– Звучит восхитительно, – сказала Анна.

– Отдаленное будущее всегда так звучит.

Взгляд фарфорово-синих глаз Мэри, еще более серьезный и озадаченный, чем обычно, не отрывался от мистера Скоугана.

– Пробирки? – переспросила она. – Вы действительно в это верите? Пробирки…

Мистер Барбекью-Смит появился в субботу как раз к чаю. Это был невысокого роста дородный мужчина с очень большой головой и без шеи. В молодости его очень расстраивало отсутствие шеи, но он утешился, прочтя у Бальзака в «Луи Ламбере», что все великие мира сего обладали этой особенностью по простой и очевидной причине: величие есть не больше не меньше, чем гармоничное взаимодействие функций мозга и сердца; чем короче шея, тем ближе эти два органа находятся друг к другу; argal[18]… Это было убедительно.

Мистер Барбекью-Смит принадлежал к старой школе журналистики. Он щеголял львиной головой с гривой припорошенных сединой черных, удивительно неопрятных волос, которые зачесывал назад с широкого, но низкого лба. И сам он почему-то всегда казался чуточку, самую малость, грязноватым. В молодости он шутливо называл себя человеком богемы. Сейчас перестал. Сейчас он был учителем, своего рода пророком. Тираж некоторых из его книг об утешении и духовном учении превысил сто двадцать тысяч экземпляров.

Присцилла принимала гостя со всеми возможными почестями. Он никогда прежде в Кроме не бывал, и она провела его по дому. Мистер Барбекью-Смит пришел в восторг.

– Какая оригинальность, какая подлинность старины, – твердил он. Голос у него был богатый, елейно вкрадчивый.

Присцилла рассыпалась в похвалах его последней книге.

– Я нахожу ее восхитительной! – воскликнула она в своей преувеличенно-восторженной манере.

– Счастлив, что она доставила вам удовольствие, – ответил мистер Барбекью-Смит.

– О, это потрясающая книга! А пассаж о пруде лотосов просто великолепен.

– Я знал, что он вам понравится. Знаете, он снизошел на меня из ниоткуда. – Барбекью-Смит повел рукой, словно бы обводя ею астральный мир.

Они вышли в сад, где их ждал чай. Новый гость был должным образом представлен остальным.

– Мистер Стоун тоже писатель, – сказала Присцилла, знакомя его с Дэнисом.

– Что вы говорите?! – Мистер Барбекью-Смит снисходительно улыбнулся, снизу глядя на Дэниса с выражением олимпийской благосклонности. – И что же вы пишете?

Дэнис был в бешенстве, ситуацию усугубило еще и то, что он густо покраснел. Неужели у Присциллы совсем нет чувства такта? Она ставит между ними – между Барбекью-Смитом и им – знак равенства. Да, они оба писатели в том смысле, что оба пользуются пером и чернилами. На вопрос мистера Барбекью-Смита он ответил:

– Да так, ничего особенного, сущие пустяки, – и отвернулся.

– Мистер Стоун – один из наших молодых поэтов. – Это был голос Анны. Он бросил на нее сердитый взгляд, и она улыбнулась, разозлив его еще больше.

– Превосходно, превосходно, – сказал мистер Барбекью-Смит и ободряюще сжал Дэнису руку. – Бард – благородное призвание.

Как только окончилось чаепитие, мистер Барбекью-Смит извинился: до обеда ему предстояло кое-что написать. Присцилла отнеслась к этому с полным пониманием. Пророк удалился в свою обитель.

В гостиную мистер Барбекью-Смит спустился без десяти восемь. Он находился в прекрасном расположении духа и, прежде чем сойти по лестнице, улыбнулся сам себе и довольно потер большие белые руки. Кто-то в гостиной тихо играл на пианино, беспорядочно перескакивая с одной мелодии на другую. Интересно, кто бы это мог быть? Одна из молодых дам, наверное, подумал он. Но это оказался Дэнис, который, как только писатель вошел в комнату, поспешно вскочил в смущении.

– Продолжайте, продолжайте, – заговорил мистер Барбекью-Смит. – Я очень люблю музыку.

– Тогда мне тем более не стоит продолжать, – заявил Дэнис. – Я ведь произвожу всего лишь шум.

Воцарилась тишина. Мистер Барбекью-Смит стоял спиной к камину, мысленно согревая себя воспоминаниями об очагах, у которых грелся прошлой зимой. Он не мог скрыть внутреннего удовлетворения и продолжал улыбаться своим мыслям. Наконец он повернулся к Дэнису.

– Так вы пишете, – спросил он, – не так ли?

– Ну… да, немного, знаете ли.

– И как вы думаете, сколько слов вы можете написать за час?

– Я никогда, признаться, не считал.

– О, вы должны сосчитать, обязательно должны. Это чрезвычайно важно.

Дэнис напряг память.

– Когда я в хорошей форме, – припоминал он, – думаю, могу часа за четыре написать рецензию примерно в тысячу двести слов. Но иногда на это уходит гораздо больше времени.

Мистер Барбекью-Смит кивнул.

– Значит, в лучшем случае триста слов в час. – Он прошел в середину комнаты, развернулся и снова оказался лицом к Дэнису. – А теперь угадайте, сколько слов написал я за сегодняшний вечер между пятью и половиной восьмого.

– Понятия не имею.

– Конечно, но вы можете попробовать угадать. Между пятью и половиной восьмого, то есть за два с половиной часа.

– Тысячу двести, – предположил Дэнис.

– Нет, нет, нет. – Широкое лицо мистера Барбекью-Смита лучилось весельем. – Попробуйте еще раз.

– Полторы тысячи.

– Нет.

– Сдаюсь, – сказал Дэнис. Он почувствовал, что техника творчества мистера Барбекью-Смита не вызывает в нем большого интереса.

– Ну, так я вам скажу. Три тысячи восемьсот.

У Дэниса от удивления округлились глаза.

– Должно быть, вы очень много успеваете за день, – пробормотал он.

Тон мистера Барбекью-Смита вдруг стал чрезвычайно конфиденциальным. Он подтянул табурет к креслу, в котором расположился поэт, сел на него и заговорил тихо и торопливо, коснувшись рукава Дэниса:

– Послушайте меня. Вы хотите зарабатывать на жизнь писательством; вы молоды и неопытны. Позвольте дать вам скромный, но разумный совет.

Интересно, что собирается сделать этот тип? Дать ему рекомендацию для редактора «Джон о’Лондонс Уикли» или подсказать, кому можно продать очерк на незамысловатую тему за семь гиней? Мистер Барбекью-Смит похлопал его по руке и продолжил, дыша молодому человеку прямо в ухо:

– Секрет писательства, секрет писательства – во вдохновении.

Дэнис недоуменно посмотрел на него.

– Во вдохновении… – повторил мистер Барбекью-Смит.

– Вы имеете в виду интуитивный поэтический момент восприятия?

Мистер Барбекью-Смит кивнул.

– О, тогда я с вами абсолютно согласен, – улыбнулся Дэнис. – Но что делать, если вдохновение не снисходит?

– Именно этого вопроса я и ожидал, – обрадовался мистер Барбекью-Смит. – Вы спрашиваете меня, что делать, если вдохновения нет. Отвечаю: оно у вас есть; вдохновение есть у каждого. Задача состоит лишь в том, чтобы заставить его работать.

Часы пробили восемь. Никаких признаков появления других гостей не наблюдалось; в Кроме все всегда и повсюду опаздывали. Мистер Барбекью-Смит заговорил вновь:

– Это мой секрет. Дарю бескорыстно. (Дэнис, как подобает, изобразил на лице благодарность и что-то неразборчиво пробормотал.) Я помогу вам найти вдохновение, потому что не хочу видеть, как такой славный и серьезный молодой человек, как вы, скрипя мозгами, истощает свою жизненную энергию и попусту тратит лучшие годы на тяжкий интеллектуальный труд, когда его можно избежать с помощью вдохновения. Я сам работал именно так и знаю, каково это. До тридцати восьми лет я был таким же писателем, как вы, – писателем без вдохновения. Все, что выходило из-под моего пера, я выжимал из себя посредством тяжелого труда. Так вот, в те времена я никогда не мог выдать больше шестисот пятидесяти слов в час, и что еще хуже, зачастую мне не удавалось продать написанное. – Он вздохнул. – Нас, художников, – заметил он как бы в скобках, – нас, интеллектуалов, не особенно ценят здесь, в Англии.

Дэнис подумал: можно ли как-нибудь, учтиво, разумеется, со всей вежливостью, отделить себя от этого «нас» мистера Барбекью-Смита? Способа он не нашел, к тому же оказалось слишком поздно, поскольку мистер Барбекью-Смит уже развивал дальше ход своих мыслей: