Теперь и Ангел тоже скакал верхом на белом коне. Они двинулись в путь. Горы у них за спиной наполнились ржанием коней — то спускались царские всадники, женский смех становился все громче. Птицы порхали в воздухе, устремляясь на юг, и щебетали: «Он идет! Идет! Идет!» А одна птица — сердце Иисусово — уселась ему на голову и запела: «Я иду! Иду! Иду!»

И вдруг среди этой скачки, среди этого ликования он вспомнил своих учеников. Он оглянулся и стал искать их взглядом в толпе вельмож, но не нашел. Тогда он растерянно посмотрел на своего спутника и спросил:

— А где же мои ученики? Я не вижу их. Где они?

Презрительный смех раздался в ответ.

— Они разбежались.

— Почему?

— Испугались.

— И Иуда тоже?

— Все! Все! Вернулись к своим челнокам, попрятались по хижинам, клянутся, что никогда не видели и не знают тебя… Не оглядывайся назад, не думай о них. Смотри вперед.

Пьянящий запах цветущих лимонных деревьев наполнил воздух.

— Приехали, — сказал Ангел и спешился.

Конь растаял в воздухе.

Протяжное, жалобное мычание, полное муки и нежности, послышалось из масличной рощи. Иисус вздрогнул так, словно звуки эти исходили из его нутра, и посмотрел туда. Там поблескивал черной шерстью привязанный к стволу маслины белолобый бык с широким задом и задранным кверху хвостом, с рогами, увенчанными венка.

Никогда еще не приходилось Иисусу видеть такой мощи, такого блеска, таких крутых рогов и темных, исполненных мужества глаз. Страх охватил его.

«Это не бык, это одно из мрачных, бессмертных обличий Всемогущего Ноя», — подумал Иисус.

Ангел стоял рядом и лукаво улыбался.

— Не бойся, Иисусе Назорей, это бык, молоденький, девственный бычок. Посмотри, как он торопливо высовывает и вновь прячет язык, облизывая влажные ноздри, и, согнув голову, бодает маслину, ведя с ней бой. Он пытается разорвать веревку и убежать… Взгляни туда, на луг! Что ты там видишь?

— Телки, телочки… Они пасутся.

— Нет, не пасутся. Они ожидают, когда бычок разорвет веревку. Слушай! Он замычал снова: сколько нежности, мольбы, силы! Воистину мрачный раненый бог… Почем разъярился его лик? Почему ты смотришь на меня мрачным, угрюмым взглядом, Иисусе Назорей?

— Пошли, — тихо промычал Иисус, и голос его был исполнен нежности, мольбы и силы.

— Сначала я отвяжу бычка, — ответил, засмеявшись. Ангел. — Разве тебе не жаль его?

Он подошел к бычку и развязал веревку. Какое-то мгновение девственный зверь оставался неподвижен, а затем, вдруг поняв, что он свободен, резво прыгнул и помчался на луг.

В то самое мгновение в саду лимонных деревьев раздался сладостный звон браслетов и ожерелий. Иисус обернулся: Мария Магдалина, стыдливая и робкая, стояла перед ним в венке из цветов лимона.

Иисус бросился к ней и заключил в объятия.

— Магдалина, любимая! — воскликнул он. — Сколько лет мечтал я об этой минуте! Кто стоял между нами, мешая нам? Быть может Бог? Почему ты плачешь?

— От избытка радости, любимый, от избытка страсти. Пошли! Пошли! Веди меня!

Он повернулся, чтобы попрощаться со своим спутником, но Ангел растаял в воздухе. Исчезла и многочисленная царская свадебная процессия — вельможи и знатные дамы, цари, белые кони, белые лилии. Внизу, на лугу бык покрывал телок.

— Кого ты ищешь, любимый? Кого высматриваешь? Только мы с тобой остались на целом свете. Дай я поцелую пять ран на твоих руках и ногах и на сердце твоем. О, какое счастье, какая Пасха! Мир воскрес. Иди сюда!

— Куда? Дай мне руку, веди меня. Я верю тебе.

— В густой сад. Тебя разыскивают, чтобы схватить. Все уже было готово — крест, гвозди, народ, Пилат… И вдруг появился ангел и похитил тебя. Иди сюда, пока солнце не поднялось высоко и тебя, не увидели. Они рассвирепели и требуют твоей смерти.

— Что я сделал им?

— Ты желал им добра, спасения — разве они смогут когда-нибудь простить тебе это? Дай мне руку и следуй за женщиной: она всегда безошибочно отыщет путь.

Магдалина взяла его за руку. Ее огненно-красный пеплос раздувался, когда она торопливым шагом проходила под цветущими лимонными деревьями. Пальцы ее горели, сплетаясь с мужскими пальцами, а уста благоухали лимонным листом.

На мгновение она остановилась, тяжело дыша, посмотрела на Иисуса, и тот вздрогнул, увидав ее глаза, блестящие игриво и лукаво, как глаза Ангела. Магдалина улыбнулась.

— Не бойся, любимый, — сказала она. — Много лет уста мои готовились сказать тебе некое слово, но у меня не хватало смелости. Теперь же я скажу.

— Какое слово? Говори, не бойся, любимая.

— Если ты пребываешь на седьмом небе, а безвестный путник попросит у тебя чашу воды, спустись с седьмого неба и дай. Если ты святой отшельник, а женщина попросит у тебя поцелуй, спустись с высот своей святости и дай. Иначе нет тебе спасения.

Иисус схватил ее, запрокинул ей голову и поцеловал в губы.

Оба они побледнели, слабость охватила их колени, они уже не могли идти и повалились под цветущее лимонное дерево.

Солнце склонилось в вышине над ними. Дунул ветер, лимонный цвет упал на два обнаженных тела. Зеленая ящерица прильнула напротив к камню и смотрела на них немигающим круглым глазом. Время от времени издали доносилось бычье мычание — теперь уже успокоившееся и удовлетворенное. Начало тихо накрапывать, капли дождя упали на пылающие тела, освежая их. Земля благоухала.

Мария Магдалина обнимала мужа, не отпуская его от своего тела, и ворковала.

— Никогда не целовал меня мужчина, никогда не чувствовала я на губах и щеках моих прикосновения мужской бороды и мужских колен — между моими коленями. Сегодня я родилась на свет! Ты плачешь, дитя мое?

— Я не знал, жена любимая, что мир так прекрасен, а плоть так свята, что и она дщерь Божья, милая сестра души, и что радость плотская не есть грех.

— К чему было пытаться овладеть небом, стонать и просить живой воды. Я — живая вода, ты нагнулся и успокоился. Ты все еще стонешь, дитя мое? О чем ты думаешь?

— Сердце мое — увядшая роза Иерихона, воскресшая и распустившаяся в воде. Женщина — источник живой воды. Теперь я понял.

— Что?

— Это и есть путь.

— Путь? Какой путь, Иисусе любимый?

— Путь смертного к бессмертию. Путь Бога, спускающегося на землю в человеческом образе. Я сбился с дороги, пожелав пути вне плоти — на небесах, в великих помыслах, в смерти. Женщина, верная помощница Бога, прости меня. Я молитвенно склоняюсь пред тобою, Матерь Божья. Как мы назовем нашего сына?

— Возьми его на Иордан и окрести, как сам того желаешь. Это твой сын.

— Назовем его Утешителем!

— Молчи! Я услышала, что кто-то крадется к нам между деревьями. Должно быть, это мой верный арапчонок, которого я поставила на страже, чтобы никто не потревожил нас. Вот он!

— Госпожа, Савл…

Блестящие глаза арапчонка вращались, а все его приземистое тело было в пене, словно у взмыленного коня. Магдалина вскочила, протянула руку и зажала ему рот:

— Молчи!

Затем она повернулась к Иисусу и сказала:

— Муж мой любимый, ты устал. Усни! Я скоро вернусь.

Но Иисус уже сомкнул глаза, сладостный сон опустился ему на веки и на чело, и потому он не видел, как Магдалина удаляется от него, ступая под лимонными деревьями, и исчезает вдали на пустынной дороге.

Но разум его встрепенулся, оставил плоть спать на земле и устремился следом за Магдалиной. Куда она шла? Почему глаза ее вдруг наполнились слезами и мир перед ней затуманился? Разум его соколом летел за Магдалиной, не упуская ее из виду.

Испуганный арапчонок катился перед ней. Солнце еще не спряталось, когда они миновали масличную рощу, вышли на луг, где лежащие на траве коровы жевали жвачку, а затем спустились в темное, сплошь из камней ущелье. Послышался собачий лай и прерывистое дыхание людей. Ужас охватил арапчонка.

— Я ухожу, — сказал он и пошел прочь.

Магдалина осталась одна. Она огляделась вокруг. Камни, острые камни. Редкие тернии, бесплодная дикая маслина, распластавшаяся навзничь над пропастью, два ворона, словно стражи, на самой высокой скале. Завидев Магдалину, они подняли крик, словно созывая товарищей. Посыпались камни, на скалу стали подниматься люди, показалась черная, с рыжими пятнами собака. Ущелье наполнилось кипарисами и пальмовыми ветвями, словно кладбище. Раздался спокойный, довольный голос: