– Сейчас не об этом, – остановил я. – Вернемся к прежней теме. Так почему ты предпочел сдать меня за копейки чистильщикам, вместо того чтобы получить лимон баксов за операцию? Или твой приятель-хирург пожадничал, захотел весь миллион себе?

– Нет никакого хирурга, – признался генетик. – Мутация не лечится. Это не болезнь.

Я сжал кулаки.

– Если еще хоть раз от кого-нибудь услышу эту долбаную фразу, шею сверну, ясно?!

– Какую фразу? – испуганно сжался Разек.

– Ту самую. Что мутация не болезнь.

– Но это правда! – почти закричал Алекс. – Я же в этом не виноват!

– И ты с самого начала знал, что не сможешь мне помочь, да? Потому и цену за операцию заломил несусветную. Думал, я не сумею вовремя собрать такую огромную сумму?

– Да. Мне и в голову не могло прийти, что в АТРИ за год можно заработать миллион баксов. А когда пришло твое сообщение, дескать, есть миллион, готовь хирурга, я испугался. Понял, что попался. Был уверен, что ты, как узнаешь правду, придешь в ярость…

– И тогда ты решил избавиться от меня, сдав чистильщикам. Кстати, выдумка про джихад просто гениальная, поздравляю.

Выдумка и впрямь убойная. Чистильщики – фанатики… или прикидываются таковыми. В любом случае они поверят в любую чушь, если она связана с мутантами.

Чистильщики откроют… уже открыли… на меня настоящую охоту. Наверняка объявят за мою голову награду, так что и другие вольные бродяги не останутся в стороне. Разек своей безумной дезой превратил меня в «мишень», во всеобщего врага. Я теперь даже к изгоям пойти не могу – они тотчас пристрелят меня, чтобы только отмазаться от опасного собрата по несчастью и самим не попасть под удар. На Большую землю меня не выпустят, да и нечего мне там делать, уроду.

Значит, остается лишь один выход – тот самый «выстрел милосердия». Причем сделают его парни из внутреннего охранения, как только прочешут лагерь и отыщут меня…

– Погоди, а как же сыворотка? – спохватился я. – Она ведь и впрямь затормозила развитие мутации!

– Да… но… видишь ли… – Разек явно лихорадочно придумывал ложь, его глаза бегали из стороны в сторону.

– Алекс, дружище, – задушевным тоном заговорил я и демонстративно обнажил нож. – Ты в курсе, что мутанты-псионики способны читать мысли?

– Только не ты, – вырвалось у Разека.

– О как! А почему?

– Откуда я знаю, – заюлил генетик. – У тебя какая-то странная мутация. Я сам в ней не очень-то разобрался…

– Но почему ты уверен, что я не могу читать мысли?

– Иначе ты бы догадался обо всем гораздо раньше. И об операции, и о сы… – Он осекся, останавливая едва не вырвавшееся слово.

– О сыворотке? – за него договорил я. – Ты ведь хотел сказать «о сыворотке», не правда ли?

– Ну…

Пришлось выразительно поиграть ножом прямо перед его носом.

– Алекс, я, может, и не читаю мысли, но правду из человека выбивать умею, уж ты мне поверь… Так что там с сывороткой? Ну-ка расскажи о ней.

– Да чего рассказывать… – Разек тяжело сглотнул, не сводя испуганного взгляда с ножа. – Нет никакой чудо-сыворотки. Это был обычный… хм… стимулятор. Он вызывает кратковременную эйфорию, легкое чувство опьянения…

– То есть ты вкалывал мне наркотик?! – не поверил я своим ушам.

– Очень легкий! И очень маленькими дозами!

– Но зачем?!

Разек съежился и не ответил. Но я и сам уже догадался: чтобы драть с дурачка Бедуина деньги за несуществующую сыворотку от мутации, вот зачем! Милый парень Алекс Разенков целый год разводил меня, как последнего лоха!

– А Вишневский в курсе? – мрачно уточнил я.

– Нет. Он знает только про Потапа. О тебе я ему ничего не говорил, иначе эта сволочь опять забрала бы все деньги себе…

Тяжелый стук в дверь прервал нашу «дружескую» беседу.

– Разенков, открывайте!

Генетик взвизгнул и зайцем сиганул в прихожую, но я успел раньше. Сбил его с ног подсечкой. Он упал, увлекая за собой стул, тот в свою очередь врезался в шкаф – в общем, загрохотало. Я ухватил Разека за грудки, прижал острие ножа к щеке под его глазом и прошипел:

– Скажи им, чтоб уходили.

– Уходите! – истерично завопил Алекс. – Проваливайте вон!

За дверью воцарилась тишина, затем послышалось невнятное бормотание – бойцы поняли, что обнаружили добычу, и теперь докладывали о находке командованию. Не пройдет и нескольких минут, как здание оцепят, а окна возьмут под прицел снайперы. Но это минуты через две-три. А пока еще можно уйти через то же окно…

Я не двинулся с места. В мои замыслы не входило покидать Стрелку. Зачем? Куда мне идти? Бродить, скрываясь от всех, в одиночку по АТРИ, будто загнанный зверь, пока какой-нибудь хуги, бродяга или аномалия не расправится со мной?

Нет. Я останусь здесь, дам время бойцам блокировать здание, а потом выйду к ним. Причем сделаю это так, что они будут вынуждены открыть огонь на поражение…

А что же делать с Алексом? Свернуть ему шею или перерезать глотку? Несколько мгновений я прикидывал варианты, а потом брезгливо поморщился. Нет! Я не стану марать об эту гадину руки! Он все равно не жилец – профессор Зинчук наверняка расскажет научной общественности, как Разенков обещал мне липовую операцию и вымогал за это деньги. Начальник научного лагеря Рыбачук захочет провести расследование, а его заму по хозяйству Вишневскому такое не с руки. Олег Вишневский испугается, что Алекс сдаст его со всеми потрохами, расскажет и о махинациях с Потапом, и о других делишках. Я хорошо знаю Олега – опасаясь расследования, он в момент подстроит Разенкову несчастный случай с летальным исходом.

А если Алексу все же удастся выкрутиться, значит, капризная госпожа удача играет эту партию на его стороне. Раз так – пусть живет, тварь. Тем более что, если бы не он, я не рыскал бы по АТРИ в постоянном поиске денег, не взялся за работу Волкодава и не обнаружил бы лекарства для Потапа…

Я почти дружелюбно посмотрел на генетика:

– Алекс, у тебя есть оружие? Пистолет какой-нибудь, а?

– Бедуин… не убивай…

Разек трясся и плакал. Он уже перешел грань смертельного ужаса и был готов на все, лишь бы остаться в живых. Ладно, пусть плачет, только бы в штаны не наложил. Не хочу в последний миг своей жизни ощущать вонь дерьма, хотя это было бы по-своему символично. Я хмыкнул и переспросил:

– Так где лежит пистолет, Алекс?

– В… ящ-щике… стола… – пролязгал зубами он.

Пистолет оказался обычным армейским «Ярыгиным». Обойма лежала рядом. Я проверил, что в ней за патроны. Обычные, не бронебойные. Это хорошо. Значит, эскаду бойцов внутреннего охранения не пробьют.

Я не торопясь вставил обойму, оттянул затвор, досылая патрон в патронник, обхватил Разека свободной рукой и подтолкнул к окну:

– Давай выходим. Только сначала крикни воякам, чтобы отошли на двадцать метров назад.

Вообще, на Стрелке каждое помещение выше первого этажа имело два выхода: один – обычный, через общий коридор, а второй – запасной, по металлической лестнице, которая вела из окна прямо на улицу. Мера вынужденная – на тот случай, если основной выход окажется заблокированным аномалиями, тогда в помещение можно будет войти-выйти через окно.

Разенков жил на втором этаже, поэтому спускаться пришлось по наружной лестнице. Вояки, повинуясь воплям Алекса, оттянулись назад и ощетинились автоматами.

Я крепко держал заложника, демонстрируя серьезность своих намерений, и в то же время старался двигаться так, чтобы быть легкой мишенью для снайперов. Но они почему-то и не думали стрелять. Наоборот, командир охранной роты попытался вступить со мной в переговоры:

– Бедуин, не дури! Отпусти заложника, брось оружие и давай поговорим.

– Давай поговорим, – согласился я. – Предоставьте мне вертолет с полным баком и… – Я задумался. Что там обычно просят пойманные террористы? – Бутылку пива и миллион баксов мелкими непомеченными купюрами!

Ротный некоторое время растерянно молчал – переваривал услышанное, а потом вдруг кто-то громко спросил: