Ответить себе на этот вопрос она не могла.

Катрин щелкнула выключателями, раскрыла все окна, чтобы проветрить комнаты, крутанула кран отопления. Потом сняла куртку, положила привезенные продукты в холодильник, в котором уже было достаточно вина, воды и пива. Катрин сбросила юбку и пуловер – ведь не приходилось ожидать, что Жан-Поль появится раньше, чем обещал, – повязала платок на голову, надела фартук и принялась убирать и пылесосить квартиру. Она работала в очках, чтобы не проглядеть каких-нибудь мелочей.

Закончив уборку, прикрыла окна, расправила гардины и занавески, включила торшер в гостиной и погасила верхний свет. Теперь комната дышала уютом. Катрин вымыла руки, оделась, причесалась, положила очки в футляр…

Что дальше? Она захватила с собой рукоделие, которым могла бы заняться. Можно было бы и почитать… Но, как обычно, в этой комнате ее словно парализовало. Катрин, всегда поглощенная делами в доме матери, в дюссельдорфской квартире не знала, чем ей заняться, словно в гостях.

И это при том, что гостиную она обустроила хоть и не очень шикарно, но все же весьма уютно. Занавески и абажур торшера окрашены в теплые золотистые тона, множество подушечек на диване и креслах перекликаются с ними различными оттенками от бледно-бежевого до золотисто-коричневого. На покрытом серым ковролитом полу лежит индийская дорожка, выдержанная в светло-голубых, серебряных и золотых тонах. У стены напротив окна стоит маленький письменный стол в стиле «чиппендейл»,[4] а перед ним кресло-качалка с высокой спинкой. В такой комнате вполне можно было бы чувствовать себя вольготно. Почему же у нее нет такого ощущения?

В противоположность дому в Гильдене, где шум движения транспорта по оживленной улице Герресхаймерштрассе, расположенной рядом, слышен и днем и ночью даже за закрытыми окнами, здесь, на высоте, тихо, а уличное движение похоже на отдаленное жужжание.

В Гильдене ее комната просторнее и выше. Там она создала себе уютный уголок с удобным креслом и рабочим столом. Но все равно главный предмет там – широкая кровать, поэтому комната воспринимается прежде всего как спальня. Катрин давно подумывала, не сменить ли кровать на кушетку, но мать ей отсоветовала. Постель есть постель, считала она, ее ничем не заменишь.

Катрин вынуждена была признать ее правоту. Кровать, с которой вечером достаточно снять покрывало и откинуть одеяло, гораздо удобнее кушетки, которую пришлось бы специально застилать ко сну. Но Катрин всегда мечтала об универсальной комнате или, может быть, о двух – одной гостиной и одной спальне, – что и было устроено уже несколько лет назад в Дюссельдорфе.

Почему она никак не могла прижиться в этих комнатах? Может, слишком редко приезжала сюда? Однажды Катрин прожила в Ратингене целую неделю, вечерами выходила в город и обычно очень поздно возвращалась. Но чувство стесненности не проходило.

Конечно, здесь недостает цветов. Но ведь и в Гильдене они бывали у нее не всегда, и никого это не волновало. Разумеется, красивый букет приносит радость, но, если его и нет, беда невелика.

Чтобы придать квартире какую-то индивидуальность, Катрин соткала большой гобелен, отдала его специалистам натянуть на деревянную панель, а потом повесила на свободную стену. На гобелене были изображены морская бухта, пенистые волны, лодки с пестрыми парусами, купальщики, дельфин, а на заднем плане – песчаный пляж, горы и небо. Она сама подготовила и разработала эту модель и до сих пор испытывала удовлетворение от проделанной работы.

Катрин оттащила качалку от письменного стола и поставила так, что она была теперь повернута к пестрому декоративному покрывалу. Потом откинулась на спинку и стала качаться вперед-назад, вперед-назад, пока не впала в состояние легкого транса. Сказалась привычка, обретенная ею еще в детстве. Но дома, в Гильдене, уже много лет она ничего подобного себе не позволяла. Мать называла это «шатанием» и искореняла подобные привычки с большой строгостью, внимательно следя за дочерью. Жан-Поль, однажды неожиданно появившийся во время качания Катрин, приписал ей страсть к погружению в мечтательное состояние. Хорошо, хотя бы что не усмотрел в этом ничего дурного. Но Катрин отлично знала, что вовсе не погружается в мечтания, а всего лишь уходит от всяких раздумий, чаяний и воспоминаний в какую-то пустоту. В такие моменты она даже не замечала, как течет время.

Когда раздался звонок, Катрин вздрогнула, бросилась в крошечную прихожую и распахнула дверь квартиры.

Перед ней стоял Жан-Поль, смуглый от загара, с проседью в темно-русых волосах, с веселыми морщинками вокруг карих глаз, изящно подстриженными усами над верхней губой.

– О, Жан-Поль?! – воскликнула она восторженно и чуточку глуповато.

Он реагировал так, словно подобная встреча его задела:

– А ты разве еще кого-то ждала?

– Тебя, конечно! Только тебя!

– Тогда твое восклицание при встрече кажется довольно странным!

Каждый раз повторялось одно и то же: при встрече они словно сталкивались друг с другом. Катрин не знала, как это предотвратить, и просто принимала все как есть.

– Ну, пойми же, – попыталась она объяснить, – я ведь думала, что ты еще внизу.

– Впустишь ты меня, наконец?

– Ой, ну конечно.

Она отступила в сторону и закрыла за ним дверь.

Он опустил на пол нечто среднее между рюкзаком и чемоданом. Эту тару он всегда носил с собой, но Катрин ни разу не видела ее у него за спиной. Любой путешественник, считал он, должен быть всегда готов к дорожным происшествиям. Тогда с чемоданом в руке далеко не уйдешь. А на горбу можно легко унести самое необходимое. Приверженность Жан-Поля к рюкзаку-чемодану казалась Катрин причудой, но она остерегалась заводить полемику по этому поводу.

Жан-Поль воспользовался ее помощью, чтобы снять свой синтетический плащ на подстежке, который она повесила на вешалку. В тесноте прихожей они бросились друг другу в объятия. G почти болезненным порывом он прижал ее к себе. Они целовались, полные страсти, его усы щекотали ее лицо, щеки кололись. Словно по мановению жезла, не любимая хозяйкой маленькая квартира наполнилась жизнью, теплом, светом. Катрин показалось, что ее уносит взрывная волна.

– О, ma petite,[5] как я по тебе истосковался, – прошептал он между двумя поцелуями.

– А я по тебе!

– Весь день был в пути. Вскочил на рассвете, ехал без остановки – все только для того, чтобы поскорее встретиться с моей крошкой.

– Бедненький!

– Нет, я не беден, я богат, богат тем, что наконец-то с тобой!

Она прекрасно понимала, что в его поведении есть что-то театральное, но была настолько во власти радости встречи, что некоторая искусственность его слов ей ничуть не мешала. Горячая рука Жан-Поля проникла под ее белый пуловер, и Катрин поняла, что он готов овладеть ею прямо здесь, сейчас, немедленно.

– Опять ты в БГ,[6] – посетовал он.

– Ты же знаешь, что я без него ходить не могу.

– Сними!

Жан-Поль отпустил ее, и она воспользовалась моментом, чтобы завлечь его в гостиную.

– Когда женщина ходит без бюстгальтера, она чересчур привлекательна для мужчин, – заявила Катрин.

Он бросился в кресло.

– Ну и что? Кто тебе мешает быть завлекательной?

Катрин повернулась к нему.

– Неужели тебя бы ничуть не задело, если бы на меня стали таращиться все мужчины подряд?

– А ты что, хочешь, чтобы я ревновал?

Она счастливо рассмеялась.

– О нет! Конечно же, нет.

– Тогда сними его.

– Но мне ведь придется сначала избавиться от этого пуловера… – Она ожидала, что Жан-Поль как-то отметит эффектного попугая, но он птицу проигнорировал.

Вместо этого бросил:

– Вообще-то мне бы надо сначала принять ванну.

Она сразу же согласилась.

– Если у тебя есть такое желание…

– Тебе известно, чего мне действительно очень хочется. Но я грязный и потный.