Бэрд и Берни с обеих сторон подхватили раненого водителя. Он едва держался. Надпись на именной табличке гласила: Таттон Дж.

— Что означает Дж., милый? — Берни старалась, чтобы он услышал ее. "Разговаривай с ним. Не давай потерять сознание". — Меня зовут Берни.

— Джефф. — Его шепот с трудом можно было разобрать. — А как же грузовик?

— Ладно, Джефф. Плевать на грузовик, мы всегда сможем забрать его позже, а тебя надо поскорее" перевязать. Пошли? Здесь недалеко. Ты справишься.

— Я наложу ему кровоостанавливающую повязку, — предложил Бэрд, проверив содержимое своей сумки. — Уложи его на сиденье.

— Блондинчик, ты окончательно решил стать человеком?

Чтобы избавиться от вечной иронической усмешки, Бэрду, вероятно, потребовались бы усилия хирурга.

— Это легче, чем выслушивать твои вечные наставления о необходимости соблюдать правила.

Возможно, в глубине души он был нормальным парнем, как и всякий другой, но Берни сомневалась, что ей хватит терпения до него достучаться.

До БТРа оставалось всего тридцать метров, почти ничего. Но едва Берни приложила свободную руку к наушнику, чтобы проверить, не восстановилась ли связь, обжигающая волна оглушительного взрыва внезапно подбросила ее в воздух. В следующее мгновение она ошеломленно смотрела, как в небо поднимаются густые клубы дыма. В ушах противно звенело, а Джефф лежал на ней сверху.

В первую очередь она приложила руку к его шее, проверяя, есть ли пульс. Если черви убили его уже после того, как солдаты старались изо всех сил спасти человеческую жизнь, Берни была намерена жестоко отомстить. Но под пальцами она ощутила слабое биение.

— Он в порядке, — произнесла она, ни к кому не обращаясь. — Он в порядке.

Загремела длинная автоматная очередь, затем послышались проклятия Бэрда. Берни до сих пор ощущала жар на своем лице и видела яркий желтый свет. Она никак не могла понять, почему среди ночи внезапно засветило солнце.

— Это вам за мой погибший бэтээр! — крикнул Бэрд и вновь открыл огонь. — Проклятие, мы уже собирались домой. Проклятие!

Когда Берни сумела сесть, она увидела, что «Броненосец» превратился в груду искореженного металла, все еще окутанную, языками пламени и клубами дыма. Коул поднял ее на ноги и похлопал по лицу.

— Берни, надо двигаться, — сказал он. — Как ты?

Ей было так плохо, что даже сказать об этом Берни не могла. Она с трудом забросила себе на плечо левую руку раненого, Бэрд схватился за его правую руку. По его лицу текла кровь, но выражение нисколько не изменилось.

Коул снова взвалил на плечо погибшего напарника водителя.

— Коул, нам придется идти пешком, — сказал Бэрд. — Не можешь же ты тащить его всю дорогу. Оставь тело.

Коул встряхнул тело, устраивая его поудобнее.

— Я не позволю проклятым червякам его сожрать, или что они там еще делают. Человек заслуживает соответствующего погребения.

Радиосвязи до сих пор не было. Стрельба, шум проходящих вдали машин — вот и все, что они могли слышать.

— Коул, ты слишком мягкосердечный. — С этими словами Бэрд, однако, взял на себя большую часть веса раненого. — Лучше позаботимся о номере первом.

— Да, приятель, я так и сделаю.

Берни не понимала, как могут передвигаться ее ноги. Но, казалось, они сами знают, что делать, и она не стала вмешиваться.

Их путь шел мимо убитого червя с гранатометом. Здесь Бэрд приостановился, чтобы сердито пнуть труп. Червь перевернулся от его толчка — и внутренности вывалились на землю.

— И это тебе тоже за мой «Броненосец»! — бросил Бэрд.

БЫВШИЙ ТЕАТР МУЗ, ОКРЕСТНОСТИ РОТОНДЫ, НЕСКОЛЬКИМИ КВАРТАЛАМИ ДАЛЬШЕ

— Граната, — сказал Калисо, склонив голову набок. — Значит, стреляли по нашим.

Взрыв раздался неподалеку. Хоффман решил, что били либо по грузовику 2-45, либо по БТРу. Они с Калисо только что миновали сквер перед давно пустовавшим театром и направлялись к перекрестку у колледжа Грин.

Радиосвязь отсутствовала. Значит, надо проверить самим.

Саранча прекратила стрельбу, но он видел, как черви прячутся за разбитыми зданиями и подбираются все ближе. Калисо обогнул упавшую секцию некогда красивой балюстрады и пригнулся к прицелу «Лансера», осматривая дальнейший путь. Хоффман оглянулся назад:

— Есть что-нибудь?

— Они чего-то выжидают, сэр.

"И мы знаем, почему они ждут".

Если черви подбили «Броненосец», жди неприятностей. Раненые. Наживка.

Хоффман попытался размышлять беспристрастно. "Коул. Матаки. Бэрд. Мои отчаянные бойцы. Лучшие".

Нет смысла увязать в этом деле и рисковать новыми жизнями. Аня права. Черви охотятся за солдатами. Уничтожив армию, они овладеют Хасинто в любой момент, когда им вздумается, и даже не станут утруждать себя рытьем туннелей. Войска образуют последний кордон между Саранчой и остатками человечества.

И червям прекрасно известно, что солдаты никогда не бросают своих товарищей. Этим они и пользуются. Возможно, они считают это слабостью. Мысли Хоффмана вновь вернулись к Маятниковым войнам. Тогда он пожимал руки некоторым пленным из СНР, хотя они и считались врагами. Просто они были отважными воинами. Он сожалел, что пришлось многих убить, чтобы их остановить. Они были людьми. А Саранча воплощала в себе только зло и угрозу.

— Они размножаются через насилие, — сказал Хоффман.

— О чем это вы, сэр?

— Я про Саранчу. Я слышал, что их самок — берсеркеров — для оплодотворения приходится связывать. Они не желают подчиняться. Отсюда результат. Они приветствуют жестокость и не дорожат своей жизнью. Они способны только покорять. В них нет ни одной черты, заслуживающей восхищения.

Калисо все еще осматривал улицы.

— Но они разумные существа.

— И «Джек» тоже. И что из этого?

— Восхищение не обязательно связано с одобрением.

И это притом, что Калисо слыл агрессивным, решительным бойцом. Его мистическая чепуха действовала Хоффману на нервы.

— Знаешь, мне не нравится враг, которого так легко ненавидеть. — Хоффман и сам не знал, зачем он это сказал. Он немного подумал и решил, что выбрал не самое подходящее время для пространных размышлений. Но враг, настолько отвратительный, что любые действия против него не вызывали ни сожалений, ни угрызений совести, его тревожил. Эта война уничтожает последние сдерживающие факторы. Она грозит пробудить в мужчинах и женщинах настоящих монстров. — Но это не означает, что я не уничтожу всех этих мерзавцев вместе с их детьми, — закончил мысль Хоффман.

— Если Саранча выжидает, значит, там кто-то выжил. И им известно, что у нас нет радиосвязи.

— Согласен. Двигай дальше.

Удача сопутствовала Хоффману все сорок лет, пока он носил мундир, причем все эти годы были военными. Но везение не может длиться вечно.

Он разрывался между необходимостью послать Калисо обратно к БТРу и взять его на буксир — это было слишком ценное имущество, чтобы его оставлять, — и желанием бросить все и заняться поисками уцелевших бойцов. Без радиосвязи полковник был слеп и глух в городе, где жил с самого детства. С каждым днем улицы становились все более неузнаваемыми; карта давно не соответствовала действительности. У него остался только механический компас размером с пуговицу. Но в конце концов технология еще не окончательно вытеснила боевые инстинкты и выучку.

Хоффман указал Калисо вперед и налево:

— Пошли.

Они, пригибаясь, добежали до узкого прохода, за которым открывался амфитеатр, и открыли огонь. Вместо того чтобы ответить на стрельбу, черви скрылись на следующей улице. Все правила стратегии были налицо. Хоффман беспрестанно озирался, отыскивая признаки ловушки или двойной игры, и никак не мог отделаться от мысли, что их куда-то заманивают.

Но ему было уже все равно. Он направлялся к тому месту, где, по его сведениям, произошло нападение на «Броненосец». Хоффман не мог уехать, не уверившись, что сделал все возможное для спасения выживших солдат.