— Ну что, хорошо там, в потустороннем мире? Радуйся, Лазаре, теперь тебе известны все тайны преисподней, но ты о них лучше помалкивай, злополучный, чтобы не вскружить голову миру живых…

И, наклонившись к уху Лазаря, он полушутя-полуиспуганно спросил:

— Одни только червячки? И больше ничего, не так ли?

Некоторое время он ждал ответа, но Лазарь молчал. Тогда слепой разозлился, взял свой посох и ушел.

Магдалина стояла на пороге и смотрела вдаль на дорогу, ведущую к Иерусалиму. Сердце ее рыдало, словно малое дитя. В последнее время каждую ночь ей снились дурные сны. Будто Иисус справлял свадьбу, а это означало смерть. А минувшей ночью приснилось, будто был он летучей рыбкой, которая взмахнула крыльями, вылетела из воды и упала на сушу. Рыбка трепетно билась на прибрежной гальке, пытаясь сновав взмахнуть крылышками, но это было ей не по силам и она стала задыхаться. Глаза ее помутнели, она повернулась и посмотрела на Магдалину. Магдалина бросилась было к ней, чтобы схватить и бросить обратно в море, но, когда она наклонилась и взяла рыбку в ладони, та уже была мертва. Магдалина держала рыбку, плакала над ней, поливая своими слезами, та стала расти, пока не достигла таких размеров, что едва умещалась в ее объятиях, а затем стала мертвым человеком.

— Не отпущу его больше в Иерусалим… Не отпущу… — простонала Магдалина, высматривая, не появится ли он на мощенной белым камнем дороге. Но вместо Иисуса на Иерусалимской дороге показался ее престарелый отец — раввин, согнувшийся и пошатывающийся. «Горемычный старичок» — подумала Магдалина. Зачем, совсем уже немощный, следует, он по пятам за Учителем, словно верный старый пес, всюду, куда бы тот ни направился? Я ведь слышу, как он поднимается ночью, выходит во двор, кается и взывает к Богу: «Помоги! Пошли мне знак!» Но Бог покинул его и старик терзается: Бог якобы мучает его потому, что любит, — утешает себя несчастный…

И вот теперь она смотрела, как раввин поднимается в гору, опираясь о посох и останавливаясь время от времени, чтобы оглянуться назад в сторону Иерусалима, расправить плечи и перевести дыхание… В эти дни, проведенные вместе с Вифании, отец и дочь позабыли о прошлом, часто говорили друг с другом, старик увидел, что дочь его оставила неверный путь, и простил ее. Слезы смывают все грехи. Это было хорошо известно почтенному раввину, а Магдалина достаточно наплакалась. Тяжело дыша, старик приблизился, Магдалина отступила было от двери, давая ему дорогу, но отец остановился и с мольбой взял ее за руку.

— Магдалина, дитя мое, — сказал раввин. — Ты — женщина, великой силой обладают слезы твои, великой силой обладают ласки твои. Пади ему в ноги и моли, чтобы он не ходил больше в Иерусалим. Сегодня фарисеи-книжники осерчали пуще прежнего. Я видел, как они тайком переговариваются между собой: уста их источают яд, они готовят смерть.

— Смерть! — воскликнула Магдалина, и в груди у нее похолодело. — Смерть! Но разве он может умереть, отец?

Почтенный раввин глянул на дочь и горько улыбнулся.

— Мы всегда говорим так о людях, которых любим, — сказал он и замолчал.

— Но ведь Учитель совсем не такой смертный, как мы, совсем не такой! — в отчаянии воскликнула Магдалина. Нет! Нет! — все повторяла она, заклиная свой собственный страх.

— Откуда ты это знаешь? — спросил старик, и сердце его затрепетало, потому как он доверял предчувствиям дочери.

— Я знаю это, — ответила Магдалина. — Не спрашивай откуда. Я уверена в этом. Не бойся, отец: разве кто осмелится тронуть его теперь, после того, как он воскресил Лазаря?

— Теперь, после того, как он воскресил Лазаря; они рассвирепели еще больше. Раньше, слушая его возглашения, они только плечами пожимали. Но теперь, когда разнеслась весть о чуде, народ набрался отваги и кричит: «Он — Мессия! Он воскрешает мертвых, у него власть от Бога, пошли за ним!» Сегодня мужчины и женщины устремились за ним с пальмовыми ветвями в руках, калеки побросали свои костыли и принялись угрожать, бедняки подняли головы… Фарисеи-книжники видят все это и серчают. «Если мы будем позволять ему действовать так же, то скоро нам придет конец», — говорят они, то и дело ходят от Анны к Каиафе, от Каиафы к Пилату и роют ему яму… Магдалина, дитя мое; припади к его коленям, не отпускай его больше в Иерусалим, возвратимся в Галилею!

В памяти раввина возникла мрачная, побитая оспой образина.

— Магдалина, — сказал он, — когда я шел сюда, то видел, что Варавва околачивается там, а лицо его было мрачно, как у демона смерти. Услышав мои шаги, он спрятался в кустах. Это не к добру!

Немощное тело старика дрожало, он совсем выбился из сил. Дочь взяла его под руку, помогла войти в дом, принесла скамью. Старик сел, а Магдалина опустилась рядом с ним на колени.

— Где он теперь? Где ты оставил его, отец? — спросила Магдалина.

— В Храме. Он кричит, глаза его мечут огонь — того и гляди, сожжет священный чертог! А что за слова, что за богохульство, Боже мой! «Я, — говорит, — упраздню Закон Моисеев и принесу Новый Закон. Не нужно мне искать Бога на вершине Синая, я найду Его в сердце моем!»

Старик понизил голос и сказал с содроганием:

— Иногда, дитя мое, иногда я боюсь, как бы он не повредился рассудком. Что если Люцифер…

— Замолчи! — воскликнула Магдалина, зажав ему рот ладонями.

Пока они беседовали, на пороге один за другим стали появляться ученики. Магдалина вскочила, думая, что вместе с ними может быть и Иисус.

— А Учитель? — воскликнула она душераздирающим голосом. — Где Учитель?

— Не бойся, — мрачно ответил Петр. — Не бойся. Сейчас он придет.

Сидевшая у ног брата Мария тоже вскочила и встревоженная подошла к ученикам. Их лица были угрюмы и обеспокоены, глаза тусклы. Мария прислонилась к стене.

— А где Учитель? — едва дыша, тихо спросила она.

— Сейчас придет, Мария, сейчас придет… — ответил Иоанн. — Разве мы бы оставили его, если бы с ним что случилось?

Ученики угрюмо разбрелись по двору, стараясь держаться подальше друг от друга.

Матфей вытащил из-за пазухи рукопись и приготовился писать.

— Говори ты, Матфей, — сказал почтенный раввин. — Говори, да будет с тобой мое благословение!

— Старче, — ответил Матфей, — когда мы все вместе возвращались из Иерусалима, в городских воротах нас догнал центурион Руф.

— Стойте! — крикнул он. — У меня приказ!

Мы побледнели от страха, но Учитель спокойно протянул римлянину руку.

— Привет тебе, друг, — сказал он. — Я нужен тебе?

— Нет, не мне, — ответил Руф. — Ты нужен Пилату. Прошу тебя следовать за мной.

— Я иду, — спокойно ответил Иисус и повернулся лицом к городу.

Мы все бросились к нему, восклицая:

— Куда ты, Учитель? Мы не отпустим тебя!

Но тут вмешался центурион.

— Не бойтесь, все будет хорошо, — сказал он. — Даю вам слово! …

— Уходите! — велел нам Учитель. — Не бойтесь: время еще не пришло.

Однако Иуда заупрямился.

— Я пойду вместе с тобой, Учитель, — сказал он. — Я не брошу тебя.

— Пошли, — ответил Учитель. — Я тоже не брошу тебя.

И они отправились в Иерусалим: двое впереди, а позади Иуда, словно пастуший пес.

Пока Матфей рассказывал, ученики мало-помалу собирались вокруг него.

— Вид у вас решительный, — сказал раввин. — Вы что-то скрываете.

— У нас другие заботы, старче, — отозвался Петр.

— Другие. И снова замолчал. И, действительно, мрачные демоны овладели ими сейчас, по пути сюда. Мертвецы уже начали оживать, близился День Господень, Учитель должен был взойти на престол — стало быть пришло время делить почести. При этом дележе ученики и поссорились друг с другом.

— Я буду сидеть справа от него, — сказал один из них.

Он меня больше любит.

— Нет, меня! Меня! Меня! — всполошились тут все остальные и подняли крик.

— Я первым увидел Учителя! — сказал Андрей.

— Мне он чаще, чем другим, является во сне, — возразил Петр.

— Меня он называет «любезным» — сказал Иоанн.