Погружения проходили регулярно, гидроакустики и исследователи электромагнитных шумов получали, по-видимому, важные данные. Но окончательно убедиться в том, насколько ценны измерения, они могут лишь спустя несколько месяцев, обработав эти данные. Но они, похоже, были довольны. Что же, если довольны они, довольны и мы.

К 20 марта «Блюдце», управляемое Каноэ, совершило 15 погружений с учеными лаборатории гидроакустики. Ученые и инженеры использовали самое различное и сложное оборудование, а «Блюдце» зарекомендовало себя как весьма устойчивая и довольно надежная платформа для акустических исследований, сама не производящая никаких шумов. Пожалуй, «Блюдце» было пока единственным подводным аппаратом, использовавшимся гидроакустиками.

Нам оставалось проработать здесь еще месяц с небольшим. Мы закалились и готовились к более неблагоприятной погоде. Впереди был апрель.

Не снимая с «Блюдца» приборов, мы попробовали произвести несколько погружений с группой ученых лаборатории электроники, которых тоже интересовали электромагнитные измерения. Четыре дня мы пытались высунуть нос в штормовое море, но сумели осуществить лишь одно погружение. Несмотря на волну высотой 0,5—1 метр и усиливающийся ветер, проделано это было просто. Часть экипажа смотрела телевизор: 23 марта показывали первый орбитальный полет космического корабля «Джеминай» с двумя космонавтами на борту. То был знаменательный день и для нашего экипажа: «Блюдце» совершало свое 320-е погружение, или 100-е с ноября. О нашей работе, разумеется, сообщали гораздо меньше, чем о космических исследованиях, но в сущности между обеими программами было нечто общее. И там и здесь два человека помещались в небольшую капсулу или сферу, защищавшую их от так называемой враждебной среды. В одном случае люди находились в прочном корпусе и двигались своим ходом в условиях значительного давления, регулируя глубину погружения изменением плавучести аппарата. В другом — в состоянии невесомости перемещались в космосе, подчиняясь силе земного притяжения. Разумеется, существовала и некоторая разница: наш наблюдатель не был специально обучен, ему не нужно было учиться управлять аппаратом. Единственное, что от него требовалось,— проявлять профессиональный интерес.

Решено было отпраздновать сотое погружение. Маленький Джо Фордайс стоял в нарядной форме, держа серебряный поднос и бутылку шампанского, через его руку была перекинута салфетка. Он ждал возвращения подводных исследователей. Несмотря на унылый пасмурный день, настроение у всех было праздничное.

Всю неделю мы занимались тем, что сражались с непогодой и отменяли назначенные погружения. В конце концов вместо пяти погружений удалось сделать лишь два. Следующая неделя оказалась немногим удачнее, хотя и решили производить погружения под прикрытием мыса Ла-Холья. Из шести удалось осуществить лишь три. Выяснилось, что в тех случаях, когда не удавалось осуществить спуск, мы теряли столько же времени, что и при удачной операции. Обычно мы сидели и смотрели на море, споря о том, стихает волнение или нет, наконец отменяли погружение и спустя два часа возвращались в Сан-Диего. Программу за март мы выполнили, но перспектива на апрель была, похоже, не блестящей.

Одно из наиболее любопытных погружений мы осуществили, когда крутые короткие волны чуть умерили свой гнев. Наблюдателем был доктор Карл Хаббс, морской биолог из института Скриппса. Он много лет собирался составить полную коллекцию рыб, обитающих на скалистых участках каньона и у мыса Ла-Холья. Сети и драги хороши на ровных склонах, но бесполезны на скалистых участках. Правда, аквалангисты института Скриппса при сборе образцов рыб использовали своего рода яд, безопасный для ныряльщиков. Он оказывал парализующее действие на большинство мелких организмов. Разумеется, во время таких операций ныряльщики работали на глубинах не свыше 60 метров. Но доктору Хаббсу нужны были образцы и с больших глубин. Он сотрудничал с биологами из лаборатории электроники, которые сконструировали огромный рыбонасос и хотели установить его на «Блюдце». Ручные рыбонасосы, предназначенные для аквалангистов, втягивают в специальную трубу большое количество воды, а вместе с ней множество мелкой рыбы, которую иначе невозможно отловить. Рыбонасос, привезенный на судно, действовал аналогичным образом, но внешне напоминал скорее подводный пылесос. При виде его на лице Гастона появилось знакомое выражение. «Неужели опять какой-нибудь хитрый прибор?» — казалось, говорил всем своим видом наш друг. Однако затем он улыбнулся и сказал, что попробует установить это приспособление. И пока мы воевали с волнами, пытаясь совершить погружения два, Гастон, Джерри и Кен ломали голову над тем, как укрепить его на корпусе аппарата.

Рыбонасос представлял собой большой металлический цилиндр с сеткой внутри. Там же помещался пропеллер и электрический двигатель. Пропеллер создавал разрежение в эластичной трубке, которая прикреплялась к механической руке «Блюдца». Сетка пропускала осадки и воду, но задерживала живые организмы, предварительно парализованные или убитые ядом.

Для испытания нового устройства доктор Хаббс сделал пробное погружение в каньоне Скриппс на глубину 150 метров, где водилась рыба, которую пока не удавалось изучить. Доктор Хаббс был рослым, плечистым, бодрым мужчиной лет семидесяти. Он кипел энергией и был энтузиастом своего дела. В течение многих лет он изучал рыб, обитающих в здешних водах, и обрадовался новой возможности расширить свои познания. Но, как и доктор Шепард, доктор Хаббс не мог по возрасту спускаться под воду в акваланге. И в «Блюдце» он впервые получил возможность увидеть морских животных в естественной среде.

В пластмассовый мешок налили около половины галлона яда, мешок завязали, чтобы его можно было взять клешней механической руки. После того как «Блюдце» спустили на воду, мешок передали аквалангисту, который поместил его в раскрытую клешню и подождал, когда Каноэ сомкнет ее. Все это нужно было сделать быстро, пока нас не отнесло в сторону от нужного места. Обычно Эрл учитывал снос и останавливал судно с наветренной стороны. Но на этот раз наши приготовления затянулись, и, когда аппарат оказался в воде, «Бэрч-Тайд» все-таки отнесло.

Спустя некоторое время экипаж «Блюдца» доложил, что выбранный участок дна неблагоприятен для работ, склоны здесь слишком крутые. Мы догадались, что гидронавты движутся к верхней части каньона, где дно более ровное. Примерно через час они сообщили, что сбросили яд и что все идет хорошо. Доктор Хаббс работал все четыре часа. Мне кажется, он готов был работать и дольше, если бы позволил Каноэ.

Когда Хаббс вылез из люка, у него был такой вид, словно он испытал некоторые неудобства. Да и не мудрено: при росте свыше 1,8 метра приходилось как-то складываться в «Блюдце». Доктор Хаббс, как и большинство других ученых, никогда не жаловавшихся на неудобства, был слишком поглощен работой и зрелищем, открывающимся из иллюминатора. Я спросил его:

— Получили ли вы удовольствие от вашего первого погружения, доктор Хаббс?

— Еще бы! — ответил он. — Вчера я допоздна не мог уснуть, был немного простужен. Но теперь все будто рукой сняло.

И он стал рассказывать о том, как проходила операция. Хотя она и не была совеем успешной, однако удалось сделать много полезного. Когда «Блюдце» достигло глубины 150 метров, оказалось, что стенки каньона слишком крутые, чтобы использовать рыбонасос. На скалистых участках поверхность стенок была очень расчлененной. После непродолжительных поисков Каноэ вспомнил, что в верхней части каньона есть более удачнее место, с ровными склонами. Но двигаться туда пришлось против течения, это отняло немало времени. Зато место и в самом деле вполне подходило для отлова животных. Каноэ выпустил яд, который стал медленно, беловатым облаком вытекать из мешка и двигаться по течению, скорость которого составляла 0,04—0,08 метра в секунду.