— Решились на раскаяние? — покачав головой, спросил Стуков.

— Не верите?

— Нет.

Остроумов растерянно замигал. Глаза его повлажнели, и слезы медленно поползли по впалым щекам.

— Я полжизни мотался по исправительным колониям, полжизни жрал казенные харчи и таскал параши. Я почти забыл свое имя. Как собака отзывался на кликуху, которую вы мне сегодня напомнили. У меня на черепе не осталось ни одной ворсинки, во рту нет ни одного собственного зуба, но… Почему вы, Степан Степанович, считаете, что вместе с волосами и зубами у меня пропала совесть? Почему?!

Остроумов закрыл было лицо кепкой, но сразу убрал ее. Слезы катились по его щекам и часто-часто капали на колени. Руки дрожали. Казалось, он силился сдержать слезы и не мог. И тогда он заговорил, не обращая на них внимания, облизывая кончиком языка верхнюю губу.

— При первой судимости, когда я был в расцвете сил, мне отвалили полную пятерку за копеечную мелочевку дореформенными деньгами. Пусть я украл их, пусть… Но не жестоко ли за медяшки давать такой срок? Пять пасок — подумать страшно! — Остроумов вытер лицо кепкой. Глаза его стали злыми, красными. — Я обалдел от возмущения и решил мстить. Мне давали срок за каждое мое дело. Я отбывал наказание и принимался за прежнее. Опять садили… Да что базарить! Вы, Степан Степанович, все знаете — память у вас светлая. За четверть века моей преступной деятельности меня не пожалел ни один человек! И только Игорь Владимирович… своей добротой перевернул мои уголовные потроха. Я стал работать, у меня золотые руки. Хотите, такие фасонные туфельки отчебучу, что ахнете! Который год не воровал…

— И все-таки не вытерпел.

Остроумова заколотит мелкий озноб. Лысина вспотела, словно на нее брызнули водой. Он раз за разом вытирал голову кепкой, но она потела еще больше.

— Встретился с Павлушей Клопом, магазинчик с часиками подвернулся. Увидел золотишко — затмение нашло, не устоял… — Остроумов умоляюще посмотрел на Стукова. — Отложите допрос до завтра. Все как на духу расскажу. Сейчас мочи нет говорить, мозги дымят, мысли путаются… С горя выпил для смелости, таблеточку проглотил, в темечке иголкой колет… Ой, как сильно колет…

Пока Стуков связывался со следователем и прокурором, чтобы направить задержанного в следственный изолятор, пока выполнял необходимые при этом формальности и вызывал конвоира, Остроумов сидел, уткнувшись лицом в ладони, как будто происходящее его не касалось. Когда Остроумова, наконец, увели, Степан Степанович проговорил:

— Вот это и есть тот самый Владимир Андреевич, рецидивист-неудачник. Какой-то он необычный сегодня… Впервые таким вижу.

— Не от таблетки ли? — предположил Бирюков.

— Возможно, — Стуков задумчиво помял в пальцах сигарету. — А Игорь Владимирович предупредил-таки Остроумова. Не утерпел.

— Для чего он это сделал?

— Трудно сказать.

Бирюков задумался. В поведении Айрапетова на сей раз не было логики. Его телефонный звонок Остроумову, если таковой на самом деле состоялся, смог явиться сигналом тревоги для рецидивиста. Рассчитывать на джентльменский жест матерого уголовника мог только наивный человек. Айрапетов впечатления наивного не производил. Не верилось и в то, что Остроумов действительно шел с повинной и случайно нарвался на постового милиционера. Сомнений не вызывали лишь шесть золотых часов, обнаруженных у Остроумова. Ровно столько исчезло их из магазина. Значит, соврал Мохов, что успел продать часы. Видимо, Остроумов захватил себе львиную долю.

— Сейчас поеду в изолятор и еще поговорю с Костыревым и Моховым, — после бесплодных размышлений сказал Антон.

— Попробуй, — согласился Степан Степанович.

Замкнутый и угрюмый Федор Костырев, несмотря на все тактические старания Бирюкова, ничего не хотел говорить. Он полностью отрицал знакомство с Остроумовым, Айрапетовым и электромехаником с подстанции Лаптевым. Признался лишь в том, что хорошо знает монтера Валерку Шумилкина. Когда же Антон заикнулся о загадочных письмах, вообще превратился в истукана и замолчал, словно глухонемой.

Мохов, как и прошлый раз, с ходу начал изображать бывалого уголовника, вроде бы роль подследственного доставляла ему огромное удовольствие. Не дожидаясь, когда Бирюков заговорил, с нахальной улыбочкой спросил:

— Раскололся Федька?

— Раскололся… — Антон сделал паузу, — только не Федька, а Остроумов. Знаете такого?

Всего на секунду растерялся Мохов. Скорее даже — удивился. Но ответил равнодушно:

— Нет, не знаю.

— Неужели забыли Владимира Андреевича? Кличка — Кудрявый..

— Никаких ни лысых, ни кудрявых не знаю!

— А Игоря Владимировича Айрапетова?..

Мохова будто по лбу ударили. Ошарашенно заморгав, он несколько раз проглотил слюну и вдруг взвился:

— Ничего не знаю! Не возьму на себя мокруху! Не возьму!.. Чужое дело шьешь? Хочешь, чтобы Пашка Мохов заложил?!

— Ну, что вы кричите? С Остроумовым срок вместе отбывали, попали в пьяную драку. Айрапетов оказывал вам медицинскую помощь. В кафе «Космос» с ним шампанское лили, московского инженера ездили встречать на вокзал.

Мохов судорожно глотнул:

— Так, а магазин при чем?

Бирюков улыбнулся:

— Вот и я думаю: чего вы раскричались?

— Я не кричу. Разговор у меня такой.

— Как украденные часы попали к Остроумову?

— На барахолке по блату я толкнул часики! Гад буду, за бесценок отдал!

— Как часы попали к Остроумову — настойчиво повторил Антон.

— Не был Остроумов в деле! Век свободы не видать, не был!

— Хватит, Павел…

Мохов ударил кулаком по тощей груди:

— Не хочу туфтить, не знаю. Пусть Федька Костырев раскалывается, его дело.

Бирюков внимательно смотрел на Мохова и понимал, что вся моховская бравада от трусости. Но почему он не боится Костырева? Почему так нагло все валит на него?

В уголовный розыск Бирюков вернулся только к концу рабочего дня. Степан Степанович был на каком-то совещании. Под стеклом на его столе лежала записка. «Антоша! Звонил Голубев. Самолет немного опаздывает. Игорь ведет себя хорошо. Контактов — никаких. Ждет. Ночевать приходи ко мне. Слава тоже будет. Поговорим», — прочитал Антон и, усевшись за стол, подпер руками подбородок.

Телефон зазвонил внезапно. Вроде бы знакомый мужской голос спросил Степана Степановича.

— Стуков на совещании, — сказал Антон.

— Извините, с кем разговариваю?

— С Бирюковым.

— Кажется, вы занимаетесь райцентровским магазином?

— Да.

— Это Айрапетов говорит. Мне надо с вами встретиться. Сегодня же, немедленно.

— Приезжайте. Буду ждать.

— Видите, какое дело… Я только что встретил маму. Не будете возражать, если мы сойдемся через полчаса, что называется, за круглым столом, скажем, в ресторане «Сибирь»? К слову, вы ужинали?

Бирюков вспомнил, что сегодня толком даже не обедал.

— Нет, не ужинал.

— Отлично! Значит, через полчаса — у входа в «Сибирь»?.. — проговорил Айрапетов таким тоном, как будто разговаривал с давним-предавним знакомым.

Антон затянул с ответом. Встречаться в такой обстановке с людьми, причастными к проводимому расследованию, он не имел привычки, но память сейчас подсказывала ему, что с рестораном «Сибирь» что-то связано по ходу дознания. Пауза была недолгой, однако Айрапетов поторопил:

— Ну, что вы раздумываете? Соглашайтесь…

«Там же Олег работает! — вспомнив рассказанное соседкой Айрапетова Верой Павловной об инциденте с Людой Сурковой, вдруг подумал Бирюков. — Надо воспользоваться случаем, чтобы понаблюдать за этим Олегом со стороны». — И ответил:

— Соглашаюсь.

— Отлично! — бодро воскликнул Айрапетов, словно обрадовался, и тут же положил трубку.