Этот отдел огромен, и ценность его исключительна. Около 100 рукописей на витринах раскрывают высокое искусство армянской миниатюры различных школ. Музей подготовил издание «Памятники армянской миниатюры в собраниях Советской Армении» — о 125–150 лучших рукописях, хранящихся в музее и в «Матенадаране». Скачок через «бездну времени» — от филигранного монастырского искусства миниатюристов к XVII веку. В XVIII веке армянская живопись ярко показывает связь свою с живописью Грузии и Азербайджана. Целая галерея живописцев по фамилии Овнатан — шесть поколений даровитой армянской семьи в Тбилиси, начиная с художника Нахаша Овнатана (конец XVII — начало XVIII столетия) и до Мкртума Овнатана и его сына, самого талантливого представителя семьи, Акопа Овнатана, представлена в музее.
Акоп Овнатан, мастер портрета, пишет еще скованно и аскетично, связанный старыми традициями, но уже кисть в его смуглых, однообразных, несколько иконописных по приему портретах пробивает дорогу подлинному реализму, и люди Овнатана — в уголках губ, в движении век, во взгляде, в линии бровей, в морщинах — живут углубленной и исторической конкретностью, воссоздавая типичный образ тбилисского армянина середины прошлого века.
Дальше сразу скачок в XIX век — картины мариниста Айвазовского, художников Суреньянца, Татевосяна, Башиджагяна и других, знакомых советскому зрителю по Третьяковской и другим русским картинным галереям. Вслед за ними — наше советское время, вырастившее за тридцать лет столько армянских мастеров, что их число в десятки раз превышает дореволюционных художников-армян. Советский читатель знает о них по выставкам, происходящим время от времени в Москве, по репродукциям, появляющимся иной раз в журналах. Ограничимся только беглыми словами.
Мартирос Сарьян — выученик русской школы, живописец, достигший большого мастерства в воплощении на полотне ярких красок Армении и Средней Азии, в понимании природы любимого им материала — пастели и темперы. Его чудесные натюрморты, декоративные панно армянских колхозных полей и строек, сияние его полотен, собранных вместе, дают много радости посетителям музеев. В 1951 году он выставил эскиз большого панно «Дружба народов», где все национальности нашего Союза собраны тесною группой, на фоне красивого горного пейзажа, в рамке богатых даров нашей земли. С Сарьяном вместе пришел в Советскую Армению старый мастер-монументалист С. Агаджанян. У обоих училась молодежь, поколение первых лет Октябрьской революции. С. Аракслян, начавший с натурализма, вырос в художника-реалиста: зрелые его вещи посвящены армянской деревне и промышленности. Сестры Асламазян, давшие ряд красочных портретов, продолжают учиться и расти. Мастер армянского пейзажа Терлемезян перебрался в Армению из-за рубежа; он почти не знал влияния русской живописи, как это было у Сарьяна и Агаджаняна. Но, перебравшись в Советскую Армению, он тоже испытал второе рождение. Старые его пейзажи отличались какой-то нарядной красивостью, о которой хотелось сказать: «она — чересчур». Некоторым из них, бегло изготовлявшимся для продажи, грозила подчас даже слащавость. В Советской Армении Терлемезян стал писать глубже и серьезней, изменился колорит его полотен. Он вышел из пейзажа в жанр, в портрет. Мощному дарованию скульптора Ара Саркисяна Армения обязана тем, что имеет много монументальных скульптурных портретов своих деятелей. Романтичны статуэтки Степаняна, нежной лирикой полны работы скульптора-женщины Урарту, неутомимой и неистощимой на темы. Молодой скульптор Никогосян дал ряд небольших талантливых статуэток. Впрочем, он уже не считается «молодым»: целое поколение молодежи пришло ему на смену. Замечательны две скульптурные работы, выставленные дипломниками в годы 1950–1951. Первая — «Непокоренные» (Г. Г. Чубаряна): фигура пойманной девушки-партизанки, дощечка на груди, руки связаны, во всей ее стремительной позе, в откинутой голове столько сопротивления и гордости, что кажется — вот-вот разорвет веревки. Вторая — «Будущие строители» (Аршама Шагиняна). Два подростка в фартуках строителей, оторвавшись от кладки кирпичей, разглядывают чертеж возводимого здания. Один сидит, разложив бумагу на коленях. Другой, стоя, опустив руку с инструментом «мастерком», смотрит через его плечо вниз. Превосходно переданы черты нового в этих полудетях, — любознательность, желанье схватить целое своей работы, заботливый, хозяйский интерес к делу. Это вообще одна из лучших скульптурных работ последних лет…
В отделе графики — изящное мастерство Коджояна, создателя собственной школы, и других графиков. Это беглый перечень имен лишь нескольких мастеров, сложившихся годы назад. Сейчас к ним прибавились десятки новых имен. Портреты работы Ефрема Савояна, Чилингаряна, Чорекчана, Погосяна (Герои Социалистического Труда), Карагезяна, Тер-Григорьяна; пейзажи О. Зардаряна (Арарат), Бекаряна, Степаняна, Гюрджана, Агабабяна, Е. Асламазян и много, много других. У этого среднего поколения художников уже прочнее связь с современностью. Но особенно ярко раскрывается эта связь в работах молодежи. Классом живописи руководит Эдвард Исабекян, представленный и сам в музее большими реалистическими полотнами. Его ученики — это целое новое поколение художников. К истории революции обращаются К. Варданян («С. Спандарян по дороге в ссылку»), М. Овсепян («С. Шаумян на рабочем митинге в Баку»), А. Карагедян и С. Мкртчан («Шаумян у Ленина в Женеве»), Г. Ханджян («На II съезде партии») и др. Самые разные исторические темы интересуют молодежь, от образа национального армянского героя Вардана Мамиконяна (Арам Давтян) до «Взятия Суворовым Измаила» (Айказ Хачатрян). Если в 20–30-х годах армянские художники еще не вполне могли овладеть современною темой и предпочитали пейзаж и натюрморт, то сейчас содержание новых картин резко отличается от прежних. Посетители выставок видят в картинах свою советскую действительность, новый облик советской земли, не похожий на прежний, портреты новых людей, черты которых уже не отделяют резкими особенностями труженика деревни от труженика города. Молодежь с любовью передает жизнь. Вот беглый перечень некоторых тем дипломников: «В литейной», «На ветпункте», «На комбайне», «В гидроэнергетической лаборатории», «Героиня хлопковых полей», «Снова в родной семье», «Нас отметила „Правда“», «Ученицы» и др. Я перечисляю работы дипломников 1950–1951 годов. Кое-что из них, несомненно, перейдет из временной выставки в музей.
Перед тем как снова выйти на улицу, задержимся в одном крыле этого огромного дома: там, где работают два связанных между собою учреждения — Институт литературы и Литературный музей Армении. В институте было подготовлено к печати полное собрание сочинений Хачатура Абовяна, приуроченное к столетию со дня его смерти (1948). Книга статей С. Спандаряна «О литературе и искусстве» — около десяти печатных листов русского текста, дающая деятелям армянского искусства большевистски глубокие и до сего дня звучащие остро и злободневно критические указания и советы. Собраны 50 вариантов эпоса «Давид Сасунский» к тысячелетию эпоса. Еще в 1940 году курдский ученый Аджие Джнди составил сводный текст курдского эпоса «Кар и Кулуке», а позднее собрал интереснейший героический эпос «Дым-дым». Курды — одна из национальностей, населяющих Армянскую республику, и научная работа в их среде, особенно работа самих курдских ученых, — дело совершенно новое и молодое. В Институте языка подготовлены два словаря (армяно-русский и краткий армянский толковый) и на армянском языке книга «Классики марксизма о языке».
Очень интересны рукописный отдел и архив института. Тут на первом месте «Раны Армении» Абовяна, рукопись 1840 года. Раньше армяноведы знали эту вещь лишь по так называемому «беловому списку», сделанному на разговорном языке ашхарабаре, и отсюда старое представление, будто Хачатур Абовян так прямо и начал писать на ашхарабаре. Но великий основоположник новой армянской литературы прошел нелегкий путь создания литературного языка, — об этом говорит нам сейчас найденный черновик. Первоначальный его текст гораздо ближе к грабару. Абовян не сразу преодолел традицию, он проделал громадную работу над своим романом. Грабар, классический древнеармянский язык, гораздо суше и лаконичней, чем ашхарабар. Страницы романа покрыты бесчисленными исправлениями Абовяна, переводящими лаконизмы грабара на более длинную, но зато более понятную народу разговорную речь. Древнеармянский грабар был чужд многословным формам описания природы или предметов. И у Абовяна, в главе второй, где дается описание ереванской крепости, мы находим в черновике всего десять строк; между тем в беловике, где уже употребляется разговорный язык, описание это разрослось до девяти страниц. Таких модернизаций отдельных слов, синтаксиса, стиля, формы множество в рукописи. Еще не проделано научной работы над нею, и читатель в полной мере не знает лабораторного труда Абовяна.
