– Конечно, папа.

– Возможно, когда-нибудь тебе повстречается мужчина, ради которого ты откажешься от всего. И когда это произойдет, ты сама захочешь свить для него гнездышко. Этот человек не Данте, потому что ты не захотела пойти ради него на уступки.

– Знаю, папа. Не захотела.

– И…

– Что?

– И его мать, Клаудия, просто мегера, – настолько серьезно говорит папа, что я просто не могу не засмеяться.

– Ты прав. Она – ведьма. Но я с ней справилась.

– Это тебе только так кажется. Думаю, что даже укротитель львов из «Ринглинг бразерс» не смог бы с ней совладать.

– Я уверена только в одном: должно случиться чудо, чтобы мне повстречался мужчина, который бы сделал меня счастливее, чем ты, – говорю я.

– Разве могу я указывать тебе! У художников есть правило: пока пишешь картину, не надо стоять слишком близко к холсту, потому что иначе не будешь видеть, что рисуешь. Это справедливо и в отношении родителей. Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы понять, кто ты на самом деле. По правде говоря, я бы хотел, чтобы ты навсегда осталась здесь, со мной и с мамой. Понимаю, это эгоистично. Ты должна сама решать, какой будет твоя жизнь, Лючия.

Папа встает, подходит к двери и оборачивается ко мне:

– Моя деловая леди, – и закрывает за собой дверь.

Я смотрю на свою левую руку. Совсем недавно на ней было обручальное кольцо с бриллиантом. Теперь рука выглядит обыденно. Это рука не жены, но швеи. Может, все-таки это – проклятье.

Солнце так ярко светит в нашу «святая святых», что Рут набрасывает на почти законченный костюм из ярко-розового букле подкладочную ткань.

– Ничего не может быть хуже, чем заказать ярко-розовый костюм, а получить выгоревший на солнце, – говорит она.

– Давай я опущу шторы?

– Нет-нет. Я почти закончила. Если хочешь спрятаться в тени, пойди к Делмарру. Он до сих пор штор не раздвигал.

Сегодня я еще не видела Делмарра, поэтому стучу в дверь его кабинета. Он не отвечает, но мне и так ясно, что он там, потому что я чувствую запах дыма сигарет. Стучу снова.

– Уходи, – говорит он.

Я открываю дверь:

– Что-то случилось?

Закинув ноги на подоконник, Делмарр сидит спиной к двери и смотрит в окно на Пятую авеню.

– Меня снова надули.

– Как это?

– Я отнес то красное платье Хильде, а она встретилась с сестрами Макгуайр, которые, примерив его, заказали нам еще три таких же красных и три светло-зеленых.

– Но ведь это отличная новость!

– Для Хильды Крамер, для ее марки. Но я? Меня практически никто не знает как создателя одежды, с таким же успехом я бы мог работать посыльным, возить туда-сюда разные вещи.

– Однажды и у тебя будет своя марка, – сажусь я рядом с Делмарром.

Делмарр прав. В нашем деле модельер по найму вряд ли когда-то станет известным. Делмарр получает заказы от Хильды Крамер и должен следовать ее указаниям.

Хильда Крамер выглядит в точности так, как я себе представляла главного модельера лучшего магазина в городе. Ей где-то около шестидесяти, она высокая и худая, и в свое время была моделью. Хильду никогда не снимали для журналов, поскольку у нее нефотогеничное лицо: высокий лоб, длинный нос и тонкие губы. Ее черные с проседью волосы коротко острижены. Ей очень подходит должность управляющей отделом заказов, потому что она умеет убеждать и выглядит как аристократка, а еще воображает себя то Паулиной Триджери, то Хэтти Кармайкл, то Нети Розенштейн[16] – создателями особого утонченного стиля в одежде. Но ни для кого не секрет, что Хильда не брала в руки иголку со времени Великой депрессии. Она подставное лицо, но, несмотря на лишь отдаленное сходство с портретом на гербе Б. Олтмана, руководит она нами как императрица. И мы вынуждены подчиняться. Нам известны правила: это мир моды, поэтому главное – марка, под которой было создано платье, а какое количество человек принимало в этом участие, не имеет никакого значения.

– Она уже старая, Делмарр.

– Не слишком. Еще лет двадцать мне придется быть ее невольником. Она ни за что не уйдет на пенсию.

– Она хотя бы поблагодарила тебя?

– Ты знаешь, как от удовольствия у нее глаза на лоб лезут? В общем, она их выпучила, взяла у меня платье и буркнула: «Я опаздываю». – Делмарр убирает ноги с подоконника, встает и разворачивает стул. – Как бы хорошо я ни делал свою работу, я никогда не стану знаменитым. Никак в толк не возьму, как талантливый человек становится известным? Как это удалось Хильде?

– Большие амбиции.

– Этого недостаточно. Она разгадала секрет, как получать большую прибыль в этом деле, ей что-то такое известно. Или, может, она знает все. Как ты думаешь?

– Не знаю.

– Мое звание главного модельера – липа. На самом деле я просто слуга Хильды Крамер.

– Я думаю, тебе следует это с ней обсудить.

– И что же я ей скажу? «Прочь с дороги, старая вешалка?»

– Нет, просто скажи ей, что ты хочешь встречаться с заказчиками самостоятельно, чтобы учитывать все их пожелания при изготовлении платья…

Я замолкаю, потому что вижу, как лицо Делмарра становится такого же белого цвета, как рулон плотной хлопчатобумажной ткани, что прислонен к его столу.

– В самом деле, мисс Сартори? – слышится от двери глубокий голос Хильды. – С каких это пор швея советует мне, как руководить отделом?

Мисс Крамер держит в руках пару алых туфель, украшенных бисером. В первую секунду я поражаюсь, как это она помнит мое имя, но тут же чувствую, как желудок съеживается от ужаса, и прижимаю руку к животу. Я смотрю на Делмарра – он продолжает стоять, но глаза его зажмурены.

– Вон, Сартори, – командует Хильда и поворачивается к Делмарру: – Мне нужно поговорить с вами.

Я спешно ретируюсь из кабинета и подхожу к своему столу. Рут говорит мне из-за ширмы:

– Когда я увидела, как она входит, было уже слишком поздно предупреждать тебя. Видела ее костюм? Это от Скиапарелли.

Невероятно, что в такой ситуации Рут способна думать о моде.

– Она ведь уволит Делмарра, – шепчу я. – А следом и меня.

– Не уволит. Кто тогда станет работать? Знаешь, как трудно найти настоящий талант? Она не так глупа и знает, что мы соберем свои булавки и уйдем к Бонвиту, не успеет она выговорить «прострочить».

– Сартори. Каспиан. Зайдите ко мне, – из своего кабинета объявляет Делмарр.

Хильда отодвигает его и выходит из отдела.

– Прошу прощения, – говорю я Делмарру. – Она все слышала?

– Последнюю часть.

– Я уволена, да? – Мысль о том, что я потеряла работу, подобна смерти.

– Нет, все в порядке. Но ради бога, когда вы чувствуете запах «Жё ревьен»[17] – значит, Хильда где-то рядом, поэтому прекращайте всякие разговоры.

– Ладно, что она сказала? – спрашивает Рут.

– Хм, мы должны сшить платья для сестер Макгуайр. А потом… нам придется сделать двадцать семь монашеских сутан для послушниц Святого Сердца в Бронксе.

– Нет! – театрально прислоняется к стене Рут. – Она пытается уморить нас.

– Точно. Грубая шерстяная ткань и белый воротник-стоечка.

– Она случайно услышала мои слова и решила нас проучить, – бормочу я.

– Нет, – говорит Делмарр, но его голос звучит скорее вымученно, чем утешительно. – Помните, что земля, на которой построен универмаг, арендована у Святой Римской Церкви, поэтому мы обречены принимать заказы на пошив сутан.

– Но мы шили для них в прошлом году, – смотрю я на Рут. – Простите, это моя вина.

– Нет, этому совсем другое объяснение, – говорит Делмарр. – Это я виноват. Сестры Макгуайр в курсе, кто на самом деле шьет платья.

– Они знают, что это ты их моделируешь?

Я поражена. Хильда, наверное, в таком бешенстве, что смогла бы разорвать шерстяную ткань голыми руками.

– Кто им сказал?

– После работы я пошел в «Эль Марокко» выпить коктейль. С собой прихватил альбом с эскизами. И вот сижу я в баре, а одна симпатичная и любопытная девушка, подруга моих приятелей, поинтересовалась, как я зарабатываю на жизнь. Я показал ей свои рисунки.