— Ну, я упомянул о ней, — Гангер пожал плечами. — С такими вещами нельзя торопиться. Это один из уроков, который мы усвоили в ходе нашей собственной программы вербовки смертных. Те, кто сами хватаются за работу, как правило, оказывается непригодными.

Штат кивнул.

— И что вы намереваетесь делать дальше? — спросил он.

— Дальше, — ответил Гангер, доставая из нагрудного кармана расческу. — На следующем этапе нам следует напугать девчушку так, чтобы она штаны потеряла. Эту часть можете оставить мне, если хотите.

Штат поджал губы.

— Вы считаете, что это — как бы сказать? — абсолютно необходимо? — спросил он. — Я знаю, что вашим ребятам позволяются некоторые вольности в работе, но нам здесь приходится очень тщательно следить за собой.

Гангер энергично кивнул.

— Более чем необходимо, — подтвердил он. — Это следует сделать, чтобы обеспечить нашему кандидату достаточную степень легкой паранойи. По правде сказать, в здравом уме на такую работу никто не согласится.

— Ну хорошо, — Штат выдвинул верхний левый ящик стола и нашарил в нем пакетик жевательной резинки. — Держите меня в курсе того, как вы продвигаетесь.

— Конечно.

Стул опустел. Штат, возможно, с полминуты сидел, глядя на него. Затем, одним быстрым плавным движением, он сунул руку в открытый ящик стола, выхватил ингалятор и с шумом потянул носом. Раздался какой-то странный хлопок, и перед ним возник Гангер, лежа на полу лицом вниз. Штат положил ингалятор обратно в ящик и закрыл его.

— Поделом вам, — произнес он. — Мне казалось, я достаточно ясно выразил свое отношение к этим вашим ментально-хакерским штучкам, да вы, видно, не очень внимательно слушали. В одно ухо влетело, а в другое вылетело, как говорится.

Гангер жалко улыбнулся и потер коленку.

— Сила привычки, — проговорил он. — Больше не повторится. — Он поднялся на ноги, почистился и направился к двери.

— Да, кстати, — сказал он, поворачивая ручку и наполовину вдвигаясь в образовавшуюся щель. — Пока я был там, я не мог не обратить внимание. Вот эта мысль насчет голубых колготок и белого медведя — очень оригинально!

Он закрыл дверь как раз перед тем, как в нее ударился степлер.

В Голубых Горах, высоко над окружающей равниной, молодой лесоруб, сделав передышку в работе, стоял, опираясь на топор. Солнце, пыхтевшее вверху на двух цилиндрах и с парой тренировочных штанов, заменявших приводной ремень вентилятора, играло на его кудрявых волосах и отражалось в бесстрашных голубых глазах. Где-то вдали пела птица.

— Приветствую тебя, кузен Бьорн, — произнес голос позади него. — Еще один воистину чудесный денек, не правда ли? Восхитительно мягкий, не слишком жаркий для работы, но и не настолько прохладный, чтобы нельзя было минутку просто постоять и послушать голос горного потока, со смехом несущегося вниз с горы к нашей мирной деревеньке.

— Заткни пасть, Олаф, — ответил Бьорн.

Олаф пожал плечами.

— Печально видеть человека столь молодого и столь щедро одаренного Природой, который в сердцевине своей кислее зеленого яблока, — сдержанно заметил он. — Тем не менее я уверен, что рано или поздно ты преодолеешь терзающие твое сердце страсти и обретешь истинный покой. Пока же у нас есть лес, который мы должны рубить. — Он вскинул на плечо топор и зашагал вниз по склону, насвистывая народную песню.

Бьорн уловил намек. Он поднял свой топор, крутанул его над головой и с размаху обрушил на ствол дерева. Топор слетел с топорища и приземлился в кристально чистых водах ручья.

— Ах, как неудачно! — воскликнул белокурый розовощекий лесоруб, завязывавший ботинок у подножия древнего вяза.

— Да уж, — согласился Бьорн. — На восемнадцать дюймов бы левее, и твоей ноги как не бывало.

Старший лесоруб, которого звали Карл, вздохнул, уселся на ствол дерева и жестом пригласил младшего товарища присесть рядом с ним.

— Враждебность, — проговорил он, протягивая Бьорну яблоко, — подобна топору с грубо сработанной рукоятью. Она ранит тех, против кого она направлена, и одновременно вредит руке, направляющей ее. Попробуй быть немного более спокойным внутренне, кузен Бьорн. Жизнь — чудесная вещь.

— От яблок у меня брюхо пучит, — отвечал Бьорн. — В особенности от этого чертова «Кокса». — Он швырнул яблоко через плечо. — Давай-ка ты подвинешься маленько, а то, если ты будешь здесь сидеть, это дерево свалится тебе прямо на голову, — я сейчас срублю его.

Карл покачал головой и улыбнулся.

— Тебе нужно сначала найти свой топор, кузен Бьорн. Всегда помни об этом, — прибавил он, поднимаясь с места и собираясь уходить. — Всегда нужно найти свой топор, прежде чем начинать рубить свое дерево.

Бьорн издал неприличный звук и зашагал к ручью. У него ушло немало времени, прежде чем он отыскал топор, и когда он вылез, его ботинки были мокрыми насквозь.

— Доброе утро, дядя Бьорн, — произнес голос у него над головой. Он поднял взгляд и увидел маленькую девочку, лет около десяти, в хорошеньком голубом платьице. — Мама подумала, что ты, наверное, проголодался, и прислала тебе еды. Если тебе захочется освежить себя глотком пива, я могу сбегать обратно домой и принести его тебе.

Бьорн поднял с земли узелок и скроил гримасу.

— Оставь его себе, — сказал он. — И скажи этой ленивой корове, что я терпеть не могу вафли, поняла? От вафель у меня ветры.

Девочка кивнула.

— Дядя Бьорн, — сказала она, — я сейчас весело бежала сквозь лесную чащу и увидела прекрасный цветок, голубой, как само небо. Посмотри, я принесла его, чтобы показать тебе. Он такой красивый — наверняка есть какая-нибудь замечательная история про него и про то, как он получил свое имя?

— Он называется дерьмоцвет, — сказал Бьорн. — Напряги воображение.

— Ох. — Девчушка сделала книксен. — Наверное, — сказала она, — мне лучше вернуться домой, а то мама начнет волноваться, куда я подевалась. Ради Бога, будь осторожен с этим большим острым топором!

— Давай-давай, топай.

Девочка сделала еще один книксен и вприпрыжку побежала вниз по склону, оставив наконец Бьорна наедине с деревьями, птицами, белками и врастающим ногтем на ноге. Некоторое время он стоял, бесцельно глядя вокруг; затем его взгляд упал на одно дерево, которое он узнал. Это был высокий могучий дуб; он хорошо помнил его — он залезал на него, когда был мальчишкой, и дедушка частенько подсаживал его на узловатые ветви, рассказывая ему обо всех чудесных вещах, которые можно оттуда увидеть. «Как это замечательно, — говаривал дедушка, — сидеть на высоком дереве и смотреть вокруг на все царства земные, словно глазами самого Бога!»

Бьорн пошире расставил ноги, улыбнулся и занес топор.

Это очень странное чувство — знать, что в твоей голове находится кто-то посторонний; нечто среднее между жуком, заползшим тебе за шиворот, и вломившимися в твой дом грабителями.

Первой мыслью, которая пришла на ум Джейн после того, как она возвратилась домой, проведя на работе весь вечер и не сделав за это время ровным счетом ничего, было вымыть голову, но почему-то это почти не помогло.

У нее по-прежнему оставалось ощущение — и это раздражало ее больше всего, — что у нее внутри что-то набито; примерно так чувствуешь себя, когда после купанья обнаруживаешь, что тебе в ухо попала вода. Однако попытка зажать нос и продуть уши тоже ни к чему не привела.

От тишины становилось еще хуже, и Джейн включила телевизор. Поначалу смесь раздражения и заинтересованности, вызванная в ней открытием нового австралийского сериала, немного развлекла ее, и она провела по меньшей мере шесть минут, сидя перед экраном и пытаясь разгадать, является ли Терри сестрой Глории или сыном любовника Трейси; но затем у нее начало появляться неприятное чувство, что все эти голоса находятся внутри ее головы, и несколько поколений бронзовокожих яркоглазых осси[5] развивают свои непростые интимные взаимоотношения непосредственно между ее ушами. Она торопливо переключила программу и три минуты смотрела передачу для домохозяек, затем выключила телевизор и решила попробовать послушать музыку.