– Но если эта женщина так больна, ваш отец наверняка не будет против того, чтобы ее собственная дочь ухаживала за ней.
Чен стиснул зубы.
– Вы не знаете моего отца, – буркнул он.
– Возможно, я знаю его лучше, чем вы думаете, – возразила она. – Любой мужчина, способный проявить сострадание к постороннему человеку, каким для него была я, наверняка выкажет гораздо большую заботу о своей крестьянке, которая столько лет проработала на него.
– Несчастный крестьянин, пусть и самый преданный, не идет ни в какое сравнение с посторонним человеком, если им оказывается красивая молодая женщина вроде вас, мисс Пейдж.
Сарина внезапно разволновалась.
– Чен, я не…
– Вы не находите странным, что мой отец, который всегда считал дочерей бесполезной обузой, теперь настаивает на том, чтобы они изучали английский язык? – прервал он ее, и щеки Сарины стали медленно наливаться краской. – Лян уже одиннадцать лет, мисс Пейдж, и ее скоро обручат. Все эти одиннадцать лет отец ее почти не замечал, и вдруг она и ее младшие сестры получают привилегию, которой пользуются только сыновья. Вы не задумывались почему?
Лицо Сарины запылало: его слова были эхом ее недавних мыслей, но она все-таки встала на защиту Во Шукэна.
– Своими домыслами вы оскорбляете нас обоих, Чен, – с упреком сказала Сарина. – Вы лучше других знаете, как опасно говорить о вашем отце таким неуважительным тоном.
Его лицо вновь стало непроницаемым, и он слегка поклонился ей в знак безмолвного извинения.
– Вы были когда-нибудь в домиках, где мы разводим шелкопряда, мисс Пейдж? – спросил он ровным, спокойным голосом.
Сделав над собой усилие, чтобы выбросить из головы их предыдущий разговор, Сарина покачала головой.
– Тогда идемте, – он легко взял ее под руку. – Позвольте мне показать вам неприглядное происхождение чудесного шелка, который предпочитает для своих платьев даже императорская фамилия. Они покупают шелк только у нас.
Он открыл дверь в одно из длинных, лишенных окон строений, и Сарина вошла в прохладную, тускло освещенную комнату.
– Рассказывают, что много тысяч лет назад императрица Сы Лин, жена императора Хуан Ди, первая распорядилась выращивать тутовое дерево и разводить тутового шелкопряда, – поведал Чен. – Она была замечательная женщина, ей даже приписывают изобретение ткацкого станка для шелка.
– Тогда почему же, – спросила его Сарина, – если некоторые из женщин столько сделали для вашей страны, их здесь так низко ценят?
– На это, мисс Пейдж, – он печально улыбнулся, – у меня нет ответа. Это лицемерно, глупо, но, как бы сказал мой достопочтенный отец, это традиция, на которой держится наша культура.
Они некоторое время в задумчивости молча бродили по обширному зданию, заставленному от пола до потолка полками, как на складе Во в Шанхае. Но вместо рулонов шелковой ткани на полках находились сотни плоских плетеных подносов, на которых тысячи маленьких черных червячков поедали зеленые листья тутового дерева.
– Гусеницы едят круглые сутки в течение сорока двух дней, – пояснил Чен, – и становятся толстыми и белыми и достигают примерно трех дюймов в длину. За это время они четыре раза впадают в глубокий сон, который длится ровно сутки. Пока они спят, их кожа лопается, и, проснувшись, они выползают из старой оболочки и снова едят, до новой линьки. После четвертой спячки гусеницы в последний раз наедаются.
– А потом? – нетерпеливо спросила Сарина.
– Они как бы привстают и начинают покачиваться из стороны в сторону, – продолжал Чен, – и это означает, что они готовы плести кокон. Тогда мы сразу помещаем в центр полки кустик, чтобы гусеницы могли взобраться на него и устроиться на ветке. Потом они начинают выделять липкую нить, из которой и плетут кокон. Через восемь дней кустик вынимают и коконы отрывают от веток. Потом их варят в кипятке и высушивают горячим воздухом, чтобы все куколки погибли. – При этих словах Сарина вздрогнула. – Это самый важный этап, мисс Пейдж, – пояснил Чен. – Иначе мотылек, выбираясь из кокона, порвет шелковую нить. Видите ли, червь сплетает кокон из одной непрерывной нити, и если нить рвется, ее уже нельзя использовать.
– Понятно, – кивнула Сарина, жалея несчастных червей.
– Коконы складывают в большие мешки и везут в город, где нить распутывают и наматывают на барабан. Потом ее сматывают в катушки и, наконец, ткут шелковую ткань.
Темные глаза Чена светились, и лицо стало таким оживленным, каким Сарина его никогда не видела. Ясно, что именно эта область стала средоточием интересов Чена, двадцатидвухлетнего сына человека, чья собственная жизнь делилась поровну между делами в городе и управлением имением и который ожидал от единственного наследника того же самого. Когда они вышли во двор, Сарина поймала себя на том, что еще больше боится за своенравного юношу. Ведь он, по словам его собственного отца, рисковал поплатиться жизнью за свою независимость.
Вечером, когда Сарина уже собралась переодеться к ужину, раздался робкий стук в дверь. Поспешно завязав пояс халата, она босиком подошла к двери и, открыв ее, увидела Во Шукэна. Прежде чем она успела поздороваться, он властным движением оттолкнул ее в глубь комнаты. Войдя, он повернулся к двери и дважды хлопнул в ладоши.
К удивлению Сарины, в дверном проеме тут же появились три молодые служанки и, поклонившись ей, проскользнули в комнату. Первая девушка несла пару белых атласных туфелек без каблуков и что-то похожее, по мнению Сарины, на белое шелковое нижнее белье. Вторая держала в руках большую черную лакированную шкатулку, а третья несла на вытянутых руках чудесное платье. Сарина чуть не вскрикнула, узнав шелк, который привел ее в такой восторг в день ее пребывания на складе Во в Шанхае.
– Я надеюсь, вы не сочтете меня наглецом, мисс Пейдж, – произнес наконец Во, – но мне захотелось сделать вам сюрприз. – Он указал пальцем на девушку с лакированной шкатулкой и пояснил: – Это Ин Хань. С сегодняшнего дня она будет вашей личной служанкой. – Он что-то сказал двум другим девушкам, и те, мгновенно положив принесенную одежду на кровать, поклонились сначала Во, потом Сарине и поспешно вышли из комнаты.
Пока Ин Хань доставала из шкатулки ее содержимое, Во наклонился над платьем, аккуратно разложенным на кровати, и осторожно провел по нему изящными пальцами. Сарина следила за ним взглядом, и ей казалось, что это ее кожу, а не ткань платья он так нежно ласкает.
– У вас тонкий вкус, – пробормотал Во, продолжая гладить сверкающий шелк. – Эта ткань предназначалась для принцессы, но я отправил ей рулон очень похожего шелка, так что она никогда не узнает о подмене. – Его пальцы на мгновение замерли на лифе платья. – Вы настолько стали частью нашего дома, мисс Пейдж, что, надеюсь, окажете нам честь и согласитесь время от времени одеваться согласно нашим традициям. Если вы сочтете эту просьбу неприемлемой, смело скажите мне об этом, но если вам это не трудно, мне будет крайне приятно, как и всей моей семье, видеть вас облаченной в нашу национальную одежду.
Пойманной в тонкую паутину его слов Сарине оставалось лишь кивнуть в знак согласия. Во вышел из комнаты, а Ин Хань усадила ее на стул перед висевшим на стене зеркалом, чтобы Сарина могла видеть каждый этап изысканного обряда. Сначала ее золотистые волосы были зачесаны назад, смазаны прозрачной помадой и скручены в замысловатые узлы и кольца, которые Ин Хань осторожно закрепила на голове шпильками. Затем с помощью большой пушистой кисточки служанка нанесла на лицо и шею Сарины тонкий слой белого рисового порошка. Она покрыла ее щеки и губы красными цветочными румянами, а с помощью тонкой палочки нарисовала черной арабской тушью соблазнительный изгиб в уголках золотых глаз Сарины. Затем Ин Хань сделала ей знак встать. Сарина поспешно поднялась, и молодая служанка принялась развязывать пояс ее халата.
Непривычная к подобному, Сарина едва совладала со смущением: она еще никогда не стояла перед кем-то обнаженной. Но Ин Хань надевала на нее шелковое нижнее белье с такой поразительной ловкостью и таким бесстрастным выражением на приятном молодом лице, что стыд, охвативший Сарину, уступил место изумлению: она как зачарованная следила за собственным перевоплощением. Холодный шелк длинного, до пола, платья коснулся ее тела, и Сарина вздрогнула. Белая прозрачная ткань, изукрашенная золотыми бабочками и розами с золотыми листочками, шурша, окутала ее. Когда широкий, из золотистого шелка, пояс сомкнулся вокруг талии, Сарина сделала глубокий вдох и поняла, что поесть в свое удовольствие ей теперь вряд ли удастся.
