…Потом взяли Дампьера и стали пытать. На сей раз договориться или отделаться подкупом было невозможно. После ареста Дампьера дом опустел. Гестаповцы еще несколько раз неожиданно врывались туда и даже оставляли записки: обещали жизнь Перенелле и ее так называемому супругу, если будут выданы евреи. И вот, когда Дампьера снова начали пытать, он не выдержал и заговорил. Несчастный попытался вступить с гестаповцами в переговоры, обещая в обмен на жизнь раскрыть великую тайну. Поначалу ему не поверили, решив, что он просто плетет небылицы. Однако доводы Дампьера становились все более убедительными, и наконец он принес немцам флакон эликсира. После этого гестаповцы перевернули все в доме вверх дном. Они обнаружили и забрали золото, спрятанное в нише за шкафом, однако не нашли ни Фламеля, ни евреев, которые, как предполагалось, прячутся в одной из комнат. Фламель проникал в дом через потайной ход, но однажды его появление заметили и обложили дом со всех сторон…
…Однако Николас справился с патрулем из шести человек меньше чем за полминуты. Никогда раньше ему не приходилось так поступать, но, когда живешь больше шести столетий, у тебя есть возможность обучиться самозащите – таков чудесный дар времени. В своих путешествиях по Индии и Китаю Фламель достиг такого совершенства в боевых искусствах, что за неполную минуту мог без труда разделаться с двенадцатью или пятнадцатью вооруженными противниками. Николас способен уклониться от пистолетной или ружейной пули, как теннисист уклоняется от мяча, летящего со скоростью двухсот километров в час. Он настолько овладел японской катаной, что может одним касанием перерубить падающий шелковый платок. Когда немцы, обеспокоенные исчезновением шести патрульных, вошли в дом и обнаружили тела своих людей, они казнили Дампьера и начали пытать Перенеллу. Но Николас не мог не убить тех, кто пришел его арестовать, иначе погиб бы сам или, угодив в застенки, сделался бы рабом Гитлера, а потом все равно очутился бы в газовой камере.
– Но что было дальше?
– Николас попытался собрать группу наемных бойцов, но у него ничего не вышло, даже в обмен на все золото мира. В Бельгии просто не оказалось подходящих людей: одни попрятались по деревням, другие ушли во Францию и вступили в ряды Сопротивления. В общем, Перенелла умерла, не выдержав мук и не дождавшись помощи Фламеля – в тот самый миг, когда он уже принял решение сдаться властям…
…Фламель так обезумел от горя, что начал искать смерти. Вместо того чтобы скрыться, он на многие месяцы влился в ряды Сопротивления, где учил бельгийцев и французов сражаться. Фламель всегда носил при себе бутылочки с эликсиром, чтобы исцелять своих товарищей. Когда тех настигали вражьи пули, раненые принимали снадобье, и раны рубцевались в мгновение ока. Чудодейственное зелье Фламеля спасло жизни сотням партизан, и, когда пришло освобождение, он уже превратился в живую легенду. Французы и бельгийцы знали его под именем Мишель Мас. После окончания войны Фламель поселился в Пуатье, а потом несколько лет жил то в одном, то в другом городе долины Луары, все еще называясь доктором Масом. В пятидесятые годы его даже хотели выдвинуть кандидатом на Нобелевскую премию по медицине, однако, когда круг начал сжиматься, Фламель перебрался в Прагу, где выдавал себя за торговца хрустальными изделиями. Он вел себя осмотрительно, жил вдали от мира, чему немало способствовал политический режим Восточной Европы, а после шестьдесят восьмого года, когда над Чехословакией сгустились тучи, переселился в Лондон. Фламель обосновался в доме, где теперь живу я, и нанял мою мать в экономки – присматривать за домашним хозяйством. Ее зовут Виолета, как и меня. А лучше сказать, меня назвали Виолетой в ее честь. Хотя Фламель и моя мать полюбили друг друга с первого взгляда, долгое время оба скрывали свои чувства, стараясь оставаться друзьями. В начале семидесятых они поженились, и в семьдесят четвертом году родилась я, а пятью годами позже – Джейн.
– А где они живут сейчас?
– Когда мы подросли, наши родители начали колесить по свету, и мы теперь видимся лишь пару раз в году. Обычно мы сами наведываемся в Макарску или на остров Хвар, хотя на время войны в Югославии родителям пришлось перебраться в Италию, в город Фермо. Теперь они живут то в одном из своих домов, то в другом, в зависимости от времени года. Ну что, Рамон, теперь ты узнал достаточно?
– Простите, если мое любопытство претит вашей осторожности, но для меня жизненно важно знать все.
– Мы столько рассказывали Николасу о тебе, что он хочет с тобой познакомиться. Он желает, чтобы ты постиг тайны Великого делания, и собирается сам стать твоим наставником, но говорит – тебе нужно остерегаться фальшивых алхимиков, волков в овечьей шкуре.
– Он хочет, чтобы я тоже стал алхимиком?
– Разумеется, но сначала вам нужно познакомиться.
– А он знает о нашей необычной связи?
– Он знает, что мы друзья. Люди вроде него оставляют кое-что без объяснения.
– И все-таки – Николас смог бы одобрить наш необычный союз?
– Полагаю, да. Мама, конечно, в курсе. Возможно, она ему уже рассказала, но если Николас и знает, то очень искусно это скрывает.
– А почему для тебя это так важно, Рамон? – вставила словечко Джейн.
– Да просто так, любопытно.
Мне отчаянно хотелось обрести вечную жизнь. Но, даже добившись бессмертия, я бы вечно думал о том, как избежать безвременной кончины: в случайной аварии, в авиакатастрофе, от ножа убийцы-расчленителя. Теперь я прекрасно понимал, почему Джейн и Виолета так тщательно оберегают тайну своих родителей.
– Виолета, а почему вы решили, что именно мне Фламель передаст свои познания?
– Потому что ты всей душой стремишься к бессмертию и твой разум тоже к нему готов. А еще потому, что ты хороший человек. О твоей душевной щедрости свидетельствует твое отношение к нам обеим. И я полагаю, что ты верен нам и пронесешь эту верность через всю жизнь.
– Вы это знаете наверняка?
– Никогда нельзя знать что-либо наверняка, однако в данном случае это весьма вероятно. А еще Фламель выбрал тебя потому, что мы тебя любим, и потому, что ты свободный человек, не связанный никакими узами.
– Рикардо заплатил мне, чтобы нынешней весной мог рассчитывать на меня при совершении Великого делания.
– Да, ты говорил, но это не важно. Ты обретешь формулу, примешь участие в их опытах и притворишься, будто у вас ничего не вышло.
– А если они обнаружат подмену книги?
– Если дело примет дурной оборот и тебе будет грозить опасность, мы оповестим секретную разведку Израиля о книге в доме Рикардо. Тогда я не позавидую той троице.
– Это все больше смахивает на голливудский триллер.
– Ну, если они напросятся, все и вправду обернется триллером. Но давайте не думать о неприятностях, будем просто путешествовать и наслаждаться жизнью.
– Когда мы увидимся с Николасом?
– Мы не знаем, где он сейчас. Он не пользуется мобильными телефонами и прочими новомодными штучками. Фламель во многом живет воспоминаниями прошлого и даже одевается почти так же, как одевался в четырнадцатом веке. Иногда мама заставляет его надеть современный костюм, но всякий раз Николаса приходится долго упрашивать.
– Наверно, нелегко наблюдать за ходом истории, быть ее немым свидетелем и видеть, как умирают любимые люди.
– Нет, вовсе нет! Любимые люди не умирают. Николас обучил нас таинствам Великого делания, и мы, несмотря на молодость, уже овладели этим искусством.
– Ты хочешь сказать, что всегда будешь выглядеть на тридцать лет, а ты, Джейн, – на двадцать пять?
– Ну конечно. А ты – на сорок. Каким бы невероятным это ни казалось, каждый из нас волен сам распоряжаться своим обликом. Некоторые мудрецы, например, познавали жизнь на разных ее стадиях.
Хоть я и пытался безоговорочно верить услышанному, у меня до сих пор не было никаких доказательств, что мне говорят правду. Порой я превращался в законченного прагматика – ведь, по существу, мне предлагали лишь обещания да химеры. По словам сестер, я находился в двух шагах от благодати, от рая, от бессмертия, однако я до сих пор не познакомился с учителем, который помог бы мне преодолеть эту дистанцию. «Книги еврея Авраама» больше не было в моих руках – Джейн носила ее в сумке, – но даже если бы книга у меня была, я бы никогда не смог расшифровать записи; не мог я и самостоятельно пуститься на поиски Фламеля.
