Таким образом, я превратился в телохранителя двух этих потрясающих женщин. Если бы одна из них попала в беду, для меня все было бы кончено – сестры сами ясно дали мне это понять. Итак, на мои плечи легла тяжкая ноша. Я был встревожен, и это бросалось в глаза.

На следующее утро я почувствовал себя скверно: меня мучили головная боль, насморк и кашель. Быть может, душевное состояние подточило мои физические силы, но, как бы то ни было, у меня все ныло и болело, трудно было дышать через нос, не хватало воздуха. Теперь, когда я уверовал, что никакой недуг меня уже не коснется, я чувствовал себя особенно разбитым.

Виолета приготовила питье, смешав эликсир с какими-то другими снадобьями, и через несколько минут мне стало легче. Хоть я и не поправился окончательно, я был готов к прогулке по прекрасным улочкам Брюгге.

Мне говорили, что для Европы этот город – нечто вроде северной Венеции, но я не обнаружил никакого сходства. И вообще, мне больше понравился Амстердам.

Мы посетили музей Грютхузе, потому что Фламель когда-то был связан с Гереном фон Грютхузе, которому помог улучшить вкус традиционного пива, добавив туда цветы и травки из собственного сада.

– Мой отец был в большой дружбе и с Луи де Грютхузе, однако этому пришел конец, когда Луи стал излишне откровенен в беседах с Карлом Смелым.

– Алчность – причина всех бед.

– Им не следовало ссориться, однако такова суровая жизнь.

Ощутив повисшее в воздухе напряжение, я поспешил сменить тему:

– Мне очень нравятся экспонаты этого музея, Виолета. Особенно музыкальные инструменты.

Дворец Грютхузе поразил мое воображение. Все семейство Грютхузе пришлось мне по сердцу, особенно когда я прочел семейный девиз: «Plus est en vous» – «Вы способны на большее». Вот она, философия потустороннего! На лестнице, там, где начинались алебастровые перила, я увидел замечательное изображение единорога, охранявшего фамильный герб, а еще – фигурку ангела, победившего демона. Стоило мне приметить единорога, как я понял: здесь сокрыт один из миров, что виделись мне в мечтах.

Потом мы бегло осмотрели музей Мемлинга и дом Гвидо Гезелле.

Каждый здешний канал и мост обладали законченной, неповторимой красотой, не было нужды подыскивать для них подобия и сравнения.

Брюгге и сам по себе хорош, но к тому же в нем таятся настоящие чудеса. Я бы многое отдал, чтобы поселиться в бывшем монастыре Бегинаж, где каждый угол, каждое дерево, каждый дом проникнуты спокойствием.

Эту ночь мы провели целомудренно, словно брат и две сестры.

Я всегда старался проснуться первым и тихонько проскользнуть в ванную – некоторые потребности личной гигиены я предпочитал удовлетворять в одиночку. Покончив с необходимыми делами, я спускался в кафе завтракать и только потом переодевался и окончательно приводил себя в порядок, стараясь не заставлять подруг слишком долго меня дожидаться. Они подсмеивались надо мной, шептались о моих странных привычках, но вслух ничего не говорили.

В то утро, когда я сопровождал двух сестер на завтрак (сам я только пил чай), Виолета объявила:

– Мы отправляемся в Прагу.

– Зачем?

– Нам нужно встретиться с Николасом, и, кажется, он сейчас там.

Приближался момент знакомства с великим мастером. Виолета и Джейн давно уже не встречались с родителями, им хотелось снова увидеть отца и мать. Мы договорились выступить вечером. Было решено, что Виолета купит билеты, Джейн – все остальное, а мне осталось только гулять по городу.

Я бесцельно слонялся по улицам, глазел на витрины и разглядывал местных жителей. Когда я добрался до Блинд Зел-стрит, улицы Слепого Осла, мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Вот беседуют двое мужчин, и один из них… Да, вне всякого сомнения, Жеан де Мандевилль!

Я подошел поближе, и, заметив меня, Жеан торопливо распрощался со своим знакомым и радостно меня обнял.

– Рамон!

– Жеан! Какая неожиданность! Как тесен мир!

– А мы неплохо провели время на Пути. Это были волшебные деньки.

– Да, незабываемые.

Жеан де Мандевилль, казалось, помолодел, хотя и не утратил почтенной внешности и скрытой мудрости. Это был один из людей без возраста, будто отмеченный богами.

– Ужасно рад тебя видеть.

– Что ты здесь делаешь, Жеан?

– Разъезжаю по друзьям. Сегодня здесь, завтра в Чехии проездом через Италию – так и проходит жизнь пенсионера.

– Нынче вечером я тоже уезжаю в Прагу, к приятелям.

– Ну как? Нашел уже философский камень?

– Пока нет, но продолжаю трудиться над этим и надеюсь все же его добыть.

Мандевилль громко рассмеялся, словно желая показать, что отдает должное моей настойчивости, хоть я и трачу ее на безнадежное дело.

– Я в тебе не сомневаюсь.

– По весне сам увидишь. У меня получится, Жеан, получится!

Теперь я был настолько самоуверен, что мне удалось бы все, чего бы я ни пожелал добиться.

– Как все прошло в Лиссабоне?

– Хочешь сказать, в Синтре?

– Ну да, в Синтре.

– Замечательно.

– Тебе удалось войти в Бадагас?

– Думаю, да. Но не уверен, во сне или наяву.

– Не беспокойся. Когда наш рассудок отказывается воспринять реальность, он выдает ее за сновидение, и тогда в памяти человека явь предстает сном.

– Но как отличить одно от другого?

– Над этим тебе придется потрудиться самому – угадывать, улавливать, понимать.

– Это очень сложно. Все невероятное, нерациональное кажется наваждением.

– Если ты входил в подземный город, если побывал в другом измерении, как и многие до тебя, тебе ничего не приснилось. Та реальность существует.

– Как мне нравится беседовать с тобой, Жеан! Я хотел бы кое с кем тебя познакомить.

– Извини, Рамон, но у меня много дел. Мне еще нужно купить одежду для нового путешествия, а задержаться здесь подольше я не могу. Давай отложим все до следующего раза. Может быть, мы встретимся в Праге.

– Возможно. Тогда и поговорим. До встречи, Жеан!

– До скорых встреч, Рамон!

Когда я оставался один, моя наблюдательность обострялась. С попутчиком все время словно ходишь на цыпочках, зато одиночество придает существованию неповторимые черты.

Я забрел в парковую зону, где было полно голубей, воробьев и чаек. Влюбленные не сводили друг с друга глаз, молодые мамы нежно опекали носившихся по парку деток. Иногда появлялась группа туристов-японцев, хотя туристический сезон еще не начался.

Одинокая девушка читала книжку на скамейке – наверняка любовный роман. Одиночество, свобода и задумчивость были ей к лицу. Казалось, ее поиски самой себя увенчались полным успехом и теперь она наслаждается этим новым ощущением. Девушка чем-то напоминала Джейн, хотя и выглядела чуть постарше: те же ниспадающие локоны, тот же стиль одежды. Только Джейн вела себя более открыто, а эта девушка была погружена в себя – по крайней мере, так мне показалось по ее позе и движениям. Она, вероятно, заметила, что за ней наблюдают, почувствовала себя неловко, потому что поднялась со скамейки и вышла на многолюдную дорожку, смешавшись с толпой. Несомненно, она направлялась в центр города.

Мне было трудно дышать. Болела голова, эффект лечебного зелья уже прошел, нос почти не работал. Я решил укрыться в гостинице; к тому же пришла пора собирать чемоданы.

Однако для начала я зашел в книжную лавку, чтобы купить путеводитель по Праге. Для меня французские и испанские издания были куда предпочтительней чешских, поскольку по-чешски я не понимал ни слова.