Проходя мимо убитых стражей моста, Глеб невольно бросает взгляд на трупы. Он видит груду блестящих черных щупалец, вооруженных зазубренными когтями, толстые чешуйчатые тела, разорванные пулями, оскаленные пасти, выпученные рыбьи глаза. Попытка классифицировать нечисть заканчивается ничем – он никогда и нигде не видел ничего подобного.

По Раушской набережной, мимо глыбы ГЭС № 1, Глеб почти бегом добирается до «Балчуга». Он сворачивает на Большую Ордынку, и здесь его ждет новый сюрприз – асфальт под ногами ощутимо вздрагивает, с Болотной улицы слышатся громкие лязгающие звуки. Спустя несколько секунд появляется и источник шума – огромная, не меньше десяти метров в высоту, угловатая человекообразная фигура.

Великан полностью состоит из автомобилей. Смятые, покореженные машины слагают его ноги, торс, руки и голову. Вместо глаз ярко светятся фары, рот хлопает крышкой капота, на руках топорщатся когти-бамперы.

«Кажется, живой объект, состоящий из неживой материи, называется големом», – вспоминает Глеб.

Этот противник ему явно не по зубам. Автомат тут бессилен. Еще, правда, есть «Таволга», но как-то сомнительно, что гранатомет сможет убить того, кто изначально не жив.

Автомобильный голем перегораживает улицу и останавливается.

«Не надо было сворачивать сюда, – запоздало кается Глеб. – Пошел бы по Софийке и мимо храма Христа Спасителя – на Пречистенку, Зубовский и дальше, к Лужникам…»

Пригнув чудовищную голову, голем со скрежетом бросается вперед. Двигается он неожиданно проворно. Каждый шаг монстра сопровождается звоном и грохотом разлетающихся во все стороны автомобильных деталей.

Расстояние между Глебом и големом стремительно сокращается. Выбора нет – надо удирать, пока какое-нибудь еще более смертоносное создание не перекрыло путь к отступлению.

Сорвавшись с места, Глеб бежит по тротуару обратно к Москве-реке. Бежит – и понимает, что уйти от голема ему не удастся. Монстр двигается огромными скачками, настигая человека.

– Стоп! – командует себе Глеб, останавливаясь. – Никакой паники, никаких нервов. Надо просто отстрелить ему ногу.

Наверное, в реальной жизни он ни за что не сумел бы привести «Таволгу» в боевое положение и произвести выстрел. Но в гейме все иначе. Здесь главное – не суетиться.

Глеб опускается на одно колено, приняв классическую позу гранатометчиков. Подняв тяжелый тубус гранатомета на плечо, он поворачивает мушку вверх до упора, выдергивает чеку и поднимает предохранительную стойку. Руки делают все сами, быстро и четко.

Теперь «Таволга» готова к стрельбе. Глеб смотрит в прицельное отверстие диоптра, совмещая его с откинутой мушкой на конце тубуса. Голем приближается, размахивая длинными руками. Он рвет провода, валит столбы, отбрасывает со своего пути автомобили. От его шагов по фасадам домов змеятся трещины, в окнах лопаются стекла.

«До него метров тридцать… Рано! – шепчет Глеб, оглаживая пальцами рычаг шептала. – Двадцать пять. Двадцать… Вот теперь пора!»

Он нажимает на рычаг. Тубус вздрагивает. Громкий хлопок бьет по ушам, треугольные резиновые лепестки диафрагмы разлетаются во все стороны. Оставляя за собой дымный след, реактивная граната устремляется к голему. Глеб стискивает зубы. Если он промахнулся – все, конец. Монстр убьет его, растопчет, вмажет в асфальт.

Банг! Граната попадает в место сочленения правой ноги и туловища голема. Кумулятивный заряд, предназначенный для преодоления динамической защиты танка, прожигает в месиве металла дыру, и граната несется дальше. Глеб ругается – все пропало, голем продолжает двигаться, а это значит, что Глебу не суждено добраться до Лилит!

«Надо выходить из гейма», – говорит себе Глеб.

И тут за спиной голема раздается оглушительный грохот – граната попадает в окно многоэтажного дома и взрывается внутри. Здание, расшатанное тяжкой поступью монстра, не выдерживает, и вся его передняя часть оседает. На железного великана обрушивается каменная лавина. Сбитый с ног голем падает и в мгновение ока оказывается погребенным под многометровым слоем кирпича, щебня, стальных балок, труб и кусков бетона. Непроглядное облако пыли повисает над Большой Ордынкой.

– Ну бывает же такое! – восхищенно крутит головой Глеб. – Прямо как в кино…

Он без приключений добирается до Комсомольского проспекта и тут, у станции метро «Фрунзенская», впервые задумывается над конечной целью своего вояжа. Западная часть Москвы лежит перед ним, вот она, до нее подать рукой – достаточно лишь пересечь Метромост на Воробьевых горах.

А что дальше?

Где искать хозяйку адских тварей? На территории университета? В Черемушках? На Академике? В Филях? В Матвеевском? Или вообще на Рублевке? Где?

«Должна быть какая-то подсказка, – понимает Глеб. – Иначе все это было бы бессмысленно. Значит, нужно двигаться дальше».

На середине Метромоста он останавливается. Тихая, безжизненная, лежит вокруг Москва. Темными утесами высятся дома, оловянно светится вода внизу, деревья на набережной застыли, точно на фотографии.

А над всем этим горит одинокий теплый огонек. Желтая искорка, маяк, зажженный, чтобы привлечь его, Глеба Погодина, внимание, указать ему путь.

«Это окно в главном корпусе МГУ, в башне, – приглядевшись, догадывается Глеб. – Ну что ж, вот и подсказка. Посмотрим, что там такое…»

В этом огромном, устремленном ввысь доме, да нет, не доме – дворце! – он бывал несколько раз, в основном еще в студенческие годы. И всякий раз имперский стиль и размах, с которым было выстроено здание, приводили Глеба в восторг. Лепнина, мрамор, бронза и мореный дуб, огромные залы, широкие коридоры – и все это заполнено массой народа, по большей части молодежи, веселой, шумной, неформально одетой. Когнитивный диссонанс налицо, но, как ни странно, новое и старое, объединившись, порождали в МГУ какую-то совершенно особую, параллельную реальность – или, наоборот, вот именно так и должен был выглядеть в замыслах отцов СССР день сегодняшний, не случись в стране всего того, что произошло за последние два десятка лет?

Глеб с трудом отворяет тяжелую высокую дверь и входит в холл здания. Пустота. Тишина. Ни звука, ни движения, лишь часы на мраморной стене отсчитывают остановившееся время.

Надо подняться наверх. Можно идти по бесконечным лестницам, а можно воспользоваться скоростным лифтом. Можно – если он исправен.

Лифта не оказывается вовсе. Вместо разъезжающихся дверей – гладкая стена.

«Создатели игры не рассчитывали, что герой появится здесь, – и не стали прописывать лифт, – понимает Глеб. – Что ж, пойдем пешком».

До музея почвоведения, расположенного в башне, он добирается почти через полчаса. Здесь так же пустынно и тихо, как и внизу. В полумраке угадываются кожаные кресла и диваны, таинственно поблескивают стекла витрин, по дверцам шкафов гуляют желтые блики, падающие из неплотно прикрытой двери.

Автоматным стволом Глеб толкает ее. Он видит комнату, вероятно, что-то вроде лаборантской – столы, полки с папками и книгами, какие-то ящики.

У окна горит старинная настольная лампа. Стеклянный абажур снят, а позади нее укреплено вогнутое зеркало, собирающее свет и бросающее его в пустоту. Между лампой и оконным стеклом находится огромная линза, зажатая в лапках двух штативов. Глеб медленно подходит к этому непонятному сооружению, смотрит в окно.

Москва перед ним – как на ладони. Тихий, мертвый, невозможный город. Желтый луч лампы рассекает пространство над домами, над чашей стадиона в Лужниках, над Москвой-рекой, чтобы в конце концов упереться в большое окно на втором этаже старинного здания на Гоголевском бульваре.

«Я же проходил совсем недалеко от этого места! Обидно – сколько времени потрачено зря…»

Глеб заглядывает в линзу и видит в выпуклом стекле немного искаженную картинку: комната, портьеры, большая кровать антикварного вида под бархатным балдахином, вся в резьбе и позолоте. На кровати, разметавшись, лежит обнаженный Акунд. Край черной шелковой простыни прикрывает его чресла, могучая грудь мерно поднимается в такт дыханию. Сатра спит.