…Первая рисовала мир таким, каким он должен был быть — спокойную величавую процессию полностью сформировавшихся пионеров органической жизни, тихо поднимающихся из океанических глубин, чтобы колонизировать специально для этой цели выстроенные массивы суши, которые затем предначертанным путем эволюционируют в полубогов, чтобы начать долгий, но абсолютно ортодоксальный путь к воссоединению со своим Создателем, к тому моменту, когда они повернут свои довольные лица к солнцу и увидят лишь собственное отражение…

Вторая рисовала мир таким, каким он собирался стать — мерзкие зеленые склизкие твари, выплескивающиеся на недозрелые берега, подергивающие жалким подобием челюстей в пронизанном микробами воздухе; мучительно втискивающиеся затем во всевозможные нелепейшие формы — аммониты, динозавры, мамонты, обезьяны, твари еще более непотребные и смехотворные, чем обезьяны; твари, которые выйдут из-под контроля и начнут разносить в щепки все вокруг себя, строить шоссе, истреблять китов, вести войны, носить флуоресцирующие зеленые пляжные костюмы…

Очень осторожно младший, но амбициозный служащий огляделся вокруг себя, а затем посмотрел на расстилающийся внизу океан.

Может быть, никто не заметит.

По крайней мере, некоторое время. А к тому времени когда заметят — кто сможет сказать, по чьей вине это произошло? Он вперил глаза в западный горизонт, крепче взялся за джойстик и принялся агрессивно насвистывать.

Некоторое время спустя он безупречно посадил машину у ангара, выключил моторы и довольно нетвердо выбрался из кабины. Потом он бесконечно долго шел через ангар к большим воротам, и никто не выбежал ему навстречу, никто не окликал его по имени; не было ни плотных мужчин в плащах, ни солдат, никого — лишь этот отморозок со своей шваброй и в наушниках, лениво тычущий своим инструментом в первые молекулы пыли, плавающие в еще чистом воздухе. Он закрыл свой ум для этой проблемы, и постепенно проблема начала рассасываться. Игра воображения, неверное освещение; ничего и не думало двигаться. Ты неплохо справился, сынок. Спасибо, сэр, рад, что вам понравилось.

— Низковато сегодня, э?

Младший, но амбициозный служащий развернулся на каблуках и выпучил глаза. Отморозок со шваброй, со своей стороны, проделал более ленивое, чем обычно, движение в сторону атома грязи и почесал натертую наушником мочку уха.

— Что?

— Говорю, малость низковато летели нынче утром. Этак может что случиться, если летать так низко. Ну, знаете, что-нибудь может вылезти раньше времени. — Отморозок поднял голову и широко ухмыльнулся. — Поосторожнее надо бы, — добавил он.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил служащий, по всей видимости, сквозь полный рот шерсти. — Я всю дорогу строго придерживался заданной высоты.

— Ну, тогда ладно, — отвечал отморозок, ухмылка которого стала еще шире. — Должно быть, мне показалось.

— А ты не глазей по сторонам, — отрезал служащий. — Делал бы лучше свою работу как следует. Это свалка, а не ангар!

Но ухмылка лишь поползла еще шире, и служащий, развернувшись, чуть ли не бегом направился к двери. Удаляясь, он услышал, — а может быть, ему показалось, что услышал, — как кто-то бормочет что-то вроде: «А еще называет себя птицей высокого полета. Вот умора! Скорее уж — низкого, этак поточнее будет…» Он схватился за створку ворот, распахнул их и с грохотом захлопнул за собой.

И все произошло в точности так, как предвиделось младшему, но амбициозному молодому служащему. Он получил свое повышение, мир получил свое человечество, и никто ничего не сказал. Да, на наддепартаментском уровне было покачано головами, и было предпринято тщательное внутреннее расследование. А затем — ничего.

Ничего, кроме лица, глубоко выжженного на сетчатке мысленного взора молодого служащего, ухмылки и воспоминания о едва заметном движении в океанских глубинах. Тем временем две карьеры развивались своим чередом: одна головокружительно взмывала вверх, другая вроде как скользила по самому дну. «Может быть, — говорил себе служащий по сотне раз на дню, — он давно все забыл. Такие мозги тратят все свои ресурсы, только чтобы пиво попадало в рот, а не разливалось по рубашке. Если бы он собирался что-нибудь сказать, он давно уже сказал бы это». А затем эта ухмылка всплывала к его глазам, как заблудший клочок антиматерии, и шептала: «Не обманывай себя. Он ничего не забыл».

В качестве любопытной сноски ко всей этой истории следует упомянуть, что эволюционное развитие людской системы утилизации отходов было результатом подсознательного желания молодого служащего иметь что-нибудь подходящее, что можно было бы бормотать сквозь зубы каждый раз, когда он думал об этом.

— Ох, — сказал Бьорн.

— Вот именно, — прервал Гангер. — Вот почему, как только он был назначен главой комитета по Финансам и Общим Направлениям, первым, что он сделал, было вышвырнуть тебя в идиллию и снабдить совершенно новой личностью. Это было неплохой попыткой, но обреченной на провал с самого начала.

— Ох, — повторил Бьорн. Он думал: «Черт побери, какую пропасть длинных слов знает этот сопляк!» — Вообще-то, если подумать, я припоминаю что-то вроде того, что вы сейчас рассказали. Но я никогда не думал…

С пола раздался протяжный вой, от которого все атомы в космосе встали дыбом. Гангер воззрился на него.

— Ты хочешь сказать, что никогда… То есть что тебе не приходило в голову…

— Не-а, — ответил Бьорн. — Конечно, сейчас, когда вы все так изложили, все это вроде как звучит здраво. Да, пожалуй, вы здесь попали в точку. — Он наклонился и поднес губы вплотную к уху Финансов и Общих Направлений. — Ублюдок! — заорал он.

— Что ж, — поспешно проговорил Гангер, — в любом случае, это не относится к делу. Теперь мы все знаем, как было дело, и это самое главное, не так ли? Если тебе интересно, как я узнал об этом…

— Вы прочли его мысли, не так ли? — тихо произнес Штат.

— И что?

Штат был белее бумаги, его трясло.

— Это нечестно, — проговорил он. — Вы не должны были делать подобные вещи.

Гангер посмотрел так, словно его неожиданно двинул ногой в пах ангел.

— Ох, да бросьте вы, — сказал он. — Вы что, не слышали, как я только что рассказал, что этот мозгляк несет ответственность за все? Да он же совершил преступление против эволюции, черт возьми, вот что он сделал! Вы отдаете себе в этом отчет?

— Разумеется, отдаю! — заорал Штат. — Но это не делает ваши методы правильными! Вы не имеете права разгуливать здесь, заглядывая людям в головы по своей прихоти! — Он отвернулся. Гангер недоверчиво покачал головой и повернулся к Джейн.

— Но ты ведь не считаешь, что это было неправильно, правда? — спросил он.

Джейн на минуту задумалась. С одной стороны, она не очень-то одобряла шпионские методы. С другой… Она подумала о гомо сапиенсе, и множество вещей пришло ей на ум: зубная боль, разделение на два пола, прыщи, склонность к обжорству, расслаивающиеся ногти, забитые поры, катары, подмышки. Почти все можно простить, если хватит времени, но нужно где-то и подвести черту. А ноги! Если у этого парня на совести еще и ноги…

— Он сам напросился, — сказала она; затем в свою очередь наклонилась над ним. — Почему пять пальцев, ты, вонючка? Ну-ка давай, скажи мне! Почему пять, Бога ради? Что, четырех тебе было недостаточно, или как?

Гангер кивнул.

— Думаю, смысл высказывания ясен, — сказал он. — Теперь, все, что нам остается, это…

Комната внезапно наполнилась белым светом. С улицы внизу послышался голос громкоговорителя, приглашавший их поразмыслить над фактом, что здание окружено. Если у них есть оружие, на этом этапе будет самым разумным выбросить его из окна.

Джейн откашлялась.

— Простите, — сказала она, — но кто это такие?

Гангер оглянулся на нее.

— Там, снаружи, ты имеешь в виду? Эти ребята с прожекторами и звукоусилительной аппаратурой?

— Ну да.

— Мне кажется, это мои коллеги из Безопасности, — вмешался Штат. — Это, конечно, дикая мысль, но у меня такое впечатление, что они хотят нас арестовать.