На том предгоночные заботы не кончились. С утра Костя мотался сам и не давал покоя Михаилу и Нине, заставляя их то сбегать в магазин за продуктами, то проверить такелаж, то наполнить анкерок самой что ни есть чистой питьевой водой, то добыть парусных ниток, то выполнить еще десятки других неотложных и важных дел. И, как всегда в таких случаях, казалось, что времени до начала гонок в обрез, а еще ничего не готово, что на других судах давно отдыхают, а мы до сих пор возимся, Костя нервничал, покрикивал на матросов, те огрызались, и посторонний наблюдатель удивился бы, что такая недружная команда рискует идти в дальний рейс, да еще надеется на успех в трудных соревнованиях.

Но все шло своим чередом: продукты запасены, принесена вода, анкерок наполнен, нитки лежат в специальном рундучке среди других, как называют моряки, «дельных вещей» — вещей, нужных для дела. Костя придраться больше ни к чему не мог, на яхте воцарилось нетерпеливое ожидание.

Длилось оно недолго. По сигналам флагами и шарами яхты подошли к заветной линии, в назначенное мгновение взяли старт.

Шумный, вскипающий взрывами смеха праздник притих. Все глядели на цепочку белых парусов, которая становилась длиннее и длиннее, вытягиваясь к горизонту. Задорная музыка зазвучала тихо, меланхолично. Уходящие корабли всегда навевают грусть. Смотришь, как они растушевываются в лиловой дымке, и то ли жалеешь их, покинувших родную землю, то ли завидуешь им, летишь мыслью вслед далекой темной черточке.

Хорошая это грусть! Она рождена добрым сердцем и пожеланием счастья моряку.

С наступлением темноты ветер «сел». Ленивые порывы его подгоняли «Тайфун». Хлюпали за бортом маленькие волны. Остальные участники гонок исчезли во мраке, даже когда взошла луна, море вокруг выглядело совершенно пустым. «Сколько голов — столько умов»: каждый рулевой выбрал курс в соответствии со своими планами и расчетами, яхты разбрелись по бескрайнему простору.

Костя нес бессменную вахту у руля, Михаил — на стаксельшкотах, Нина возилась в каюте, наводя порядок.

Фонарь «летучая мышь» болтался от качки, бросая на лицо девушки теплые блики, и выражение глаз, бровей, губ ее непрерывно менялось, будто Нина разговаривала сама с собой.

Примирение с Костей состоялось на следующий день после достопамятной драки, о которой Нине с большим трудом удалось расспросить Костю, — он отмалчивался, увиливал от прямых ответов. А Михаил вообще говорить на эту тему отказался: оба парня стыдились проявленной горячности.

Костя без всякой дипломатии подошел к Нине, извинился. Она с откровенной радостью встретила его слова и все теперь пошло по-прежнему, как до размолвки. Может быть, порой думалось Нине, маленькая шероховатость осталась и надо сделать что-то решительное, чтобы загладить ее окончательно.

— Как с ужином? — спросил сверху Костя.

Она поймала себя на том, что сидит без дела, задумавшись, глядя на пачку сухого спирта, которую держала в руках.

— С ужином? — переспросила Нина. — Сейчас буду готовить.

— Давай, и сразу спать. Твоя вахта после четырех. Быстро поели. Выполняя приказ рулевого, Нина ушла в каюту, несколько минут спустя спала крепким сном.

Костя и Михаил остались вдвоем среди темного моря. Ветер покрепчал, и «Тайфун» шел ходко, нагоняя маленькие волны, с шумом разрезая их. В полумиле к юго-востоку Костя увидел силуэт яхты под всеми парусами, но кто это — определить не смог. «Тайфун» оставил неизвестного соперника за кормой и опять продолжал путь в полном одиночестве. Разговаривали мало: Костя не хотел отвлекаться от обязанностей рулевого, Михаил понимал, что сейчас не время для бесед.

Ночь прошла без происшествий. В четыре часа Михаил разбудил Нину. Сам отправился на ее место — отдыхать.

Девушка неторопливо вылезла из каюты, долго терла кулачками глаза, сладко зевала, плеснула забортной воды в лицо. И все-таки сон сморил ее. Свернулась калачиком на скамье-банке, задремала. Осветив Нину карманным фонариком, Костя увидел, что волосы ее покрыты, как драгоценностями, бусинками росы, которые в световом луче заиграли разноцветными переливами. Улыбнулся — один матрос спит в каюте, другой — здесь, в кокпите. Ладно, пусть, нужды в их бодрствовании нет. Ветер не меняется, паруса стоят отлично, иной работы на яхте, кроме управления рулем, не предвидится до рассвета.

Начинался рассвет медленно, неохотно. Еще не погасли звезды, когда Костя увидел, как паруса «Тайфуна», до сих пор темные, стали постепенно сереть. Сперва очертания их были зыбкими, неясными, с каждой минутой становились четче, — будто выступал снимок на фотографической бумаге. Вместо неясных контуров, на фоне неба стали видны снасти, паруса, накрененная мачта.

Нина поежилась от предутреннего холода. Костя посмотрел на спящую, снял с себя куртку, набросил на девушку. Она чуть приподняла веки, ничего не увидела, заснула еще крепче.

Звезды одна за другой прощально мигнули. Мигнули весело, предвкушая покой после бессонной ночи, сочувствуя Косте, который не мог последовать их примеру.

Горизонт впереди посветлел. Солнце, еще невидимое, давало знать о своем приближении тусклым рассеянным светом. И сразу, будто отблеск солнечных лучей разбудил спящий мир, заторопил его, все вокруг изменилось. Ободрились, зашумели унылые серые волны, свистнул лихой ветер. Пролетела чайка, гортанно крича, и крыло ее было розовым. Розовый свет с каждой секундой становился ярче, но его заглушил багряный — край сияющего диска вынырнул из моря. Торжественно зазвенели пурпурный, золотой, зеленый, возвещая появление солнца. Море, ветер, облака приветствовали светило.

Костя тоже снял капитанку, подставил лицо ласковым лучам.

Раскрыв глаза и глядя на Костю, Нина тихо сказала: «Здравствуй»: Он ответил — больше взглядом, чем губами. Свежая, румяная, она была, как ясный морской рассвет.

Поняла его мысли. Скрывая смущение, сказала другое:

— Что смотришь — я растрепанная, да?

— Нет.

— А что?

— Ты знаешь.

Смутилась еще больше, отвернулась.

Солнце начало свой путь к вершине хрустальной чаши. Блестела синева. И в этой синеве ярко выделялись паруса яхт — почти все держали ночью одинаковый курс, близкие и невидимые друг другу. Лидером оказался «Тайфун», невдалеке шла «Комета» под командой дяди Павы, за нею — остальные.

Ветер засвежел, достиг семи баллов. Окутанные парусами так, что почти не виден низкий, заливаемый волнами корпус, похожие на белые облака, мчатся они, гонимые попутным штормом. Когда судно настигнет волну, взрывая ее носом, стена брызг встает до парусов и кажется, будто яхта плывет сквозь радугу.

Они идут столбовой морской дорогой. Пассажирский лайнер — величественный и надменный — легко расшибает волны могучей грудью. С многоэтажного борта опасливо поглядывают сотни глаз. Добрый путь вам, пассажиры морского экспресса, обитатели кают, где в умывальниках есть холодная и горячая вода, посетители салонов и ресторанов! Никогда не сменит спортсмен свое утлое суденышко — игрушку ветра и волн, на вашу безопасность, комфорт, роскошь. Добрый путь вам, езжайте своей дорогой, мы поплывем своей!

А вот трудяга-танкер приветствует яхты басистым гудком. Здравствуй, океанский скиталец, неутомимый путник!

Что за белоснежная гора там, на горизонте? Может, Эльбрусу надоело миллионами лет стоять на месте и решил он совершить морскую прогулку?! Нет, это навстречу яхтам идет старший друг — учебный барк «Дунай». На десятки метров взлетели над морем стройные мачты, только одним парусом его можно накрыть целый дом, бушприт устремлен к солнцу. «Счастливого плавания» — взвились флаги под фок-реем, команда барка выстроилась на вантах, приветствуя спортсменов. Счастливого плавания и вам!

Эх, морские дороги, морские дороги! Нет вам ни конца ни края, исхожены вы и бесследны, знакомы и никогда не повторяетесь вновь. Сколько отважных сердец посвятило вам себя без остатка, скольких маните вы, обещая борьбу и радость и всегда выполняя обещанное! Море зовет смелых, смелые слышат его зов.