«Спасибо, что рассказали, — мягко произнесла Доркас. — Мне уже надо возвращаться. Мне повезло, что я вас встретила».

Миссис Димитриус не сделала попытки пойти с ней. Она стояла около стены и смотрела, как Доркас уходит. Один раз Доркас обернулась и помахала ей, но женщина не ответила. Она медленно тронулась с места, и когда Доркас обернулась в следующий раз, она увидела, как миссис Димитриус заходит в дверь дома, выходящего на площадь. Она все еще на нее смотрела, нижняя часть лица была закрыта покрывалом.

Когда Доркас приблизилась к своим, Фернанда яростно на нее накинулась: «Где тебя носит? Мы тебя ждем. Мы нашли достаточно бензина, чтобы трогаться. Залезай».

Доркас залезла в машину, и они тронулись, сопровождаемые улыбками и прощальными приветствиями.

Когда они завернули за угол, Доркас оглянулась. Не на машущую толпу, а туда, где на пороге стояла женщина в черном. В тот самый момент, когда она уже ускользнула из поля зрения, к ней вышла вторая женщина. Она только мелькнула у Доркас в глазах, но этого было достаточно.

Вторая женщина была Вандой Петрус.

Оправившись от своих обид, Фернанда снова пересела вперед, а Бет с Доркас устроились сзади. Доркас держала Бет на коленях, ожидая, пока они выберутся на главную дорогу, чтобы последовать по изначально выбранному маршруту. Вот уже двадцать минут она с трудом сдерживалась, чтобы не выпалить все сразу. Когда наконец ей удалось встрять в очередную Фернандину речь, она услышала, как ее голос напрягся.

«Я видела в деревне миссис Димитриус, — сказала она. — Вот почему ты не хотела, чтобы мы туда заезжали, не так ли, Фернанда? Ты сказала Ванде, чтобы она ее сюда привезла, чтобы я не имела возможности с ней поговорить».

Бет заерзала на коленях и тревожно заглянула маме в лицо.

«Мамочка?» — вопросительно сказала она. И снова: «Мамочка?» Как будто она не верила, что это ее мама.

«О, Доркас, — отчаянно вскричала Фернанда. — А я только подумала, что ты идешь на поправку. — Она перегнулась через сиденье и погладила Бет по щеке. — Не волнуйся, дорогая, это твоя мамочка. Она просто слегка взволнована».

Доркас заставила себя говорить спокойнее: «Я видела миссис Димитриус. Я с ней говорила. Когда мы выезжали из деревни, я обернулась и увидела Ванду Петрус, которая стояла с ней рядом в дверях».

«Вот этого я и опасалась, — сказала Фернанда. — Я не хотела, чтобы это случилось при Бет. Ты же помнишь, Джонни, я хотела, чтобы она осталась дома».

Доркас так стиснула Бет, что девочка закричала, что ей больно.

Для Доркас не было облегчением говорить себе, что все, о чем говорит и думает Фернанда, не имеет значения. Это имело значение, и она боялась. Фернанда продолжала все так же оставаться под властью Джино, как и когда он был жив. Пока она не избавится от своей неоправданной преданности ему, она вполне может преуспеть в своих намерениях относительно Бет. То, что случилось сегодня, и то, что она сказала, сделало еще более очевидным, что она не будет особо разборчива в средствах для достижения своих целей. Очевидно, что она была готова отрицать правду и использовать все случившееся как дальнейшее доказательство неуравновешенности матери Бет.

Осознание того, как далеко способна зайти Фернанда, было столь пугающим, что Доркас постаралась на время выбросить это из головы. Она заставляла себя смотреть на опушенные соснами горы и глубокие ущелья, через которые нитью вилась вперед дорога. Она вглядывалась в детали ландшафта и старалась не думать. По временам Джонни притормаживал, чтобы объехать очередного осла с сидящей на нем боком женщиной в платке на голове и прикрытой им нижней частью лица, как это принято на Родосе.

По пути домой она вновь вернулась мыслями к спокойствию Камироса. Как прекрасны были проведенные там часы. Какой покой несли в себе его золотисто-медовая аура, тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шумом ветра в верхушках сосен, его мечтательное оцепенение, которое тревожили только шныряющие вокруг ящерицы.

Будь счастлив, беззвучно произнесла она. А может быть, сдаться Фернанде и перестать сопротивляться? Ну и что, что Константин прячется от своей жены, а Фернанда отослала миссис Димитриу в деревню к Ванде? Какая разница, что бесценная мраморная голова украдена из музея, и у Доркас Бранд хранится ключ к тому месту, где она спрятана? Ничего из этого не поможет ей приобрести покой. Вдаваться во все это — значит не быть счастливой.

Джонни ошибается. Если она в себе что-то убьет и будет держаться только за покой, царящий в Камиросе, Фернанда будет довольна. Она позволит ей общаться с Бет. Все эти призрачные нависающие над ней угрозы будут сняты. Фернанда к ней действительно привязана. Она ставит во главу ребенка Джино только потому, что все еще ему предана. Фернанда сама не разбирается, что реально, а что нет.

Когда они добрались до отеля, Доркас пошла прямо к себе в комнату. Она встала на балконе, глядя, как красно-золотое солнце погружается в море. Внизу на улице пальмовые листья отбрасывали все те же длинные тени, напоминая ей о том, что она хотела бы забыть. Она уже было повернулась, чтобы уйти, как ее взгляд приковало к себе легкое движение. Наблюдатель был там, ссутулясь, с поднятым воротником и опущенным козырьком. У нее опять возникло чувство, что она уже где-то видела эту мешковатую фигуру, что он здесь по ее душу.

Мирное настроение Камироса быстро испарилось. Она сбежала вниз и выбежала из дверей отеля по ступенькам на улицу. Когда она достигла обочины, тени уже исчезали в прозрачных сумерках. Она знала, что ничего не найдет. Для тех, кто за ней наблюдал, еще не пришло время подпускать ее к себе. Когда они будут готовы, они начнут действовать, но тогда будет слишком поздно.

Она вошла в тихую тень, и как ни странно в ней не было страха. Она обнаружила, что действовать лучше. До нее с запозданием дошли слова Джонни. Она не может подчиниться ирреальному миру Фернанды. Покой Камироса был действительно покоем отторженного от жизни места, а к этому она еще не была готова. Она почувствовала, что стала возвращаться к жизни через прикосновение рук Джонни, и она хотела остаться живой. «Быть счастливым» иногда означает бороться за жизнь и нести ответственность. Только так можно обрести любовь к себе. В сгущающихся сумерках сладкий аромат жасмина, разлитый в теплом воздухе, напоминал о солнце. Но сладость — это еще не все в жизни.

Почему она решила, что находка миссис Димитриус и ее ответы ничего не значат, раз Фернанда отвернулась от правды. Это восстановление правды было нужно в первую очередь ей самой, Доркас Брандт. Она перестанет в себе сомневаться. Она больше не поддастся Фернанде, которая хочет поколебать ее веру в себя, чтобы заплатить свои собственные долги.

Пока зло, посеянное Джино, будет живо, ей не перестанет сниться статуя с глазами Джино, смеющаяся над ее рыданиями издевательским смехом. Она не сможет освободиться и стать счастливой, пока с делом не будет покончено. Еще не пролита седьмая слеза. Даже если Фернанда, а за ней и Джонни будут против нее, она теперь себя знает и знает, что готова бороться.

Когда она поднялась, Фернанда была в холле с Вандой Петрус. Они, должно быть, говорили о ней, потому что при ее появлении внезапно замолчали. Ванда ускользнула в спальню к Бет.

Фернанда заговорила с Доркас: «Зайдешь на минутку, дорогая?»

Ей нечего было сказать Фернанде, но не было предлога отказаться.

В спальне Фернанда скинула туфли и во весь рост растянулась на кровати.

«Сядь, — сказала она. — Я хочу с тобой поговорить».

Доркас, выпрямившись, присела на стул, готовясь дать отпор тому, что должно было последовать.

«То, что сегодня произошло, — это большая неудача, — сказала Фернанда. — Это то, чего я в первую очередь хотела избежать».

«Уверена, что так оно и есть» — сказала Доркас.

«Не говори с такой горечью, дорогая. Что рассказала тебе миссис Димитриус?»