Постепенно над путешественником вырос сугроб с пещерой, каркасом которой, столь необычайным образом, оказались рама и колеса велосипеда.

Расширив и уплотнив телом берлогу, он, наконец, почувствовал себя в безопасности. Теперь можно поразмышлять. Сопоставив "электрические эффекты" с тем, что за ними последовало, Травин пришел к выводу, что все объясняется концентрацией электричества в атмосфере в результате трения больших масс быстро летящего сухого снега.

Наверху неистовствовала буря, тут же было тихо и сравнительно тепло. Закусив куском захваченного из Хатанги мяса, Глеб поплотнее завернулся в малицу и уснул. Смекалка, мужество человека и на этот раз оказались сильнее стихии.

***

21 ноября Травин отмечался в Хатанго-Анабарском районном наслеге. Дальше рейс на реку Оленек. На тот самый Оленек, куда был в 1667 году отправлен нести службу атаман Семен Дежнев после свершения исторического плавания вокруг Чукотского полуострова и походов по Анадырскому краю. Травин не раз встречал в селениях на северных реках потомков русских казаков-землепроходцев, которые по образу жизни мало чем отличались от оседлых якутов. Прапрадедовское наследство у них заключалось в старинных оборотах речи и кремневых ружьях…

Переход с Анабара на Оленек занял лишь неделю.

Выбор дороги у нашего спортсмена прежний — по мысам, где твердый наст, либо через бухты и заливы. Впрочем, ледовые нагромождения столь велики, что их легко принять за возвышенный берег. Но все же лучше обходить препятствия по твердому припаю, чем "плыть" по рыхлым сугробам. Места пошли сравнительно обжитые — Якутия. "Обжитые ли?! — средняя плотность населения Якутской АССР в то время — десять человек на каждые сто квадратных километров, а в бассейне Оленека — 0,5 человека. Обжитые места!

На берегу попадаются "пасти" — ловушки из бревен для промысла песцов. Стоят они через каждые двести-триста метров точно батареи, нацеленные на океан, фронт их прерывается только скалами. В устьях рек — охотничьи землянки, срубы или чумы, обложенные дерном. Где речушка — ищи такое жилье. В нем найдется небольшой запас дров и продуктов.

Опять случилась неудача — треснул руль. Ни о какой сварке в этих местах не приходилось, конечно, и мечтать. Выручили мастера из Оленека, куда Глеб прибыл в конце ноября. Смекалке северян можно только удивляться. Самый бросовый кусок металла в искусных руках превращается в очень нужную в быту вещь. Увидит ненец или эвен на берегу ржавый барочный гвоздь — обязательно поднимет его. Очистит, расклепает в пластинку, потом свернет желобком, вчеканит сверху медь и серебро от монет, вырежет из корневища плавника мундштук. Соберет все — и готова красивая трубка.

Один из таких умельцев и предложил Глебу смастерить руль из старого винтовочного ствола. За два дня он выгнул чуть ли не копию заводского. Пристроил к нему старью ручки — и велосипед снова на ходу.

За Оленеком арктический берег круто уходит в океан. Это начинается огромная дельта Лены. Бесчисленное множество проток, островков, озер раскинулось на пространстве шириной в триста километров. По одной из проток, тянувшейся почти параллельно берегу, Глеб направился на восток к селу Булун, откуда снова поднялся на север, но уже по восточному ответвлению реки до станка Быково, расположенного неподалеку от нынешнего полярного порта Тикси. В середине декабря он был в Усть-Янске.

Село внешне ничем не отличалось от многих виденных Глебом — десяток разбросанных там-сям по высокому берегу домишек.

– …Знаете, Глеб Леонтьевич, не много городов в нашей стране повидали столько прославленных путешественников, как наш Усть-Янск, — сообщил Глебу при знакомстве секретарь улусного исполкома. — После основателя села боярского сына Ивана Реброва, открывшего Яну, здесь с истинно научными, гуманными целями побывали лейтенанты Семен Лаптев, Фердинанд Врангель, мичман Федор Матюшкин. А экспедиция лейтенанта Петра Анжу так и называлась "Усгь-Янской". Анжу, описывая берег между Оленеком и Индигиркой, прошел в этих местах десять тысяч километров на собаках. Так что вы у нас не первый лейтенант, — улыбнулся секретарь. — Бывали тут и боцман Бегичев и барон Толь, геолог Волосович и ученый Миддендорф… Нет, нет, это, пожалуй, самый знаменитый берег Арктики, что от Таймыра до нас. Я бы его назвал "берегом лейтенантов". Поглядите, чьи подписи стоят под знаменитой генеральной картой Сибири, составленной по описям Великой Сибирской экспедиции: капитаны флота Степан Малыгин и Дмитрий Лаптев, а затем снова наши лейтенанты — Харитон Лаптев, Дмитрий Овцын, Сафрон Хитрово, Иван Елагин. Вообще, вся эта лейтенантская "великая" сибирская экспедиция — воистину великая, если не героическая! Ведь ни один народ, ни одно государство в те годы не пытались, да, по моему, и не могли предпринять такого. Это как раз то, что называется русским размахом… Посудите о масштабах этой экспедиции, продолжавшейся десять лет, с 1733 по 1743 годы. Возьмем для примера только август-октябрь 1740 года. Представьте себе, Глеб Леонтьевич, карту Севера. Вы увидите, как на Крайнем Востоке страны, в Авачинской бухте, на Камчатке, отдают якоря пакетботы "Святой Павел" и "Святой Петр", прибывшие из Охотска под командой Беринга и Чирикова. А на другом конце страны в петербургской Адмирал-коллегии лейтенант Скуратов докладывает об окончании съемки берега вокруг Ямала. В те же дни команда бота "Иркутск", на капитанском мостике которого стоит Дмитрий Лаптев, отважно бьется со льдами вблизи Колымы, стремясь к неведомым землям Чукотки. А возле восточного берега Таймыра, сплющенный торосами, идет ко дну бот "Якутск". Его экипаж, по распоряжению своего командира Харитона Лаптева, направляется по льдам к пустынному берегу полуострова… Я вам покажу маршруты экспедиции, — и секретарь выложил на стол вычерченную от руки карту северных и восточных берегов России с пунктирами походов…

Так, совсем неожиданно, Глеб прослушал курс истории северных открытий и нанес на свою карту много новых знаков.

Секретарь так обрадовался неожиданному собеседнику, что готов был всю ночь рассказывать о делах давно минувших. На Север, по его словам, он приехал задолго до Октябрьской революции с какой-то комиссией. Весь его облик — очень аккуратный европейский костюм, гладко выбритые щеки, трогательная чеховская бородка и пенсне, за стеклами которого близоруко щурились добрые глаза, — так не подходил к суровому и диковатому пейзажу янского устья. И в то же время чувствовалось, что человек этот, похожий больше на ученого, чем на канцеляриста, доволен своей судьбой и своими занятиями.

Смотрел на него Травин и думал: "Как же богата, как прекрасна душа нашего народа. Вот заберешься куда-нибудь в глушь, "куда Макар телят не гонял", и обязательно встретишь такое самородное дарованье".

***

Начиная от селения Оленек, Глеб каждые четыре-пять дней имел возможность пить горячую воду, есть горячую пищу, наслаждаться человеческим жильем. Теперь же ему предстояло пройти более тысячи километров по безлюдью. В самом деле, на всем протяжении этого участка в паспорте сделано всего лишь две отметки: 13 декабря — Кокуора в устье реки Хромы и 23 декабря — еще одно маленькое селение, которое не найдешь на карте.

На участке от Яны до Индигирки — равнина, хребтов тут нет. Но в темный декабрь опаснее всего одиночество.

Только километрах в двухстах к востоку, вблизи берега Селяхской губы, Глеб увидал конус чума и, конечно, завернул к нему.

Хозяин-юкагир, после традиционного угощения и обмена новостями, пожаловался гостю на болезнь старого отца. Так как недомогание оказалось довольно заурядным — старика мучили глисты, Глеб, не задумываясь, поделился с больным ампулами сантонина, который ему прописала фельдшерица еще в Хабарове: "На всякий случай, питайтесь все время сырым". К утру следующих суток лечение произвело такой поразительный эффект, что юкагир стал просить Травина предпринять поездку в тундру к его другу, страдающему подобным же недугом. Дело в том, что хозяева решающую роль придали не лекарству, а самому лекарю. Разубедить он их не смог. Пришлось согласиться. Оленья упряжка помчалась на юго-восток.