Первый по счету перевал от Кафана к Горису лежит у входа в лесное ущелье, делая около сорока зигзагов по зеленому склону гор. Второй перевал — уже над самым Горисом и напоминает Сурикап, только еще более страшный. Это естественный проход в каменной гряде, за которой спуск к центру Зангезура, городу Горису. Тяжелеет шаг лошади. Оводы искололи ваше лицо своими пронзающими неожиданными укусами. Внизу, у ваших ног, словно в глубокой воронке или на дне игрушечной короны, окруженной пиками острых гор, встает Горис, своеобразный, не похожий ни на какой другой город. С высокого карниза видна его планировка — ровные улицы с квадратным, открытым пространством в центре.

Двадцать лет назад «окраиной» его были пещеры в окружающих скалах. Там, словно пчелы в восковых сотах, копошились жители. Деревянные двери висели у входа в пещеру, из каменных дыр сверкал электрический свет, озаряя железную спинку кровати или накрытый стол, — в пещеры шли провода. Люди обжились там, свыклись со своим каменным жильем. Сейчас «соты» опустели, их обитатели переселились в город. Прекрасные темно-серые домики-коттеджи вытянулись вдоль улиц, большие жилые корпуса поднялись между ними, выросли новое здание больницы, банк, новая школа. В городе разбит парк. Горис получил 5 километров водопровода, — вода проведена из горной речки Акнер, за 15 километров от города. Весь народ вышел на эту стройку.

Еще недавно казалось, что хозяйственное назначение Гориса — это развитие плодоводства, животноводства, племенного коневодства — и только. Со всех концов гор на пустырь в центре города сгоняли колхозники молодняк. Пустырь превращался осенью в ристалище. Вот молодой паренек пробует себе по нраву коня. Он боком сидит на его спине, машет руками, гикает, и гладкий конь, отъевшись на кочевке, взвивается, как мячик, оставляя за собой пыльную ракету. Вот он кружит по пустырю раз-другой, потом бросает возле вас копыта — совсем как ловкие косточки в руках у игрока в «нарды», и косит красным глазом, шипя губою над деснами, — отличный конь, хоть сейчас на местный конный завод.

Трое толстяков торгуются возле блестящего, выхоленного, серого с белой подпушиной ослика, стоящего, свив задние ножки друг с дружкой и устремив на покупателей два кротких упрямых глаза, словно это он их выбирает, а не они его. Дальше — неописуемая толкотня и вонь, торговля овцами. Блея, трусят жирные стриженые бараны, нагулявшие себе такой курдюк, что хозяин тащит его за своим бараном обеими руками, едва переводя дух. А иной сообразительный зангезурен подвязал под жирный овечий зад тележку, и овцы везут на ней собственные курдюки…

Так было двадцать — двадцать пять лет назад. Но современный Горис изменился — это уже не сельскохозяйственный, а настоящий промышленный центр. Как в преддверии Зангезура, в Кафане, вас охватывает и здесь чувство встающей в республике индустриальной культуры, отодвигающей в прошлое впечатления сравнительно недавних лет. Картинка, нарисованная мною выше, кажется жителям Гориса почти легендой. Лицо сегодняшнего Гориса — это механический завод и трикотажная фабрика. Марка города — «Сделано в Горисе» — появилась на продукции общереспубликанского значения. И городское, рабочее выражение проступило сквозь прежние черты районного сельскохозяйственного центра.

Но, быть может, самым ярким показателем культурного и промышленного роста районного центра служит тот факт, что этот центр уже начинает удовлетворять возросшие потребности окружающих его колхозов. Каковы эти потребности у горисского колхозника? В прошлом бедняк, нынче колхозник артели «Авангард» Аргем Шалунц подсчитал трудодни своей семьи за истекший год, — ни много, ни мало — 2150. На каждый из них одного только зерна полагалось по 3,5 килограмма. И Артем Шалунц сидит над листом бумаги, записывает, что нужно купить в городе, а семья собралась вокруг, и каждый добавляет что-нибудь от себя: хороший зеркальный шкаф для одежды; три больших ковра на стены комнаты для гостей; никелированные кровати с пружинными матрацами для каждого члена семьи — чтобы культурно, спокойно спать, набираться сил для работы. Все это Шалунц закупит в своем районном центре, Горисе, и много другого — от шелковых чулок до радио и патефона, велосипеда и футбольного мяча. Не нужно ехать в столицу республики!

Четыре дороги ведут из Гориса.

На юг — в Кафан; оттуда мы только что приехали, перевалив через тяжелый и высокий (до 3410 метров) Баргушатский хребет.

На северо-запад — в деревню Ангехакот, откуда идет дорога в Айоц-дзор через мягкий Воротанский перевал (2344 метра), — здесь мы тоже побываем.

На юго-запад, — собственно, не из Гориса, а из той же деревни Ангехакот, — в соседнюю Нахичеванскую автономную республику, входящую в Азербайджан, а главный город ее Нахичевань на Араксе. Не доезжая до Ангехакота, можно свернуть к знаменитому водопаду Шаки с его родниками чистейшей вкусной воды и с его новой гидростанцией и заехать в другой районный центр — Сисиан.

На северо-восток — в Азербайджан.

Тот, кто побывал в Кафане и Каджаране, съездил в Сисиан и, наконец, из Гориса проберется наверх, к азербайджанской границе, охватит в сущности то, что мы называем в узком смысле Зангезуром с его тремя основными районами: Кафанским (горнопромышленным), Сисианским (пастбищно-пахотным) и Горисским (садово-пахотным). Обозначение это, конечно, грубо условно, потому что в Зангезуре не отделишь слишком резко земледельческий район от скотоводческого.

По последней из перечисленных дорог поднимаемся к восточной границе республики, навестив сперва одно из самых странных мест на свете — село Хндзореск.

Подъезд к нему — вдоль колхозных полей, куда жители села поднимаются на работу. А откуда они поднимаются, не сразу увидишь. Для этого надо слезть с машины, миновать колхозные амбары и подойти к самому краю круглой пропасти, уходящей вниз, как воронка. По внутренним склонам этой каменной воронки, или колодца, и расположено в пещерах гигантским амфитеатром село Хндзореск. Поймав глазами какой-нибудь движущийся предмет, можно понемногу разобраться в пещерном лабиринте. Движется женщина с кувшином на плече. Она, словно капля, оторвалась откуда-то сверху и катится вниз по едва заметному карнизу в один человеческий шаг шириной. Головоломная тропинка над пропастью — это здешний главный проспект. Постепенно начинаешь различать и переулки — сотни морщинок от жилья к жилью, с камня на камень, по зазубринам ущелья, по каемкам над пропастью, с пробоинками для ног. В день два-три раза ходят по всей диагонали этих сеток, словно снящихся вам во сне, женщины Хндзореска вниз — за водой, наверх — на работу. Жилища лепятся одно над другим, как соты. У некоторых на крохотном «пятачке» перед входом натаскана земля, отгорожена плетеной ивовой изгородью, и здесь, как в корзинке, разбит цветничок, стоит деревце, видна борозда от огородной грядки. И куры роются в навозе, и корова приходит в стойло из стада, и сушится белье, и молотят что-то на земле, и чешут на железных чесалках, сидя на пороге, овечью шерсть. Глядишь на них — и невольно думаешь: сколько надо иметь энергии, живя здесь, для исполнения самой обычной программы дня, — для путешествия за водой, сбора топлива, отправки ребят в школу! Какую стройность и силу, остроту зрения и выносливость нужно приобрести и воспитать в себе, чтоб ползать по этим вертикалям и таскать тяжести в гору!

Интересна экономика этого своеобразного села. Казалось бы, в таких трудных природных условиях жители его должны жить скудно, а между тем хндзорескцы с помощью советского государства и колхозного строя добились большого хозяйственного расцвета. В Отечественную войну они собрали средства на танковую колонну, дали Советской Армии много мяса, масла и шерсти. И любят они свой обжитый уголок, заботятся о его культурных нуждах. На 500 домов здесь клуб и три библиотеки; молодежь и взрослые одинаково тянутся к знанию, к учебе; 9 профессоров вышло при советской власти из этой горной деревушки, 17 агрономов и около 30 врачей. А за время Отечественной войны из села Хндзореск вышло немало командиров. Это сравнительно небольшое деревенское местечко дало Советской Армии 168 офицеров; среди них генерал-майор Сергей Карапетян, гвардии полковник Нерсес Балаян, полковники Е. Карапетян и С. Саркисян. Нет, кажется, ни одного человека на селе, не состоящего в родстве с офицером Советской Армии.