– Вот этот мне нравится, – сказала молодая женщина, которая только что, чуточку поколебавшись, вошла в помещение лавки, где продавались изделия ручной вязки, и направилась к серо-бело-желтому пуловеру, вывешенному на низком щите.

Катрин Лессинг улыбнулась.

– Да, он очень хорош.

Она точно знала, каковы будут следующие слова дамы, и не ошиблась. Потенциальная покупательница перевернула картонный ценник.

– Но ведь цена-то просто невообразимая!

– Это чистый шелк, – пояснила Катрин, продолжая улыбаться.

Зазвонил телефон.

Катрин хотела бы снять трубку, но знала, что это ей ни за что не удастся, как не удавалось и раньше: ее мать, даже занятая разговором с какой-то старой дамой, все равно успела бы к телефону первой. Мать всегда стояла ближе к аппарату, за прилавком справа, никому не уступая этой позиции.

Даже в их расположенной над лавкой квартире телефон тоже был установлен рядом с дверью в комнату матери, и именно она, госпожа Хельга Гросманн, могла всегда успеть к телефону первой, если раздавался звонок. Ни у Катрин, ни у ее десятилетней дочери Даниэлы никаких шансов подойти первыми не оставалось.

– И все-таки, – возразила критически настроенная покупательница, – за такую цену вам эту милую вещичку никогда не сбыть.

Выражение лица Катрин не изменилось.

– Нет худа без добра! Буду носить сама!

Телефон все еще звонил.

– Тогда какой же толк в вашем предприятии?

– Пусть особого толку и нет, но это все же лучше, чем отдавать вещь по бросовой цене.

Собеседницы смерили друг друга пристальными взглядами, и, видимо, покупательница прочла в кротких, но неуступчивых серых, чуть близоруких глазах Катрин, что торговаться нет смысла.

– Жаль, – сказала она.

Телефон все еще звонил, но Хельга Гросманн, не обращая на это внимания, продолжала обслуживать клиентку. Катрин чуть тронула мать локтем. Хельга Гросманн в ответ только покачала головой.

Катрин ничего не могла поделать и снова взглянула на покупательницу.

– У меня есть другое предложение: почему бы вам не связать подобную вещь своими руками? Полную инструкцию вы найдете вот здесь, в журнале «Либерта».

Она вытащила журнал из общей кипы и открыла страницу с изображением пуловера.

– Да, верно! Он самый! Вы вязали по этому образцу?

– И да, и нет. Я сама разработала эскиз и отправила его в журнал.

– Вы и такое можете? Надо же!

– Это моя профессия.

Наконец-то – Катрин не считала, сколько раз прозвонил телефон – Хельга Гросманн сняла трубку.

– Да-да! У телефона «Малая вязальня», – произнесла Хельга и замолкла, слушая.

– Не знаю, справлюсь ли, – произнесла покупательница, беседовавшая с Катрин.

– Это очень просто. Петля влево, петля вправо, а здесь пара столбиков…

– Просят тебя, – объявила Хельга Гросманн, всем своим видом подчеркивая, что делает это против своей воли, лишь подчиняясь обстоятельствам, и передала трубку дочери.

– Минуточку, – сказала Катрин покупательнице, – простите, пожалуйста. – И, схватив трубку, произнесла: – Катрин Лессинг.

– Хорошо, что я поймал тебя, chérie,[1] – раздался в трубке голос Жан-Поля, низкий, с каким-то особым наполовину французским, наполовину южно-немецким акцентом. – Как у тебя дела? Надеюсь, все в порядке?

Кровь ударила в голову, и голос Катрин задрожал.

– Мне очень жаль, но я не могу говорить, у меня дела…

– Бедная моя petite,[2] вся в делах, – ответил он чуть насмешливо.

– Жан-Поль, ты же прекрасно знаешь…

– Знаю, знаю: я тип надоедливый.

– Да нет же, вовсе нет!

– Не желаешь ли встретиться вечерком? Сможешь освободиться?

Сегодня вечером? Времени оставалось мало, совсем мало. Катрин не сразу ответила, обдумывая ситуацию.

– Если не получится, – продолжал он, – то я через Дюссельдорф вообще не поеду.

– Ну, что ты, конечно, можно все устроить. Буду тебя ждать. Когда?

– Точно сказать не могу. Между восемью и десятью вечера. Пойдет?

– Договорились! Я рада! – произнесла Катрин и сразу же положила трубку.

Покупательница прислушивалась, улыбаясь.

– Не было никакой необходимости так торопиться из-за меня, – заметила она.

– Благодарю вас.

– У меня действительно есть время.

Катрин глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Потом бросила быстрый взгляд в сторону матери. Хельга Гросманн сделала вид, что все еще полностью поглощена разговором с госпожой Линднер. Но Катрин точно знала, что мать, даже и не слушая всего ее разговора в целом, уж слова-то, сказанные дочерью, помнит точно.

Снова взглянув на покупательницу, Катрин через силу улыбнулась.

– Если у вас есть время, тем лучше. Я имею в виду не данный момент, а свободные часы вообще. Тогда вязанье будет доставлять вам удовольствие. Я же, разумеется, всегда готова помочь и делом и советом.

– Вы хотите сказать, что с помощью вязанья удобно убивать время?

– Не совсем то. Просто работа с красивыми материалами приносит наслаждение, да и плоды вашего труда тоже немаловажны. Если вы на такую самостоятельную работу решитесь, то можете подобрать какие-то другие цветовые оттенки.

– Но мне как раз нравится сочетание серого, белого и желтого.

– Пусть так и будет. Я имела в виду лишь небольшие цветовые вариации. – Катрин чуть наклонилась и взяла в руки шелковые нити, висевшие в ряд на шнурке, идущем поперек торгового зала. – Вот чуть более теплый оттенок желтого цвета… Может быть, этот? Вот белый, более матовый… Вот серый, чуть ближе к цвету гранита…

Катрин старалась полностью сосредоточиться на беседе с новообретенной клиенткой и на проекте изготовления изделия. Но и мыслями, и сердцем – иначе и быть не могло! – она уже всем своим существом была с Жан-Полем. Катрин решила во что бы то ни стало встретиться с ним, как они и договорились. Только это было трудно осуществить, не вызывая недовольства матери и протеста дочери.

В это утро дела шли хорошо, что отнюдь не было правилом. Лишь около полудня, когда Катрин заперла дверь на обед, мать и дочь остались вдвоем и занялись уборкой помещения.

– А новая клиентка мила, правда? – произнесла Катрин как бы между прочим. – Если у нее получится этот первый пуловер…

– Ты, значит, опять собираешься в Дюссельдорф. – У Хельги Гросманн это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Мама, ну, пожалуйста… Ведь ты не будешь возражать? Это случается достаточно редко.

– Видишь, тебе самой ясно, что редко.

– Конечно. Мы не встречались уже целый месяц.

Хельга Гросманн молча, не глядя на дочь, складывала очередной пуловер. Катрин чувствовала, что и ей лучше бы не раскрывать рта, но в конце концов не выдержала:

– Что ты, собственно, хочешь сказать?

– Полагаю, ты сама можешь ответить на этот вопрос.

– Он весь в делах, носится по всему миру… – Катрин запнулась, осознав, что уже несчетное количество раз пыталась все это объяснить матери.

– Ну, конечно, – подтвердила мать с показной невозмутимостью.

– Значит, ты не можешь его упрекать…

Хельга Гросманн тут же вскинула голову и взглянула на Катрин. Ее глаза, такие же серые, как у дочери, смотрели сквозь сверкающие стекла очков, что придавало взгляду жесткое, почти демоническое выражение.

– Я? Упрекать его? С какой стати?

– Да ведь каждое твое слово направлено именно на это.

– Вовсе нет. Ты взрослая женщина, и я уважаю твои права. В твои дела я вмешиваться и не думаю.

– Но тогда…

– Мне бы только хотелось, чтобы ты подумала о своем положении.

– Я им вполне довольна.

Хельга Гросманн улыбнулась, показав свои безупречные вставные зубы.

– Поверь, дорогая, если так, то и я вполне довольна. Я рада уже тому, что ты время от времени бываешь на людях, развлекаешься, флиртуешь.