В наследство от прошлого юная Таджикская республика не получила ничего, кроме пестрых лохмотьев нищеты и разрушенных басмаческими шайками селений. Даже древний город Гиссар, бывшая резиденция правителя этого края — гиссарского бека, был сравнен с землей врагами трудового народа, когда они под напором Красной Армии бежали за границу.

По горам и лесам еще бродили банды одноглазого вора Ибрагим-бека. Из сопредельных стран нет-нет, да прорывались группы диверсантов. Надо ли удивляться тому, что население было всегда начеку…

Проезжая мимо развалин старого Гиссара, Травин залюбовался на руины крепости, возвышавшейся над долиной. Он свернул с тропы и направился к большим круглым башням, между которыми темнели широкие ворота.

Крепость была воздвигнута на большом холме правильной пирамидальной формы. От ворот внутрь ее вела круто поднимающаяся дорога, на которой еще не стерлись глубокие колесные колеи. Глиняные полуобвалившиеся стены густо поросли травой и кустарником. На правой башне, недвижимый, как изваяние, сидел гриф. Его голая шея казалась пурпурной под лучами солнца.

Глеб решил сфотографировать крепость. Но едва успел подъехать к воротам, как его окружили возбужденные дехкане, вооруженные чем попало.

– В чем дело, друзья? — спросил оторопевший от неожиданности спортсмен.

Не отвечая ему, вооруженные люди знаками приказали двигаться вперед, к видневшимся в какой-нибудь сотне метров старым развесистым чинарам.

Из отрывистых восклицаний, которыми обменивались конвоиры, Травину были понятны лишь слова "шайтан инглиз", произносимые гневно и презрительно.

"Кажется, меня приняли за английского шпиона, — подумал Глеб. — Веселенькая история".

Он даже приостановился от возмущения: еще бы, его — советского человека, красного командира считают врагом.

– Товарищи… — начал он. Но солидный тычок в спину шестигранным дулом старинного ружья заставил его ускорить шаги.

Под густой листвой деревьев хрустально звенел арык. На покрытом ковром деревянном помосте, скрестив ноги, восседали седобородые старцы в чалмах и полосатых ватных халатах. Здесь же в черных с белым шитьем тюбетейках пили зеленый кок-чай молодые таджики. Проворный чайханщик, лавируя между сидящими, разносил цветастые чайники и низенькие широкие чашки — пиалы.

Когда шумная группа с Травиным в центре вступила под тень чинар, мирное чаепитие сменилось удивленными вопросами и восклицаниями.

Один из сидевших на ковре отставил пиалу и встал, оправляя гимнастерку. По его знаку все замолчали.

– Говори ты, — указал он на человека с ружьем.

Тот стал что-то быстро объяснять. И опять в его речи замелькали слова "шайтан инглиз".

– Неправда, никакой я не англичанин! — крикнул Глеб. — Я советский физкультурник.

Толпа заволновалась, но человек в гимнастерке снова сделал знак и вдруг обратился к Травину по-русски:

– Кто вы и как сюда попали?

Через несколько минут все разъяснилось, и путнику уступили почетное место на ковре. Те, кто раньше предлагал применить к незнакомцу самые суровые меры, старались сейчас услужить ему от всей души. Один принес кованый таз для умывания, другой зачерпнул из арыка воды, третий подвигал блюдо с хрустящими лепешками и покрытыми нежным пушком абрикосами… Человек в гимнастерке, оказавшийся председателем районного исполкома, увлеченно рассказал о том, как дехкане восстанавливают и развивают дальше свое хозяйство.

…От Ленинграда до Холмогор

Потом начал говорить один из стариков. Он говорил и печально качал головой, а окружающие молча вздыхали, как бы подтверждая правильность его слов.

– О прошлом, о тяжкой доле бедняка говорит Садриддин-ата, — пояснил председатель. — Тяжелая была доля. Спасибо русским большевикам, Ленину спасибо. Помогли они нам стать на правильный путь. И не свернем мы с этого пути никогда.

После чаепития Глеб принял деятельное участие в ремонте старинного локомобиля, приводившего в движение виноградные прессы.

Назавтра велосипедист добрался до Дюшамбе — "города наркомов", как называли строящуюся столицу Таджикской республики. Попади он сюда несколько месяцев поз же, в паспорте-регистраторе появилась бы печать уже не со словами "Дюшамбе", а "Сталинабад".

Затем Травин направился к югу по Вахшской долине, и, свернув на запад, поехал по границе с Афганистаном вдоль Аму-Дарьи.

И СНОВА Узбекистан. Крайний юг республики. Город Термез. Термометр показывает пятьдесят градусов выше нуля.

Травин планирует остановку на сутки — надо подремонтировать велосипед и, откровенно говоря, тянет попариться в настоящей русской бане. Такая имеется в городе.

На юге вечер наступает сразу, без обычных для центральных районов сумерек. Кажется, только что светило солнце, а сейчас уже небо полно звезд, и темнота такая, что только столкнувшись нос к носу с человеком, угадываешь его силуэт. Путь лежит через узкий, извилистый переулок, напоминающий коридор. Завернув за угол, Травин неожиданно сталкивается с какой-то тенью в халате и белой чалме.

– Который час, скажите, пожалуйста, — вкрадчиво спрашивает тень, заступая дорогу.

Травин смотрит на светящийся циферблат часов.

– Двадцать три часа двенадцать минут по московскому времени.

– Вы приезжий?

– Да.

– А откуда?

– Издалека, — несколько раздраженно отвечает Глеб, которому надоела эта анкета в темноте.

– Зачем сердиться, душа любезный, зачем обижаться, для твоей же пользы спрашиваю… Курить хочешь?

– Спасибо, не курю.

– Ты сначала послушай, а потом отказывайся. Я не простой табак предлагаю, а за-гра-ничные сигареты. Понял? Контрабанда! Высший класс!

Не раздумывая, Глеб железной хваткой берет спекулянта за плечо.

– А ну-ка, пошли. У нас на Камчатке с такими не церемонятся.

Тень бешено вырывается, но где уж сладить с натренированным спортсменом. Травин неумолимо волочет жулика к светящимся окнам отделения милиции.

– Слушай, ты, псих, — рычит уже на чисто русском языке спекулянт, — отпусти. Слышишь!

Глеб приподнимает задержанного над тротуаром и про должает движение.

– Слушай, отпусти. Я же пошутил. Никакой контрабандой я не занимаюсь. Не веришь? Вот пачка, посмотри.

В милиции выяснилось, что мужчина действительно под видом "заграничных" спекулировал сигаретами ташкентской фабрики.

Выполнив гражданский долг, Глеб занялся своими делами, а спекулянта отвели в "холодную", которую в термезском климате правильнее было называть "горячей".

***

Пески. Растительность — верблюжья колючка да изредка полузаметенные кусты саксаула. Абсолютное безветрие. Равнина взбита барханами.

Глеб, обливаясь потом, через силу продолжает крутить педали. Вдали от источника делать привал ни в коем случае нельзя, совсем разомлеешь…

По щеке ударил какой-то жучок. Глеб поймал его — кузнечик? Но вот еще один, за ним еще и еще. Долгоногие, пучеглазые насекомые тянулись с левой, юго-восточной, стороны. Они издавали скрипучий звук… "Да это же саранча!" — дошло, наконец, до Глеба. Дойдет!.. "Жучки" все чаще ударялись о голову, об обнаженные руки и ноги, застревали в волосах, в складках трусов и майки. Вначале велосипедист стряхивал их, но вскоре стало невозможно. Это была уже туча. И она все сгущалась. Резкие бесчисленные удары вынудили спешиться. Окруженный со всех сторон живой массой саранчи, Глеб продвигался с большим трудом. Саранча висела гирляндами на спицах, на раме, на седле, багажнике и лезла, лезла, лезла…

Уже и ноги начинают скользить, колеса с трудом проворачиваются между щитками. "Хорошо, что саранча не кусается, — рассуждает Травин. — А что если она все-таки вздумает попробовать его потное тело — никакого спасения". В голове возникает страшная картина. Невольно пытается он убыстрить движение. Циклометр отсчитывает новые и новые километры, а на голову, как дождь, сыплется саранча. Сколько ее ни бей — бестолку. Лицо и руки покрылись отвратительной маслянистой жижей. Надо садиться на велосипед, все же попытаться вырваться из этой живой каши. Ноги соскальзывают с мокрой педальной резины. Вперед, не обращая внимания на удары и почти вслепую! Велосипед втыкается во встречный песчаный вал. Колеса буксуют. Глеб слезает, перебирается и снова — вперед. Вот она, наконец, показалась серая, потрескавшаяся равнина, такая теперь желанная. Очистив от остатков саранчи велосипед, спортсмен мчится на запад. Но что это? Цвет почвы внезапно потемнел. Подъехал — снова саранча, но более мелкая и ползущая…