение можно добавить, что сам В. А. Татищев относился к известному сочинению черноризца Нестора весьма скептически, справедливо полагая, что «о князех старобытных Нестор монах не добре сведом бе».
Насколько Нестор был «не добре сведом», мы уже убедились неоднократно, когда разбирали его сочинение применительно к Крещению русской земли. Но о самом вопиющем летописном провале (если, конечно, полагать, что «Повесть» действительно создавалась в XII в.) не помешает еще раз напомнить. Последняя запись Несторовой хроники датирована 1110-м г. За 13 лет до этого (в 1097 г.) крестоносцы взяли штурмом соседнюю с Царьградом Никею, в 1098 г. отвоевали у сарацин Эдессу, а еще через год (в 1099-м) овладели Иерусалимом, освободив от неверных гроб господа нашего Иисуса Христа, каковое событие взволновало все христианские страны. В 1100–1101 гг. пала Акка, и вся Палестина оказалась в полной власти крестоносного воинства. Совершенно невозможно себе представить, чтобы ученый монах, бывший к тому же на короткой ноге с византийскими писателями и обильно их цитировавший, никак не отреагировал на эти эпохальные события.
Даже язычник, вытесывающий болвана из липовой чурки, должен был взволноваться, поскольку такая основательная встряска не может не затронуть сопредельные страны. Камень, брошенный в реку, оставляет круги на воде. Но наш летописец спокоен эпически. Под 1099-м г. (освобождение гроба Господня) он фиксирует очередную заурядную усобицу, сопровождающуюся убиением никому не ведомого князя. На все про все у летописца находится пять строк.
Как такое может быть? Автор, числящий византийских теологов своими первыми учителями, ничуть не озабочен тем обстоятельством, что закованные в сталь всадники топчут поля в окрестностях Царьграда. Его гораздо больше занимает убогая стычка с каким-то половецким Диогеничем, которого, пленив, ослепили. И ведь не скажешь, что хронист не проявляет интереса к международным событиям, поскольку «Повесть» начинается именно с них (вспомните византийского императора Михаила).
Короче говоря, средневековые летописцы были такими же живыми людьми, как и мы с вами. Занося в свои сочинения «преданья старины глубокой», они легко и непринужденно прибегали к редактуре (если, конечно, было что редактировать), руководствуясь самыми разными соображениями. Добросовестное и максимально объективное воспроизведение событий далекого прошлого занимало их в самую последнюю очередь, а на передний план выдвигались дела сегодняшние, среди которых социальный заказ и политические пристрастия играли далеко не последнюю роль. Прекрасной к тому иллюстрацией является Лицевой летописный свод — самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой Руси, охватывающее события с 1114-го по 1567-й гг. Он создавался по прямому заказу Ивана IV Грозного в Александровской слободе, ставшей к этому времени политическим центром Русского государства. Поэтому понятно, что специфика подачи материала была нацелена на укрепление самодержавной власти и создание представления о том, что Русь является легитимной наследницей древних монархий и оплотом православия. Около 1575 г. уже подготовленный текст и иллюстрации к нему с изложением истории правления Ивана Грозного в 1533–1568 гг. подверглись по личному указанию царя существенному пересмотру; на полях рукописи сохранились многочисленные приписки, содержащие обвинительные материалы против лиц, подвергшихся опричному террору. Таким образом Иван Грозный пытался оправдать кровавые расправы над непокорным боярством.
