В этом смысле артикская туфовая лава идеальный строительный материал не по своим качествам только, но и по тем технологическим выводам, которые можно из этих качеств сделать.

Формула, о которой я упомянула выше, — крепчайшая легкость — и есть тайна артикского туфа, расшифрованная так: объемный вес уменьшается благодаря обилию пор, то есть пустот. Удельный вес увеличивается благодаря большей силе сцепляемости отдельных атомов, держащихся еще крепче именно из-за увязывающего механического свойства этих пор, или пустот.

На какое бы короткое время ни приехали вы в Армению, одну поездку постарайтесь сделать непременно. По красивым, новым зигзагам машина вынесет вас на Канакерское шоссе. Покуда длится короткий подъем, сквозь нарядный парапет, увенчанный каменными вазами, будет уходить, как бы медленно погружаться вниз, в зелень садов и парков, панорама Еревана. А наверху ждет старый, проторенный путь, дорога, построенная свыше ста лет назад, в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века. Это великолепное шоссе идет нагорьем, все поднимаясь и оставляя слева, в нескольких километрах от себя, благоустроенный курорт Арзни с его новым громадным дворцом-санаторием, построенным по проекту Сафаряна. Почти параллельно с ним, но навстречу ему, скатывается вниз река Раздан. Два попутчика — река и шоссе — проходят по той же равнине, безлесной и кажущейся пустынною, летом немилосердно палимой солнцем, осенью обдуваемой холодными и резкими ветрами. В районном центре Нижняя Ахта шоссе опять разветвляется, налево отходит дорога в другой курорт — Цахкадзор (Долина цветов). Трудно поверить, что знойный и плоский ландшафт района может резко измениться на расстоянии всего лишь нескольких километров, — в Цахкадзоре нет зноя, пет пустынной оголенности холмов, аромат тысячи цветов охватывает вас при въезде на курорт, и толпы ребятишек пестрят своими платьицами на его лужайках. Цахкадзор — место отдыха писателей и прибежище для десятков лагерей и детских садов. Молодые армянские матери, несколько лет назад сидевшие здесь вечерами у пионерского костра, приходят сюда вторично, ведя за руку своих собственных детей. Об этом хорошо сказано у поэтессы Сильвы Капутикян:

Круглая вершина большой ласковой горы, лес в ущелье, развалины старых церквей, серебристая лента Раздан — вот слагаемые мягкого и необыкновенно привлекательного фона, на котором светлыми пятнами рассыпана горсть каменных домов Цахкадзора. В цахкадзорских березовых рощах когда-то в изобилии водились (попадаются они и сейчас) многочисленные виды зверей и пернатых: олени, серны, черные козлы, барсуки, волки, медведи, кулики, куропатки, утки, чирки, витютни, дупели, бекасы, курочки, — сердце охотника сжимается в этих местах от каждого лесного шороха, каждого птичьего взлета.

Начиная с Нижней Ахты — внимание! Путешественник, едущий впервые, непременно прекратит разговор. Дремлющий — откроет глаза. Видение, ждущее за поворотом в 66 километрах от Еревана, прекрасно, и всякий раз вы глядите на него с ненасытным наслаждением. Высоко в горах, загнанная в глубь материка, неожиданно вспыхивает перед вами голубым пламенем, среди тесных, крутых берегов, усиливающая впечатление континентальности, единственная большая «влага» Советской Армении — горное озеро Севан.

Редко-редко изменяет ему чистая, сухая, словно наложенная темперой, синева. Но тишина этих вод изменяет озеру почти ежедневно в послеобеденные часы, когда ветер, как хлыст, начинает бить по озеру с гор, вздымая огромные волны, делая проезд на пароходе опасным и трудным, а на простой рыбачьей лодке почти невозможным.

Рыбаки в прошлом много десятков лет были здесь арендаторами. «Рыбная ловля столь изобильна, что превышает всякое вероятие; караваны прибывают сюда на верную ловлю, рыбы всегда попадается вдвое против ожидания» [156],— рассказывал очевидец 30-х годов прошлого века. Техника рыболовства — старинная, перешедшая от дедов к внукам, — полна была какой-то поэтической медлительности, и глядеть еще в 20-х годах, как здесь ловят рыбу, можно было часами, наслаждаясь пластикой человеческого жеста, словно растворенной в однообразной прелести пейзажа. Бронзово-красные люди так опалены солнцем, что кажется, полыхают огнем, и краснота их еще усиливается от сверкающей голубизны озера, от которой никуда не спрячешь глаза. Вы прилегли на песок в теплой волне ветра и жужжании мельчайших, вспугнутых с берега, не жалящих, но надоедно гудящих насекомых; вам хорошо от прохлады, умеряющей жаркое солнце, хорошо от близости огромного водного бассейна. Далеко от берега, где-то в невидимых вам точках, растянута под водой рыбачья сеть. Она там стояла, под водой, положенные ей часы, делая незаметное свое дело, то есть переполняясь «проезжими», верней путеплавающими гостями — жирной севанской форелью. Но вот пришла минута вытянуть сеть, — вторая основная рыболовецкая операция. Не спеша рыбаки становятся один за другим у длинного каната. У каждого из них в руках так называемая «лента» — веревка-пояс, заканчивающаяся деревянной зацепкой. Этими веревками, плотно зацепившими, как зубами, канат, рыбаки тянут и тянут, пятясь назад, сеть из озера, чуть наклоняясь и сгибая под углом колени. Но вот самый крайний с конца снял свою «ленту», обошел всю цепь рыбаков, стал самым близким к озеру — первым в цепи, — ловко закинул «ленту» на канат; деревянная зацепка стиснула его, как зубами; и снова медленное, упорное, почти невидимое в своем усилии, движение к берегу, все дальше от озера; и снова крайний с конца переходит на первое место, захватывая мокрый кусок каната, вытянутого из озера. В лицо вам ударяет кислородным свежим запахом живой рыбы, похожим на резкую струю озона: это показался бочонок на воде — первый предвестник сетей. А вот и самые сети. Уже откуда-то с другой стороны подобралась вторая партия рыбаков, тянувших за вторую половину сетей. Сейчас они почти сошлись вместе, тянут канаты, стоя рядом, — и медленно-медленно выходит из воды верхушка сходящейся сети. Два рыбака, не снимая сапог, входят в озеро и работают уже прямо в воде, прижимая ногами ко дну нижний край сети, чтоб ни одна рыба не выскользнула на свободу; сеть вытянута на сушу, раскрылась; серебряное, золотое трепетание переполнило воздух. Огромные рыбы, извиваясь, бьются и взлетают высоко вверх, падая на своих соседей с плеском, словно это не рыбы, а тяжелые водяные струи. Розовая чешуйка форели, темно-золотое тело ишхана — драгоценные, редкие сорта…

За рыбаками пришли хозяйничать на озеро геологи, археологи, энергетики. Геологам на Севане много поживы. Озеро вынесло сюда, на свои берега, как дети выносят в складках приподнятого платьица, залежи ценных ископаемых: тут и обсидиан, и охра, и гипс, а главное — железистый хромит, которого здесь множество. Дитя второй послевоенной пятилетки, железнодорожный путь под Семеновским перевалом — прямо на Акстафу, свяжет Севан с Москвою, и все эти ископаемые, так же как много других, еще не исследованных в пустынных горах Севанских хребтов, найдут себе выход и постучатся в будущие пятилетки. Уже сейчас идет в Ереван, чтоб плавиться на стекло, местный обсидиан[157].