Калеки осерчали, разозлились. Разозлились и ученики, собравшиеся вокруг Иисуса. Испуганная Магдалина бросилась было запирать дверь на засов, но Иисус остановил ее.

— Сестра моя Магдалина, несчастно это поколение, только голос плоти и повелевает им, — сказал он. — Привычки, грехи и жир отягощают их души. Отделяя плоть, кости и внутренности, я пытаюсь отыскать их души и не могу. Увы! Наверное, только огонь способен исцелить их!

Он повернулся к толпе. Теперь глаза его были сухими, безжалостными.

— Как поле выжигают перед посевом, чтобы взошли добрые всходы, так и Бог выжжет землю. Он не щадит тернии, чертополох и прочие сорняки. Это и есть справедливость! Прощайте!

И повернувшись к Фоме, сказал:

— Труби, Фома, уходим!

Он вытянул перед собой пастуший посох, оробевшая толпа расступилась в стороны и пропустила Иисуса. Магдалина захватила из дому платок, бросила все как было — незаконченную пряжу, глиняный горшок в очаге, некормленную птицу во дворе, — швырнула ключ от двери посреди дороги и, не оборачиваясь, молча закуталась плотнее в платок и последовала за Сыном Марии.

Когда они добрались до Капернаума, начало уже темнеть. Набухшая от дождя туча прошла у них над головами: ветер подул и отогнал ее к югу.

— Остановимся на ночлег в нашем доме, — сказали сыновья Зеведея. — Он достаточно большой — места всем хватит, там и устроим пристанище.

— А как на это, посмотрит почтенный Зеведей? — насмешливо спросил Петр. — Думаю, он даже своему ангелу-хранителю не даст воды напиться.

Иоанн покраснел и сказал:

— Я верю, что дыхание Учителя будет ему во благо.

А Иисус шел вперед, не слушая этих разговоров. Слепые, прокаженные и калеки стояла у него перед глазами.

«О, если бы я мог донести дыхание мое до каждой души и воззвать к ней: «Проснись!» И тогда, коль произойдет пробуждение, тело станет душой и исцелится…».

Когда они вошли в селение, Фома поднес трубу к губам и уже собрался было затрубить, но Иисус остановил его.

— Не нужно, — сказал он, протянув руку, — Я устал.

И вправду, лицо его было бледно, а под глазами темнели круги. Магдалина постучалась в первую попавшуюся дверь, попросила воды, Иисус напился, и силы вернулись к нему.

— Я должен тебе чашу свежей воды, Магдалина, — сказал он, улыбнувшись.

Он вспомнил о словах, сказанных другой женщине, самаритянке у колодца Иакова, и добавил:

— Я воздам тебе чашей живой воды.

— Ты уже давно дал мне испить ее, Учитель, — ответила Магдалина и покраснела.

Они проходили мимо хижины Нафанаил. Дверь была открыта, а хозяин стоял под смоковницей с садовыми ножницами в руках и очищал дерево от сухих веток. Филипп оторвался от спутников и поспешно вошел во двор.

— Погоди-ка с подрезанием веток, Нафанаил. Нам нужно поговорить, — сказал он. Они вошли в дом. Нафанаил зажег светильник.

— Брось все это — светильники, смоковницы и дом. Пошли с нами, — сказал Филипп.

— Куда?

— Куда? Разве ты не слыхал новость? Настал конец света! Не сегодня-завтра разверзнутся небеса и мир обратится в пепел. Так что давай-ка поскорее в Ковчег, а не то нет тебе спасения.

— В какой еще Ковчег?

— В объятия Учителя нашего, Сына Марии, Сына Давидова, из Назарета. Он только что возвратился из пустыни, где встречался с Богом, они поговорили между собой и договорились о погибели и спасении мира. Бог простер длань свою на власы Учителя нашего и сказал: «Избери тех, кто спасется. Быть тебе новым Ноем. Вот ключ, которым ты будешь отпирать и запирать Ковчег», — с этими словами Бог дал учителю золотой ключ, который он носит на груди, но око человеческое не зрит того.

— Говори, да так, чтобы понять можно было, Филипп, а то у меня все в голове перепуталось. Когда случились все эти чудеса?

— Только что, сказано ведь тебе, в пустыне Иорданской. Крестителя убили, а душа его вошла в тело нашего Учителя. Вот увидишь его и глазам своим не поверишь: изменился, ожесточился, искры сыплются с рук его. Совсем недавно в Кане он прикоснулся к парализованной дочери центуриона Назарета, и та сразу же вскочила и пустилась в пляс. Клянусь нашей дружбой! Так что пошли, не будем терять времени понапрасну!

Но Нафанаил только вздохнул в ответ:

— Эх, Филипп. Я уж было так хорошо устроился, у меня столько заказов. Смотри, сколько сандалий и постолов нужно мне изготовить. Только дела мои пошли хорошо, а тут…

Он не спеша огляделся вокруг, медленно обводя взглядом дорогие его сердцу орудия труда: скамью, на которой сидел, занимаясь штопаньем, сапожный нож, шила, вощеные шпагата, деревянные шипы…

— Как же я брошу все это? — пробормотал он со вздохом.

— Там, наверху, тебя ожидают золотые инструменты, будь спокоен. Штопаешь ангелам золотые сандалии, а заказов — без счета на целые века: шей да снова распарывай, работы хватит. Только поторопись. Пошли, скажешь Учителю: «Я с тобой!» Ничего больше, только: «Я с тобой и пойду за тобою всюду, хоть на смерть!» В том поклялись все мы.

— На смерть?! — в ужасе воскликнул сапожник, обладавший внушительной наружностью, но трусоватый в душе.

— Так только говорится, недотепа! — успокоил его пастух. — Мы все дали такую клятву, но ты не бойся: мы идем не насмерть, а к величию, потому как он, дорогой друг, не человек, нет, он — Сын Человеческий!

— Да разве это не одно и то же?

— Одно и то же? И не стыдно тебе говорить такое?! Или тебе не доводилось слышать как читают пророка Даниила? «Сын Человеческий значит «Мессия», то есть «царь»! Вскоре он воссядет на престол Вселенной, и те из нас, у кого хватило ума пойти вместе с ним, будут распределять почести и богатства. И тебе больше не придется ходить босым — будешь носить золотые сандалии, а ангелы будут, согнувшись, завязывать ремни на них. Поверь мне, Нафанаил, это хорошая работа, смотри не упусти ее. Достаточно сказать, что проныра Фома, учуяв лакомый кусок, раздал все, что только имел беднякам и прибежал со всех ног. Так что поторапливайся. Он сейчас в доме у Зеведея. Пошли!

Но Нафанаил все еще колебался.

— Ты берешь меня за горло, Филипп — сказал он наконец — Но учти, если я окажусь в затруднительном положении, то и другим не поздоровится. А крещения не приму, что бы там ни было.

— Хорошо, хорошо, — ответил Филипп. — Вместе будем расхлебывать, как же иначе, я ведь еще с ума не сошел. Будь по-твоему. Пошли!

— Ну что ж, с Богом!

Он запер дверь, спрятал ключ на груди и в обнимку с Филиппом направился к дому почтенного Зеведея.

Иисус сидел и грелся вместе с учениками у пылающего очага. Почтенная Саломея ходила туда-сюда, не помня себя от радости, все болезни ее как рукой сняло. Она накрыла на стол и все не могла наглядеться на сыновей, с радостью прислуживая святому человеку, который нес Царство. Небесное. Иоанн нагнулся и тайком сказал что-то матери, указав взглядом на учеников, которые продолжал» дрожать от холода в летних льняных одеждах. Мать улыбнулась, пошла во внутренние покои, открыла ларь, достала оттуда шерстяные одежды и торопливо, пока не пришел старик, раздала их ученикам. Самый плотный плащ, из белоснежной шерсти, она с нежностью набросила на плечи Иисусу. Тот повернулся к ней, улыбнулся и сказал:

— Благословенна да будешь ты, матушка Саломея. Заботиться о теле — должно и справедливо, ибо оно словно верблюд, верхом на котором душа минует пустыню. Так проявим же заботу о нем, дабы выдержало оно все испытания.

Почтенный Зеведей вошел в дом, посмотрел на нежданных гостей, пробурчал вполголоса приветствие и уселся в углу. Не нравились ему эти заговорщики — так он их называл, — которые явились незваными и захватили его дом. А его не в меру хлебосольная жена еще и стол им накрыла! Будь проклят час, когда появился этот помешанный: мало того, что забрал обоих его сыновей, так вдобавок приходится еде ежедневно ссориться с глупой женой, которая встала на сторону детей. Они, видите ли, правильно поступили: помешанный есть истинный пророк, он станет царем, прогонит римлян и воссядет на престоле Израиля, и тогда по правую руку от него будет стоять Иоанн, а по левую — Иаков, вельможи высокопоставленные, не рыбаки да лодочники, но высокопоставленные, могущественные вельможи, а здесь, на воде, они только жизнь свою загубят! Такой и тому подобный вздор несла денно и нощно глупая женщина, кричала и топала ногами, Зеведей же то бранился и крушил все, что под руку попадется, то убирался вон из дому и бродил по берегу, словно неприкаянный, а в последнее время ударился в запой. И вот тебе на, все эти заговорщики заявились сегодня вечером к нему в дом, девять огромных ртов, да еще притащили с собой неустанную в трудах любовных Магдалину, уселись вокруг стола и даже не соизволили повернуться к нему — хозяину! — чтобы испросить позволения… Вот до чего мы дошли! На этих вот дармоедов, получается, трудились столько лет и он, и предки его?! Зло взяло Зеведея, он вскочил с места и закричал: