– Вы знакомы с епископом? – ошеломленно спрашивает мама.

– Уже много лет. Так или иначе, ему необходима была помощь с перевозкой, и я взялся за это дело.

– Уверена, он благодарен вам, – улыбается мама и кивает на папу.

– Так вы католик? – с надеждой спрашивает мама.

– Да.

Джон Тальбот еще не знает, что только что покорил сердце мамы.

– Антонио, – говорит мама. – Чайник.

– Я пойду принесу кунжутное печенье, которое испекла Розмари, – предлагаю я.

– Я настряпала целый фунт. Это все, на что я теперь способна, – извиняющимся тоном говорит Розмари. – Надеюсь, вам понравится.

Роберто возвращается к разговору о «Гросерии» и о своем желании расширить дело. Папа, как человек мудрый, позволяет Роберто высказаться о привлечении новых покупателей, об открытии второй лавки в центре города, о создании в будущем целой сети «Гросерий». Розмари уже, наверное, в сотый раз слышит все эти планы, поэтому она откусывает печенье и в ее глазах отражается усталость. Маме нравится слушать размышления Роберто; она гордится, что у всех нас есть какие-то устремления. Джон внимательно слушает, как мой брат развивает свою мысль.

– Если ваше предприятие успешно, то вам следует подумать о расширении, – говорит ему Джон. – Но вы никогда не сможете этого сделать, если не умеете чувствовать успех.

– Объясните это папе. Он хочет, чтобы все оставалось по-старому, – ворчит Роберто.

– Я не против перемен, – вежливо кивает папа. – Мне просто непонятно, как можно держать две лавки и сохранять тот высокий уровень качества, который я сам определил для себя. Я всего лишь человек, и не в состоянии контролировать такой большой объем работ. Если мне доставят фрукты, а я просто вывалю их кучей и прикреплю к ней цену, даже не перебрав, тогда чем моя лавка будет отличаться от всех остальных в городе? Мои покупатели уверены в качестве моих товаров, потому что я отбираю их специально для них. Моя рыба еще вчера плескалась в заливе Лонг-Айленда, мое мясо доставляют с ферм Пенсильвании, и со всего света мне везут фрукты, начиная с предместий Нью-Йорка и заканчивая садами Италии. Я покупаю красные апельсины у семьи итальянских фермеров, с которыми много лет назад повстречался на открытом рынке в Тревисо. Этот фермер заворачивает в бумагу каждый плод, словно сокровище, складывает в ящики и отправляет ко мне.

Я сжимаю папину руку.

– Я всегда с нетерпением жду эти апельсины из Италии, и когда они прибывают, их аромат распространяется на целый квартал. Я не требую, чтобы каждый так же беспокоился за свое дело, но мои покупатели доверяют мне, поэтому у меня есть перед ними определенные обязательства, и к ним я отношусь со всей серьезностью.

– Сэр, вы меня восхищаете, – поднимает Делмарр свой бокал с портвейном. – Как и вы, я верю в качество. Но давайте посмотрим правде в глаза: мир меняется. С войны главный вопрос для меня: сколько мы можем сделать и в какой срок. А когда-то в магазине нам говорили, что мы должны отказать клиенту, если понимаем, что не в силах сшить для него качественную одежду. Теперь мы принимаем все заказы. В угоду прибыли страдает качество. Руководство хотело бы, чтобы мы работали семь дней в неделю и удвоили производительность. Не знаю, к чему все это приведет, но в этом определенно нет ничего хорошего.

– С момента возвращения мальчиков с войны число наших покупателей увеличилось, – замечает мама. – Раньше нашу лавку знали только жители нашего района, но теперь к нам приезжают и из центра.

– Этому есть две причины, – объясняет Роберто. – Уйма парней была размещена в Италии, и именно там они пристрастились к базилику, пармезану, свежему оливковому маслу…

– А где им найти все это в центре? Местные жители не знают ничего о настоящей Италии. Поэтому они и стали приходить к нам, – добавляет Эксодус.

– Сначала наши продажи были небольшими, – говорит папа. – Когда я приехал в эту страну, здесь было мало итальянцев. Но после того как мы проводили наших ребят воевать против Гитлера, все изменилось. Мы доказали доблесть наших людей, поэтому граждане этой страны изменили свое отношение к нам.

– Все Сартори воевали? – спрашивает Джон.

– Я единственный, кто не был за границей, потому что поступил на службу за год до конца войны и не добрался даже до Форт-Брэгга[32], – говорит Эксодус.

– Но ты все же защищал свою страну, – обнимает его мама.

– А вы служили? – спрашивает папа Джона.

– Да, сэр. Во Франции.

Я улыбаюсь, зная, что для папы это имеет большое значение.

К девяти часам разговор постепенно сходит на нет, потому что все мы утомились за рабочую неделю. Только Джон выглядит бодрым. Он все более оживляется и становится все более привлекательным, пока на город опускается ночь. Джон – ночная пташка, думаю я про себя, полная мне противоположность. Мне нравится ложиться спать рано и вставать до рассвета, потому что очень выгодно, когда у тебя длинное утро. Я воображаю себе Джона, ночь напролет кутящего в ресторане. Возможно, ему приходится так проводить ночи, чтобы развлекать своих партнеров и заводить новые знакомства. Тут есть над чем поразмыслить, несмотря на то, что это совсем небольшая отрицательная черта в море положительных качеств, которые я открыла в Джоне. Я не умею проявлять свои чувства (наверное, это тоже результат жизни среди братьев), но глубоко в душе знаю, что мое чувство к мистеру Тальботу сильно до безумия. Я смотрю на него через стол и задаю себе вопрос: «Как бы я себя чувствовала, если бы он был моим?»

– Ты утомлена, – говорит мне Джон.

– Длинная была неделя. Такое чувство, что для клиентов срочное выполнение заказа – вопрос жизни или смерти. Мы с Рут едва справляемся.

– В точку, – поддерживает Делмарр.

– Вели этим модницам подождать, – наставляет меня мама. – Это неразумно, так надрываться из-за вечерних платьев.

– Да, мама.

– Да, мадам, – вставая, заверяет ее Делмарр. Джон тоже собирается. Делмарр пожимает папе руку и прощается со всеми нами.

Джон Тальбот обращается к маме:

– Благодарю вас за прекрасный ужин.

– Мы будем рады вам в любое время, – сердечно говорит мама.

– В самое ближайшее время.

Я провожаю Джона и Делмарра в прихожую. Пока Джон надевает пальто, я беру с полки его шляпу и перчатки и подаю их ему.

– Борсалино в моде.

– Да, эта шляпа очень практичная. Она меня самого еще переживет.

Повертев в руках свою шляпу Делмарр наконец надевает ее:

– Надеюсь, что моя окажется столь же долговечной.

– Вы как всегда безупречны, мсье Делмарр.

– О, благодарю. Лючия, я заеду за тобой около двух в воскресенье. Мне не терпится увидеть Рут в ее платье а ля Элизабет Тейлор. Она мне так и не показала его, хотя эскиз – мой. Очевидно, показывать свадебное платье мужчинам – плохая примета. Пожалуйста, поблагодари свою маму за ужин еще раз.

Делмарр открывает дверь и выходит на улицу, мы с Джоном некоторое время стоим вдвоем и молчим. Я начинаю:

– Спокойной ночи, Джон.

– Лючия, ты занята завтра?

У меня только обычные дела по хозяйству. Я представляю, как, поджав ноги, буду читать на диване книгу.

– Не очень, – наконец говорю я.

– Прокатишься со мной?

– Было бы мило.

– Я заеду за тобой в час.

Закрыв за собой дверь, я подхожу к окну и сквозь розовый тюль смотрю, как они с Делмарром идут к автомобилю. Потом отхожу от окна.

– Он красивый! – говорит Розмари.

– Ты доверяешь красивым мужчинам? – спрашиваю я.

– Нет.

– Я тоже.

– Но он очень милый. К тому же ему понравилось мое кунжутное печенье, а значит, он смыслит в жизни.

Розмари протягивает мне почтовую карточку. Она заранее написала для меня рецепт.