– В тридцать восемь я был бедным, вынужденным тяжко пробиваться, изнуренным, работавшим на износ, никому не известным журналистом. Теперь же, в мои пятьдесят… – Он сделал паузу, сопроводив ее жестом: чуть развел в стороны свои пухлые руки, растопырив пальцы, словно что-то демонстрируя. Писатель демонстрировал себя. Дэнис вспомнил рекламу молока фирмы «Нестле»: два кота на заборе, под луной; один – черный и тощий, другой – белый, откормленный, с блестящей шерстью. До вдохновения – и после.

– Вдохновение изменило все, – торжественно произнес мистер Барбекью-Смит. – Оно пришло неожиданно, словно ласковая роса упала с неба. – Он поднял руку и уронил ее обратно на колено, демонстрируя сошествие росы на землю. – Это произошло однажды вечером. Я писал свою первую небольшую книгу о правилах поведения – «Скромный героизм». Вероятно, вы ее читали; для многих тысяч людей она послужила поддержкой и утешением – по крайней мере, я надеюсь, что так. В середине второй главы дело застопорилось. Сказалась усталость от чрезмерных трудов, за последний час работы я написал тогда всего сотню слов, а дальше – ни с места. Я сидел, кусая кончик ручки и уставившись на электрическую лампу, висевшую низко над столом, чуть впереди от меня. – Он точно указал положение лампы. – Вы когда-нибудь смотрели долго и пристально на яркий свет? – спросил он, повернувшись к Дэнису. Дэнис ответил, что, пожалуй, нет. – Таким способом можно себя загипнотизировать, – объяснил мистер Барбекью-Смит.

Гонг из холла загудел устрашающим крещендо. Тем не менее никто не появился. Дэнис был жутко голоден.

– Именно это со мной и случилось, – продолжал мистер Барбекью-Смит. – Я впал в состояние гипноза. Отрешился от собственного сознания вот так. – Он щелкнул пальцами. – А когда снова пришел в себя, обнаружил, что после полуночи написал четыре тысячи слов. Четы-ыре ты-ысячи! – повторил он, растягивая ударный гласный. – На меня снизошло вдохновение.

– Какое невероятное происшествие, – сказал Дэнис.

– Поначалу я даже испугался. Мне это показалось противоестественным. Я чувствовал что-то не совсем правильное – даже, готов был признать, не совсем честное – в том, чтобы создавать литературное произведение бессознательно. Кроме того, я боялся, что написанное окажется чушью.

– И оно оказалось? – поинтересовался Дэнис.

– Разумеется, нет, – ответил мистер Барбекью-Смит с легким раздражением. – Разумеется, нет. Оно было восхитительно. Разве что несколько орфографических ошибок и описок, которые неизбежны при автоматическом письме. Но стиль, глубина мысли – все существенное было превосходно. После того случая вдохновение стало снисходить на меня регулярно. Таким образом я написал «Скромный героизм». Книга имела огромный успех, как и все, что я сочиняю с тех пор. – Подавшись вперед, он легонько ткнул в Дэниса пальцем и заключил: – Таков мой секрет; вот так же – без натуги, бегло и хорошо – можете писать и вы. Попробуйте.

– Но как? – спросил Дэнис, стараясь не показать, сколь глубоко он уязвлен этим последним «хорошо».

– Нужно культивировать в себе вдохновение, вступая в контакт с собственным подсознанием. Вы читали когда-нибудь мою книгу «Канал к бесконечности»?

Дэнис сделал вид, что вынужден признаться: именно это, одно из немногих, а может, и единственное из всех сочинений мистера Барбекью-Смита, он не читал.

– Ничего, ничего, – успокоил мистер Барбекью-Смит. – Это всего лишь маленькая книжечка о связи между подсознанием и бесконечностью. Установите контакт с подсознанием – и вы окажетесь в контакте с космосом. Фактически уже обретете вдохновение. Вы меня понимаете?

– Прекрасно, прекрасно понимаю, – заверил Дэнис. – Но вы не находите, что космос порой посылает нам весьма неадекватные сигналы?

– Я этого не допускаю, – отрезал мистер Барбекью-Смит. – Я все пропускаю по разным каналам к разным турбинам, генерирующим энергию моего сознания.

– Наподобие Ниагары? – предположил Дэнис. Иные высказывания мистера Барбекью-Смита напоминали цитаты – без сомнения, цитаты из его собственных сочинений.

– Именно. Наподобие Ниагары. И вот как это делается. – Он снова наклонился вперед и продолжил развивать мысль, постукивая указательным пальцем в такт своей речи. – Чтобы привести себя в состояние транса, я сосредоточиваюсь на предмете, который желаю сделать объектом своего вдохновения. Предположим, я пишу о скромном героизме; за десять минут до того, как впасть в транс, я не думаю ни о чем другом, кроме как о сиротах, растящих своих братьев и сестер, о той унылой повседневной работе, которую они выполняют терпеливо и хорошо, и фокусирую мысли на таких великих философских истинах, как очищение и возвышение души через страдание и алхимическое превращение свинца пороков в золото добра (Дэнис снова мысленно расставил цепочку кавычек), в результате чего в какой-то момент отключаюсь. А два-три часа спустя, очнувшись, обнаруживаю, что вдохновение сделало свое дело. Тысячи слов – умиротворяющих, возвышающих душу слов – лежат передо мной. Я аккуратно переписываю их на своей машинке – и они готовы в печать.

– Звучит на удивление просто, – заметил Дэнис.

– Это так и есть. Все великое, прекрасное и одухотворенное в жизни действительно на удивление просто. (Еще одни кавычки.) Если мне нужно сочинить один из моих афоризмов, – продолжал мистер Барбекью-Смит, – я в преддверии транса листаю сборник цитат или «Шекспировский календарь» – что попадется под руку. Это, так сказать, дает ключ, гарантирует, что космос будет вливаться в мое подсознание не сплошным потоком, а каплями афоризмов. Схватываете идею?

Дэнис кивнул. Мистер Барбекью-Смит сунул руку в карман и достал блокнот.

– Несколько таких «капель» упало на меня сегодня в поезде, – сказал он, листая страницы, – и я записал их, когда вышел из транса, сидя в угловом кресле купе. Я вообще нахожу поезда весьма продуктивной средой для работы. Ага, вот они. – Он прочистил горло и прочел: – «Горная дорога может быть крутой и трудной, но воздух на вершине чист, и именно с вершины далеко видно». «То, что действительно важно, свершается в сердце».

Забавно, размышлял Дэнис, как бесконечность иногда повторяется.

– «Видеть – значит верить. Да. Но верить – тоже значит видеть. Если я верую в Бога, я вижу Бога даже в том, что представляется злом».

Мистер Барбекью-Смит оторвался от блокнота.

– Этот последний афоризм особенно тонок и изящен, не правда ли? Без вдохновения он никогда не пришел бы мне в голову, – похвастался он и еще раз прочел свою максиму, медленнее и более торжественно. – Это послание прямо из бесконечности, – задумчиво прокомментировал он и перешел к следующему афоризму: – «Пламя свечи дает свет, но оно же и обжигает». – На лице мистера Барбекью-Смита обозначились морщинки недоумения. – Я сам не до конца понимаю, что это значит. Слишком афористично. Конечно, это можно отнести к высшему образованию, которое просвещает, однако же и провоцирует низшие классы на недовольство и революции. Да, полагаю, так и есть. Но как афористично, как афористично!

Он задумчиво потер подбородок. Снова раздался гонг, на сей раз он звучал нетерпеливо и, казалось, умоляюще: обед стынет. Это вывело мистера Барбекью-Смита из задумчивости. Он повернулся к Дэнису.

– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я рекомендую вам культивировать в себе вдохновение. Пусть ваше подсознание работает за вас; впустите в себя Ниагару бесконечности.

На лестнице послышались шаги. Мистер Барбекью-Смит встал, легко коснулся плеча Дэниса и сказал:

– Больше – ни слова. В другой раз. И помните: я целиком полагаюсь на вашу скромность в этом деле. Есть глубоко интимные, сокровенные вещи, которые человек не хочет выносить на всеобщее обозрение.

– Разумеется, – заверил Дэнис. – Я прекрасно это понимаю.

Все кровати в Кроме являлись предметами старинной, переходящей по наследству из поколения в поколение мебели – огромные, как четырехмачтовые шхуны с убранными парусами сияющего чистотой цветного постельного белья. Были кровати резные и инкрустированные, окрашенные и позолоченные, ореховые и дубовые, а также сделанные из экзотических пород дерева – словом, самые разные кровати всех эпох и моделей от времен сэра Фердинандо, построившего этот дом, до времен его тезки, жившего в конце восемнадцатого века, последнего представителя рода, но все – грандиозные и величественные.