К Саше выстроились очереди. В одной толкались кредиторы, с договорами и не самыми добрыми намерениями. Большинство хотело вернуть деньги. Кто-то имел желание отправить Сашу на еврейское кладбище. Были и страждущие совместить. В другой змейке мялись мастера завуалированного под сочувствие злорадства. Вскоре Интернет рассарафанил новость: «В Александра Фильбаума стрелял неизвестный». На Робин Гуде сэкономили. Спортивные комментаторы в таких случаях восклицают: «Из этой позиции было легче попасть, чем промахнуться». Нет, что-то, конечно, в Сашу залетело, но организм скорее закалился, чем пострадал. Жил Саша за городом, в огромном доме на берегу озера. Трубка заскрежетала кашлем.

— Тема, — зашелся в приступе Саша. — Нет, ну разве это сигареты, сука?! Это сейчас «Винстон» такой, Тема. Раньше я запах «Винстона» или «Кэмела» за три квартала от смолящего чуял. Ладно, сука, вместо табака пихают бумагу. Так они, падлы, по-моему, и ногти туда крошат. Ногти негров, сука, крошат. Ты куришь, Тема?

— Нет. Теперь только пью.

— Правильно. Это меньшее из зол: пойло и бабы. Правда, у меня стоит ныне через раз. А у тебя?

— А у меня кошка вчера сдохла.

— Мои соболезнования. Я давно зарекся кошек заводить. И четвероногих и двуногих. Жрут и гадят. Одни в лоток, другие в душу. Сука… Это не сигареты, Тема! Это убийство.

Кашлял Саша через каждые два слова. Я закрыл глаза. Мне представился длинный коридор с нервно мерцающими лампами. Вдоль стен выстроились колченогие стулья с изрезанными дерматиновыми спинками. На них корчились туберкулезники. Они пучили глаза, становясь похожими на рыбу-телескоп. Они хватались за окровавленные платки, протыкали пальцами воздух и старались удивить друг друга безумными взглядами. Парочка доходяг грохнулась со стульев и замерла. Тут же появился врач. Это был высокий мужчина с чертами лица, напоминающими плохо застывший бетон. Носком ботинка он перевернул одного из упавших и проорал: «Санитары, забирайте!»

— Ты чего замолчал, Тема?

— Бросай курить, Саша.

— Это ты к чему?

— Туберкулез, — говорю. — Люди мрут в коридорах клиник. Они харкают кровью…

— Так, все! Давай к делу, Тема. Короче: мне нужно, чтобы ты взял у меня интервью.

— Интервью? Саш, без обид, но ты ведь хуже, чем Влад Сташевский.

— Неважно, — Саша выдержал паузу. — И чего это ты Влада Сташевского откопал?

— Он сбитый и погребенный летчик. Помнишь, как ты кричал в кабацкий микрофон: «А сейчас для Анжелы и Риты звучит Влад Сташевский». Все проститутки Юрмалы любили тебя и Влада Сташевского.

— Тебе тоже кое-что напомнить?

— Например?

— Восьмое марта в «Ориенте».

— Не надо.

Вечер, упомянутый Сашей, был неудачным: перелом руки, ночь, проведенная в полиции.

— Возьми у меня интервью, Тема, — не унимался Саша.

— Ты никому не интересен.

— Интересен, — Саша вновь закашлялся. — Еще как интересен. И тебе, сука, в первую очередь. Я готов слить все нарушения, все серые схемы по застройке комплекса «Селия».

— И какой тебе в этом прок?

— Все при встрече.

— Допустим, я соглашусь…

— Ты уже согласился. Тема, и одна просьба, раз уж поедешь. Напротив вокзала какой-то араб, очень похожий на дедушку Киры Шмейхель, открыл кафе с шаурмой. Будь другом, возьми парочку порций шаурмы и пузырь «Белуги».

— Может, тебе и дорогих проституток привезти, Саш?

— Нет, проституток мы с тобой как-нибудь потом закажем. А денежку я тебе сразу отдам — не волнуйся. Тема, ну мне реально влом из этой деревни выезжать сегодня.

Торгующий шаурмой привокзальный бедуин и вправду был похож на дедушку Киры. Черные глаза, вопрошающий взгляд, сухие, истрескавшиеся губы, руки во вздувшихся венах. На ушах старика густо кустились седые волосы. Судя по всему, он их не брил специально. Когда дедок заворачивал в фольгу вторую шаурму, я решил отдать свою порцию Саше. Вдруг в питу, подобно парашютистам, приземлились несколько волосинок?

Я вызвал такси и набрал Петю Моршанова. Обвал цен на недвижку, серые схемы, обманутые пайщики… Он такие темы любит. И Петя платит. Вообще-то, все издатели платят отвратительно. Но Петя раз в неделю посещает церковь. Стоя перед образами, он уходит в себя и просит прощения у Господа. В ответ раздается плывущий эхом голос: «Не будь столь скупой тварью Божьей, Петр, и тебе зачтется». И Петя верит, что действительно зачтется, немного выигрывая по гонорарам у конкурентов. Начал я издалека. У Пети растет дочка Регина. Девочке тринадцать лет. Она толстая, неуклюжая, но добрая. Регина играет на фортепиано, поражая своей бездарностью даже самых слабых преподавателей в городе. Но Петя верит в чадо. Отправляет ребенка на конкурсы, не понимая, что всю оставшуюся жизнь ей придется залечивать психологические травмы. Минут пять мы говорили об «успехах» Регины. Затем я перешел к делу:

— Петя, тебе интересны схемы гешефтов по застройке «Селии»?

— Они всем интересны. А откуда инфа?

— Скажем так: от человека, которому можно верить.

— То есть от конкурента «Селии»?

— Нет, — ответил я.

— Просто несколько дней назад звонил Марк Громадский. Кричал в трубку, что будет нейтронный материал по тендеру на комплекс «Поларис». Оказалось, его развел Саша Фильбаум.

— В смысле, как развел? — Во рту стало сухо.

— Пообещал разоблачительное интервью. Типа, все пидорасы, а я должен сказать людям правду. Пригласил Марка к себе. И как бы невзначай попросил привезти четыре вязанки дров для камина и пару пузырей водки. Мол, нога сломана — тяжело из дома выбираться.

— Деньги за дрова и водку отдал? — Теперь этот вопрос меня интересовал больше, чем схемы «Селии».

— Отдал половину. А до Марка он так же Женю Тимьянек поимел.

— Кто такой Женя Тимьянек?

— Не такой, а такая. Писунья-многостаночница. Кулинарный критик, а по совместительству светский хроникер. — Петю было не остановить. — Раньше кабаки ей за обзоры платили. А сейчас, бедолага, за еду пишет. Давится и пишет. Так вот. Саша обещал Жене рассказать про нового любовника певца Камиля.

— И этот тоже?

— А ты думал! Живет с советником министра культуры, Янисом Лейте.

— Это с тем, что драл Петериса Табунса?

— Именно. Ну вот. Короче, Фильбаум попросил Женю Тимьянек привезти пузырь водки. В итоге и шнапс приговорил до капли, и Женю загнул во всех извращенных и неизвращенных формах.

— Мне сказал, что у него стоит через раз.

— Врет. Все врет. Но я думаю, у него единственного в этом городе на Женю и встал. Говорят, мол, столько водки не бывает. Столько «Виагры» не бывает, Тема.

— То есть у девушки была успешная творческая командировка… Лады, бывай, Петь.

— Что-то у тебя с голосом, Тема. Ты не пропадай. Мне про «Селию» очень даже интересно.

Одну шаурму я отдал дежурившему в переходе бродяге. Он был в грязном джинсовом костюме и кроссовках «Адидас». Точно такие же мне подарили в год московской Олимпиады. Только у меня кроссовки были синие, а на обросшем мужичке — красные. Откуда они у него? Может, отдал кто, а может, купил за копейки на «блошке».

Второй цилиндр в фольге с благодарностями приняла худощавая бабулька. Поинтересовалась, что внутри, спросила, почему не съем пирожок сам. Я уже писал, почему. Может, там седые волосы древнего араба.

Мимо скамейки прошла мамаша с розовой коляской. Я отпил первый глоток и улыбнулся вослед. Все же в садово-парковом алкоголизме есть своя прелесть: свежий воздух, новые лица, пение птиц. Телефон зазвонил на третьем глотке.

— Тема, я весь изъерзался в ожидании. — Теперь Сашин кашель меня раздражал. — Ты где, старик?

— Скоро буду, Саш. Еще чуток терпения.

— Не вопрос, старина, не вопрос, — Саша вновь принялся харкать в трубку.

— Может, сигарет подвезти? — проявил я заботу.

— Если несложно, возьми пару пачек синего «Винстона». И заранее благодарю, Темочка.

Следующий звонок раздался на экваторе бутылки.