— Ну хорошо. — Его Светлость Пфальцграф нахмурился. — У кого-нибудь есть кто-нибудь на примете? Только чтобы подходящий. Ответственный, честный, сообразительный, работящий, эффективный. Твердо стоящий на ногах, — прибавил он. — С хорошим чувством равновесия и все такое.

В наступившем молчании солнце, внезапно прорвавшись сквозь плотную завесу облаков, которая закрывала его уже около недели, на мгновение блеснуло и тут же снова скрылось из виду. Краткая вспышка света из окна, по-видимому, породила в Лорде Верховном Кардинале и внутреннее озарение, поскольку он неожиданно хлопнул в ладони и довольно их потер.

— Ребята, — сказал он. — Я знаю как раз такого человека.

Джордж сел за пульт, пристегнул ремни безопасности и включил интерком. Тот ответил привычным треском.

— Гелиос-один — Контрольному Центру, ответьте, прием, — произнес он, хотя и без особой убежденности. «Старую собаку! — вопила каждая клеточка его существа. — Новым трюкам!»

— Контрольный Центр — Гелиосу-один, даю разрешение на начало предстартовой процедуры, повторяю, даю разрешение на начало предстартовой процедуры, отсчет пятнадцать, один-пять, минут, прием.

Джордж что-то пробурчал. Он не любил разговаривать с компьютером; при этом чувствуешь себя как-то странно, словно говоришь сам с собой. Разговаривать с самим собой — значит двигаться вслепую, так говорила его мама. Он мигнул.

Да, он не мог не признать, многое здесь было более совершенным. Для начала, все системы работали. Когда ты хотел повернуть влево, ты просто двигал джойстиком; тебе не приходилось наваливаться на него всем телом, упираясь спиной в борт кабины. Фактически можно было даже не двигать джойстиком: какая-то штуковина под названием «автопилот» делала это за тебя. «Интересно, — обиженно пробормотал Джордж, — сколько ему платят в неделю. Небось тоже внештатник».

— Гелиос-один — Контрольному Центру, — монотонно заговорил он. — Начинаю предстартовую контрольную программу, прием. — Он произнес это примерно с той же степенью выразительности и вовлеченности, с какой насильно обращенный ацтек мог бы читать мессу на латыни и примерно настолько же понимал, о чем идет речь. Но, разумеется, это было не важно; вместо того, чтобы смотреть, как какой-нибудь безмозглый стажер пляшет по гудрону, пытаясь раскрутить пропеллер, чтобы завести машину, теперь от него требовалось лишь нажать кнопку. При условии, конечно, что он помнил, какую кнопку. Их здесь было полным-полно, и все совершенно одинакового красного цвета.

А, ладно. Если она начнет выкобениваться, всегда можно спросить у автопилота.

Он по привычке пошарил под сиденьем в поисках своего термоса, но тут же вспомнил, что в этой сияющей новенькой кабине не предполагается маленьких полочек и укромных уголков, куда так удобно прятать личные вещи. Вместо этого здесь была система наблюдения и поддержки жизнедеятельности пилота, которая каждый раз без промаха выплескивала на него чашку теплой коричневой жидкости, когда он проходил самый сложный участок около 10.45 утра. «Пора увольняться, — сказал он себе. И добавил: — Если только мне позволят».

— Контрольный Центр — Гелиосу-один, стартовое время по графику минус четырнадцать, один-четыре, минут, прием.

«Жаль, — продолжал размышлять Джордж, — что Малыш так вот взял и смылся. У кого действительно был талант к этой работе, так это у Малыша. Интересно, где он сейчас? В Общественном Клубе ходили слухи, что он вообще ушел из Службы и устроился работать где-то у смертных. Правда, нынче так говорят про любого, кто пропадает с горизонта больше чем на неделю. Может быть, теперь Малыша переведут обратно, раз уж они сподобились купить эту новую модель. У этого парня природный дар, он может летать на чем угодно, если ему дать время попрактиковаться, и при условии, что никто не станет обращать внимания во что он врежется, пока практикуется».

По мере того как приближалось время старта (что было плохого, кстати, в том, чтобы называть это восходом? Восход — классное слово; да и вообще, чувствуешь себя малость тронутым, говоря о розовоперстом старте или о том, что старт разгорается как пожар), что-то маленькое, но твердое, словно шарик в пинбольной машине, начинало кататься взад-вперед в голове Джорджа; и, возможно, именно слабый толчок, когда гигантская машина плавно поднялась в воздух, и придал этому шарику необходимый импульс, чтобы закатиться в ямку. Как бы то ни было, но он туда закатился. Клинк!

В этой машине что-то было очень неладно, и никто не замечал этого. Но что?

Джордж переключил интерком на передачу.

— Гелиос-один — Контрольному Центру. Высота пятьсот тысяч, пять-ноль-ноль тысяч метров, набираю высоту, все системы функционируют, прием.

Он положил микрофон, оглянулся, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и выключил автопилот.

— Не обижайся, старина, — объяснил он. — Ты работаешь как надо, но знаешь ведь, как оно бывает. Я все время чувствую себя дерьмовым пассажиром.

Он взялся за джойстик и инстинктивно перевел его в правильное положение. Моментально он ощутил крохотную разницу в ощущении машины. Пинбольный шарик покатался в своей ямке и снова угнездился в ней; и на заднем плане в мозгу у Джорджа зажглись разноцветные огоньки, которые кричали: «Призовая игра!»

Она замедлялась. С того самого момента, как он перевел ее на ручное управление, она начала замедляться.

Джордж посмотрел на землю через стекло кабины. После сотен лет полетов на мануалке на старом солнце он мог оценить свою скорость, просто глядя на землю, в то время как его мозг проделывал множество подсознательных молниеносных вычислений. Он знал, что летит с нужной скоростью, просто по тому, как тени деревьев внизу укорачивались и снова удлинялись по мере того, как он пролетал над ними. И однако он знал и то, что теряет скорость. Это ощущение было невозможно спутать ни с чем в мире; как пюре из брюквы, оно было единственным и не похожим ни на что другое. Что означало…

— Черт меня побери, — проговорил Джордж и непроизвольно хихикнул. Это показывало только, что не выйдет ничего хорошего, когда начинаешь лезть в дела, в которых ничего не смыслишь.

Это объясняло все: жухнущие посевы, капризное поведение приливов, тот факт, что Полярная звезда находилась на полпути за Кассиопеей, выжженные пятна по всей левой стороне пустыни Калахари, то, как его жена в последнее время выглядела удивленной, когда он возвращался с работы.

Треклятые придурки запустили его слишком быстро.

Затрезвонил будильник. Джейн простонала, потерла глаза и протянула руку, намереваясь ухватить источник этого кошмарного шума и придушить его. Затем включилась ее память, и она простонала еще раз.

Было утро, и ей надо было вставать и идти на работу. Проклятье!

Она почистила зубы с методичностью только что собранного робота, причесалась и взглянула на себя в зеркало.

— Привет, — сказала она. — Я Джейн, и я помогаю крутить Вселенную.

Этим утром это звучало нисколько не лучше, чем вчера. Она пожала плечами, высморкалась и пошла посмотреть, не заглянула ли к ней среди ночи Фея Утюга и не перегладила ли она ожидавшую ее кучу блузок.

Не заглянула. Досадно.

В глубине гардероба она отыскала висевшую там и выглядевшую так, словно она была мертвой на протяжении уже значительного времени, блузку с воротничком как у принцессы Дианы, которую мама подарила ей к Рождеству еще в те дни, когда можно было купить зажаренного целиком быка, посмотреть, как травят медведя, и после этого у тебя оставалось еще полгрота[15] мелочи.

С другой стороны, сказала она себе, это единственная чистая блузка, которая у меня есть.

Итак, она надела ее, вместе с еще несколькими вещами, купленными по дешевке на распродаже, которые она отыскала в углу шкафа, и прошлепала в кухню, чтобы съесть кусок тоста и выпить чашку чая. На полу под ее ногами похрустывало.