— Ох, — простонал Симон, — сейчас земля разверзнется и поглотит нас!

Он поднял голову, огляделся вокруг. Мир словно потерял сознание и бледно дымился в голубом полумраке. Человеческие головы исчезли, и только глаза черными дырами сверлили воздух. Густая стая ворон, учуявших запах крови и устремившихся было на Голгофу, теперь в страхе летела прочь. Тихий, жалобный стон доносился с креста. Киренянин собрался с духом, поднял глаза, глянул вверх, и тут же из уст его вырвался вопль. Не медники приколачивали распинаемого ко кресту, но целый сонм ангелов с молотками и гвоздями в руках спустился с неба и порхал вокруг Иисуса. Одни радостно размахивали молотками, прибивая руки и ноги, другие затягивали тело распятого толстыми веревками, чтобы тот не свалился, а какой-то маленький ангел с розовыми щеками и золотыми локонами держал в руках копье и пронзал им сердце Иисуса.

— Что это? — в страхе прошептал Симон Киренянин. — Сам Бог, сам Бог распинает его!

И тогда — большего страха, большей муки никогда в жизни своей не испытал Симон Киренянин — громкий, душераздирающий, исполненный укора крик разорвал воздух сверху донизу:

— Или! Или!

Ничего больше крикнуть он не мог — хотел, но не мог. Дыхание его прервалось. Распятый опустил голову и потерял сознание.

Ресницы его затрепетали в радостном изумлении: это был не крест, но огромное дерево от земли до неба. Была весна, и дерево от корней до самой вершины покрылось цветом, а на каждой ветке, на самом кончике, сидела птица и пела… Он же стоял во весь рост, прильнув телом к цветущему дереву, и, подняв голову, считал: одна, две, три…

— Тридцать три, — прошептал он. — Столько же, сколько мне лет. Тридцать три поющие птицы.

Глаза его расширились, вышли за установленные им границы, заняли все лицо, так что даже не поворачивая головы, всюду видел он цветущий мир. Его уши — две витые раковины — принимали в себя шум, ругань и плач мира, обращая все это в песню, а сердце его, пронзенное копьем, истекало кровью.

Один за другим сострадательно опадали в безветрии цветы на его оплетенные терниями волосы и на покрытые кровью руки. Так вот, среди этого щебета пытался он вспомнить, кто он и где находится, и вдруг воздух взвился вихрем, сгустился и некий ангел предстал пред ним. В это мгновение и наступил рассвет.

Многих ангелов видел он во сне и наяву, но такого ангела не видел никогда. Какой теплой, какой человечной была его красота, каким нежным был кудрявый пушок на щеках и над верхней губой! Как игриво поблескивали исполненные страсти глаза, словно это были глаза влюбленной женщины или влюбленного юноши. Тело его было худощавым и крепким, ноги от икр до самого верха округлых бедер тоже обволакивал волнующий черно-голубоватый пушок, а под мышками у него пахло желанным человеческим потом.

Иисус вздрогнул.

— Кто ты? — спросил он, и сердце его тревожно забилось.

Ангел улыбнулся, все лицо его стало ласковым, словно человеческое, и он сложил широкие зеленые крылья, словно не желая слишком пугать Иисуса.

— Я то же, что и ты, — ответил он. — Я — твой Ангел-хранитель. Верь мне.

Голос его был проникновенным и ласковым, милосердным и знакомым, словно человеческий голос. Все голоса ангелов, которые он слышал ранее, были строгими и порицали его. Он обрадовался и с мольбой посмотрел на Ангела, желая, чтобы тот заговорил снова.

Ангел понял и, улыбнувшись, решил удовлетворить человеческое желание.

— Бог послал меня усладить уста твои. Много горечи довелось испить тебе от людей, много горечи — от неба, ты страдал, боролся и так и не увидел ни одного сладостного дня за всю свою жизнь. Твоя мать, твои братья, ученики, бедняки, калеки, обездоленные — все, все покинули тебя в последнюю страшную минуту. Ты остался в полном одиночестве, беззащитный на скале во мраке. И тогда Бог-Отец сжалился над тобой.

«Эй, чего ты там расселся! — крикнул Он мне. — Разве не ты его Ангел-хранитель? Спустись вниз и спаси его! Я не желаю, чтобы его распяли, довольно с него!»

«Господи Всемогущий, — с трепетом ответил я. — Не Ты ли послал его на землю для распятия? Для спасения людей? Потому я и сижу здесь беззаботно. Я думал, что такова воля Твоя».

«Да будет распят он во сне своем, испытав при том такой же ужас и такую же муку, как наяву», — ответил Бог.

— Ангел-хранитель! — воскликнул Иисус, схватившись за голову, словно пытаясь удержать ее на месте. — Ангел-хранитель, мальчик мой, я схожу с ума — неужели меня не распяли?!

Ангел положил свою белоснежную руку на неистово стучавшее сердце Иисуса, пытаясь утихомирить его.

— Успокойся, дорогой мой, — сказал он, и глаза его игриво заблистали.

— Не волнуйся. Тебя не распяли.

— Так, значит, и крест, и гвозди, и мучения, и солнце, покрывшееся мраком, — все это было всего-навсего сон?!

— Сон. И во сне ты претерпел все свои страсти: во сне тебя подняли на крест и пригвоздили к нему, изранив руки, ноги и сердце твое столь жестоко, что — глянь-ка! — до сих пор из них струится кровь…

Иисус посмотрел вокруг безумным взглядом. Где он? Что это за поля, цветущие деревья и воды? «А Иерусалим? А моя душа?» Он повернулся к Ангелу, прикоснулся к его руке. Как свежа, как крепка его плоть!

Ангел-хранитель, мальчик мой! С каждым твоим словом плоть мои становится легче, крест становится тенью креста, гвозди — тенью гвоздей, а распятие уплывает облаком в небо… Ангел обнял его за плечо.

— Пошли, — сказал он, ступая широкими, летящими по цветущему лугу шагами. — Великая радость ожидает тебя, Иисусе Назорей: Бог позволил мне дать тебе насытиться всеми радостями, которых ты втайне желал на земле, дорогой мой… Благо есть земля — вот увидишь! Благо есть вино, смех, улыбка на губах жены и убаюкивание на коленях сына-первенца… Мы, ангелы, — представь себе! — часто заглядываемся на землю, склонившись с небес, и только вздыхаем.

Он поиграл своими большими зелеными крыльями и обнял Иисуса.

— Поверни голову и оглянись назад, — сказал Ангел.

Иисус обернулся, и что же он увидел? Вдали сиял высоко в лучах восходящего солнца Назарет. Городские ворота были распахнуты настежь, народ валил оттуда тысячными толпами, и все то были вельможи да знатные дамы, одетые в золото, верхом на белых конях, а в воздухе реяли белоснежные шелковые знамена с вышитыми на них золотыми лилиями. Они спускались с усеянных цветами гор, проезжали мимо царских замков, кружили вокруг гор, словно обнимая их, переезжали через реки, их звонкий смех, болтовня и веселье сливались в один сплошной гул, а из густой чащи доносились вздохи…

— Ангел-хранитель, мальчик мой, что это за вельможи? Кто эти цари да царицы? Куда они едут? — растерянно спросил Иисус.

— Это царская свадебная процессия, — ответил с улыбкой Ангел. — А едут они на свадьбу.

— А кто женится?

Глаза Ангела лукаво заблистали.

— Ты, — ответил он. Это первая радость, которой я одаряю тебя.

Кровь прилила Иисусу к голове: он сразу же догадался, кто была невеста, и вся плоть его возликовала.

— Пошли, — нетерпеливо сказал Иисус. И тут он заметил, что и сам скачет верхом на белом коне с расшитым золотом седлом. И когда только его убогая, вся в заплатах одежда успела превратиться в бархат и золото? Голубое перо раскачивалось у него над головой. Это и есть Царство Небесное, которое я провозглашал людям? — спросил Иисус.

— Это, мальчик мой?

— Нет. — со смехом ответил Ангел. — Нет. Это — земля.

— Как же она изменилась!

— Она вовсе не изменилась, это ты изменился. Когда-то твое сердце не желало ее, но в один прекрасный день оно пошло против воли твоей и теперь желает ее. В этом вся тайна. Гармония земли и сердца, Иисусе Назорей, — вот что есть Царство Небесное… Но что зря время терять на пустые разговоры? Идем, невеста ждет.