Максим Леонидович ужасно одевается. Нет, не совсем так. Он вовсе не фрик, который может прийти в офис в укороченных брючатах и полосатых носках. Просто гардероб его так же безрадостен, скучен, как и он сам. Неравнодушный к классическому стилю, он и зимой, и летом, не вылезает из строгого костюма. Костюмов у него четыре – коричневый, темно-синий, бежевый и серый в полоску. А вот с рубашками совсем беда – у стороннего наблюдателя сложилось бы впечатление, что она у него и вовсе одна-единственная. Но, скорее всего, шкаф Степашкина забит одинаковыми рубашками – голубыми в темно-синюю полоску. Иногда, на корпоративных мероприятиях, накачавшись дешевым вином, мы обсуждаем этот вопрос с девчонками из бухгалтерии.

Я – полный степашкинский антипод.

На работу хожу неохотно, обожаю валяться в постели до полудня, умудряюсь растягивать обеденный перерыв на половину рабочего дня, а всю зарплату просаживаю на косметику и одежду (причем шопинг для меня не каприз, а психологический акт, именно так я снимаю стресс; это настоящая эйфория, катарсис). Неудивительно, что главный редактор считает меня ни на что не годной легкомысленной годной вертихвосткой. Такие мужчины, как Максим Степашкин, ненавидят таких женщин, как Саша Кашеварова. Это закон природы.

Причем его опытный редакторский взгляд распознал во мне лихую прогульщицу еще десять лет назад, когда я только пришла в «Новости Москвы» и усиленно играла роль прилежной отличницы-активистки.

Все эти годы мы не работали бок о бок, мы нехотя уживались в одной редакции. Он чуть ли не каждый день угрожал мне увольнением. Странно, что ни разу не уволил.

Конечно, со временем я привыкла и к странностям его характера, и к его злому сарказму, и к холодному презрению, которым он так любил меня обливать. И знаете что – иногда я ловила от всего вышеперечисленного особенный мазохистский кайф. Иногда, в разгар ссоры с начальником, я вдруг осознавала, что он-то злится по-настоящему, а я ему просто привычно подыгрываю. В моем присутствии Степашкин почему-то частенько начинал особенно рьяно избавляться от нервных клеток, которые, как известно даже первоклассникам, не восстанавливаются.

моя соседка по лестничной клетке – Верунчик – дама в высшей степени колоритная. Ее амплуа колеблется по особой шкале от «знойной женщины» до «несносной бабы». Знойной женщиной Верунчик становится, когда налаживается ее личная жизнь. В такие моменты она садится на диету, хорошеет, носит красное, раз в неделю ходит на маникюр и ведет себя, как спустившийся на землю ангел.

Беда в том, что Верунчик – натура ветреная и непостоянная. В свои «слегка за сорок» она меняет любовников, как трусы «неделька». То она кого-то бросает, то бросают ее. Так вот, в «межсезонье» или, как она сама выражается, «моменты засухи», она и становится самой несносной настоящей бабой – толстеющей злобной ведьмой, ворчливой и не в меру разговорчивой.

Несколько лет назад я стала жертвой собственного человеколюбия и пригласила зашедшую за солью соседку на чашечку кофе. С тех пор она совершенно искренне считает меня своей подругой, и несколько раз в день врывается в мой размеренный домашний быт с целью вывалить на мою бедную голову ушат последних новостей о себе, любимой. И если Верунчика-знойную-женщину я еще худо-бедно могу терпеть, то Верунчик-несноснаябаба вызывает у меня в лучшем случае головную боль, а в худшем – рвотные позывы.

«Только бы не наткнуться на Верунчика», – подумала я в тот вечер, открыв дверь своего подъезда. Я знала, что неделю назад мою не в меру активную соседку бросил мужчина, который значил для нее несколько больше, чем его многочисленные предшественники. Во всяком случае, упоминая его имя, Верка несколько раз произносила слово «свадьба»; а еще она на полном серьезе консультировалась со мной, не будет ли выглядеть смешно, если сорокалетняя невеста явится на церемонию бракосочетания, как и положено, в белоснежной фате. Я тактично присоветовала ей предпочесть шляпку (ссылаясь, конечно, не на возраст брачующейся, а на тенденции капризницы-моды). На что Верунчик, поджав щедро намазанные губы, сказала, что таких модных обозревателей, как я, надо с позором увольнять из средств массовой информации, чтобы они не пудрили мозги наивным невестам вроде нее.

Когда Верунчик влетела в мою квартиру неделю назад, я ее сначала и не узнала. Мне и до сих пор кажется странным – как можно за считанные часы из знойной женщины, почти невесты, превратиться в лохматую зареванную ведьму с потеками дешевых румян на полноватых щеках?! Верка басовито рыдала, многоэтажно материлась, грозилась убить предателя и повеситься самой – но в итоге все ее угрозы и завывания нашли материальное воплощение в поллитровой бутылке водки, выпитой ею почти залпом до самого дна. После чего невесту-неудачницу вырвало на свежевымытый пол моей кухни, а я подумала – ну почему так получается: личная жизнь есть у других, а отдуваться приходится мне?!

В тот вечер голова моя раскалывалась так, словно она находилась внутри звонящего колокола. Почти весь день я провела, редактируя огромный специальный репортаж; одновременно приходилось вести электронную переписку с мэрией и править бестолковые тексты молоденьких стажерок. Я мечтала об одном: выпить чашечку травяного чая, заесть ее диетическим хлебцем и погрузить переутомившийся организм в сладкую благодать сна.

Но не тут-то было – едва войдя в подъезд, я сразу все-таки наткнулась на Верку. Правда, моя досада сменилась изумлением, когда я рассмотрела, как замечательно выглядит моя депрессивная соседушка, которая еще вчера за рюмкой водки перебирала все возможные способы суицида, только вот определиться так и не смогла.

Вы не поверите, но Верунчик опять стала «знойной женщиной»!

У нее красиво блестели глаза, ее волосы были чисто вымыты и художественно раскиданы по плечам. Красное замшевое пальто было явно новым и весьма подходило к ее яркой, даже немного вульгарной внешности. От Верунчика пахло (а если честно – то просто разило) духами «Ангел» от Тьерри Мюглера, ее карминные губы были изогнуты в улыбке высшей степени загадочности.

– Сашка, как хорошо, что я тебя встретила! – с этими словами она буквально прижала меня к стене, отрезав все пути к отступлению, – скажи, как я выгляжу?!

– Бесподобно, – я даже почти не приукрасила, – что случилось? Неужели… – я многозначительно замолчала, устремив вопросительный взгляд на ее белую блузу, сквозь которую явственно просвечивал дорогой золотистый лифчик.

– Да! – воскликнула она. – У меня свидание. Наконец-то! А то у меня уже начинаются комплексы.

Вы только посмотрите на нее. Да у меня, молодой успешной тридцатилетней красавицы, два месяца, одну неделю и три дня не было секса. А она жалуется на безрыбье после одной недели одиночества – не хамство ли это?!

– А с кем? – несколько ревниво спросила я.

Сейчас Верунчик ответит – «да с Петькой, вахтером из соседнего подъезда» или «да так, с типом, который продает газеты возле метро, ты его не знаешь», и душа моя успокоится. Я скажу себе – просто у Верки в отличие от меня низкие требования, поэтому она всегда, что называется, «при деле».

– С потрясающим мужчиной, – потупила глазенки она, – он итальянец, но работает в Москве.

– В пиццерии что ли?

– Ну, зачем ты так, – хмыкнула Верка, – в банке. Ну ладно, я помчалась. Не хочу опаздывать!

Наверное, мне так не везет, потому что я ужасный человек.

Я моральный урод, и вот несколько весомых тому доказательств.

1. Я способна с одной подружкой за глаза злобно обсудить другую, а потом с той, другой, первую.

2. Я сто раз хотела перечислить деньги на счет какого-нибудь детского дома, но так ни разу и не перечислила, поскольку всегда выясняется, что свободные деньги уже потрачены на туфли и тушь.

3. Я ненавижу красивых женщин.