На площади показался бегущий пастух Филипп. Услыхав о приходе Товарищей, он поспешил сюда. Глаза его были воспалены и красны, словно он долго лил слезы, щеки запали. В тот самый день, когда он простился на озере с Иисусом и его товарищами, крикнув со смехом: «Не пойду с вами — у меня овцы, разве их бросишь?» — с Ливана спустились разбойники и похитили их. У Филиппа не осталось ничего, кроме пастушьего посоха, с которым этот низложенный царь скитался теперь по горам и селениям в поисках овец. Он ругался, грозил и точил широкий кинжал, говоря, что отправится на Ливан. А по ночам только плакал, оставаясь наедине с собой. И вот Филипп прибежал к старым друзьям, чтобы рассказать про свою беду и отправиться с ними на Ливан. Услыхав смех и свист, он пробормотал: «Что это здесь происходит? Почему они смеются?»

Когда он подошел ближе, Иисус уже разгневался и воскликнул:

— Чего вы смеетесь? Зачем беретесь за камни побить Сына человеческого? Возгордились своими домами, масличными рощами и виноградниками? Все это обратится в пепел! В пепел! Сыны и дщери ваши также обратятся в пепел! А языки пламени устремятся с гор, словно грозные разбойники, и похитят овец ваших!

— Что еще за разбойники? Какие овцы? Какие это еще языки пламени несет он нам? — пробормотал Филипп, слушая Иисуса, опершись подбородком о пастуший посох.

Иисус говорил, а тем временем беднота из убогих домов поодиночке собиралась к нему. Там прослышали, что явился новый пророк, вещающий для бедноты, и все поспешили к нему. Говорят, в одной руке у него огонь небесный, чтобы жечь богатых, а в другой — весы, чтобы делить их добро между бедными. Это новый Моисей, несущий новый, более справедливый Закон. И вот они стоят и слушают как завороженные. Наступило, наступило царство бедняков!

Иисус снова открыл было уста, собираясь заговорить, но тут две пары рук набросились на него, схватили, стащили с камня, и толстая веревка сразу же обвилась вокруг его тела. Иисус обернулся и увидел своих братьев, сыновей Иосифа, — хромого Сима и набожного Иакова.

— Домой! Домой, окаянный! — кричали они, яростно таща его за собой.

— У меня нет дома, оставьте меня! Здесь мой дом, здесь мои братья! — кричал Иисус, указывая на людей.

— Домой! Домой! — кричали, смеясь, хозяева. Кто-то занес руку и метнул зажатый в ней камень, который слегка задел лоб Иисуса.

Пролилась первая кровь.

Двугорбый старик закричал:

— Смерть ему! Смерть! Это колдун, напускающий на нас чары! Он призывает огонь прийти и сжечь нас, и огонь придет!

— Смерть ему! Смерть! — раздалось отовсюду. Тут в дело вмешался Петр.

— Постыдитесь! — крикнул он. — Что он вам сделал? Он не виновен!

Какой-то детина бросился на Петра:

— Да ты, я вижу, вместе с ним, так, что ли? С этими словами детина схватил Петра за горло — за самое яблочко.

— Нет! Нет! Я не с ним! — завопил Петр, пытаясь высвободить горло от ручищи.

Три других ученика Иисуса растерялись. Иаков и Андрей все прикидывали свои силы, на глазах у Иоанна выступили слезы. Но тут Иуда растолкал толпу локтями, оторвал учителя от его разъяренных братьев и распутал веревку.

— Убирайтесь! — крикнул Иуда. — А не то будете иметь дело со мной. Прочь отсюда!

— Будешь распоряжаться в своих краях! — завизжал хромой Сим.

— Я буду распоряжаться всюду, куда только дотянутся мои руки, хромой!

Затем Иуда повернулся к четырем ученикам и крикнул:

— И не стыдно вам? Уже отреклись от него? Живее! Закроем его со всех сторон, чтобы никто к нему и пальцем не прикоснулся!

Четверо учеников устыдились. Не остались в стороне бедняки и оборванцы.

— И мы с вами, братья! — кричали они. — Разорвем их в клочья!

— И я с вами! — раздался свирепый голос. Филипп шел через толпу, раздвигая ее пастушьим посохом, и поигрывал им, сжимая в руке. — Я иду с вами!

— Привет, Филипп! — отозвался рыжебородый. — Иди к нам! Бедные и обездоленные, все сюда! Увидав, что беднота поднимает голову, хозяева осерчали. Сын Плотника явился морочить голову бедноте, ставить мировой порядок вверх дном — несет, видишь ли, новый закон! Смерть ему! Смерть!

Люди обозлились, ринулись друг на друга, кто с палицей, кто с ножом, кто с камнем. Старцы оставались сзади, подзадоривая своих пронзительными возгласами. Сторонники Иисуса закрепились за платанами, окружавшими площадь, часть из них ринулась в драку. Иисус стал между противниками, раскрыв объятия и восклицая: «Братья! Братья!» — но никто не слушал его. Люди яростно осыпали друг друга камнями, застонали первые раненые.

Из улочки выбежала какая-то женщина. Лицо ее было плотно закутано лиловым платком, так что были видны только половина рта, нос и большие черные глаза, полные слез.

— Во имя Бога, не убивайте его! — кричала она.

— Мария! Его мать! — послышались возгласы.

Но разве старцы пожалеют мать?! Ярость охватила их.

— Смерть ему! Смерть! — орали старцы. — Явился будоражить народ, поднимать бунт, делить наше добро между босяками и голодранцами! Смерть ему!

Схватка шла теперь грудь на грудь. Оба сына Иосифа со стонами катались по земле. Иаков схватил камень и разбил им головы. Иуда выхватил короткий кинжал и стал перед Иисусом, не давая никому приблизиться. Разгневанный из-за своих овец, Филипп с мрачным видом без разбору бил по головам пастушьим посохом.

— Во имя Бога! — снова раздался голос Марии. — Ведь он же больной, больной! Он не в своем уме, пощадите его!

Но голос ее утонул в общем шуме. Иуда схватил самого сильного из противников и приставил тому нож к горлу, но подоспевший Иисус сдержал его руку.

— Брат Иуда! — воскликнул Иисус. — Не надо крови! Не надо крови!

— Чего же тогда? Воды, что ли? — зло отозвался рыжебородый. — В руке у тебя секира, или ты забыл об этом? Пришел час!

Петр рассвирепел от полученных ударов, схватил огромный камень и бросился на старцев. Мария оказалась в самой гуще схватки. Она пробралась к сыну и схватила его за руку.

— Дитя мое, что с тобой? Как ты дошел до этого? Пошли домой! Помоешься, наденешь новую одежду, обуешь сандалии. Тебя ранили, сынок!

— У меня нет ни дома, ни матери, — ответил Иисус. — Кто ты?

Мать разразилась рыданиями, вонзила ногти в щеки и больше не проронила ни слова.

Петр метнул камень, который, упав, придавил ногу двугорбому старику — тот взвыл от боли, дотащился, ковыляя, до узеньких улочек и направился к дому раввина. Но тут появился и сам раввин, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Он услышал шум, оторвался от Священных Писаний, в которые уткнулся носом, пытаясь извлечь из букв и слогов волю Божью, но, услыхав шум, взял свой посох священнослужителя и спешно направился взглянуть, что там происходит. Встретив по дороге нескольких раненых, он узнал обо всем. Раздвигая людей в стороны, раввин добрался до Сына Марии.

— Что здесь происходит, Иисусе? — строго спросил раввин. — Ты, говорят, несешь любовь? Такова, стало быть, эта твоя любовь? И не стыдно тебе?

Он обратился к людям:

— Расходитесь по домам, чада. Это мой племянник. Несчастный болен, вот уже многие годы болен. Не держите на него зла за то, что он сказал, — простите его. Не он, но некто другой говорит устами его.

— Бог! — сказал Иисус.

— Умолкни! — призвал раввин, осуждающе коснувшись его посохом. Он снова обратился к народу:

— Оставьте его, чада мои, прекратите распрю. Он сам не ведает, что говорит. Все мы, бедные и богатые, все мы — семя Авраамово, не ссорьтесь. Уже полдень, возвращайтесь домой. А я займусь исцелением этого несчастного. Затем раввин обратился к Марии:

— Возвращайся домой, Мария. Мы тоже сейчас придем.

Мать бросила последний, полный нежности взгляд на сына, словно прощаясь с ним навсегда, вздохнула, закусила конец платка, повернулась и вскоре исчезла среди узких улочек.

Небо уже заволокли тучи: пока люди насмерть дрались друг с другом, дождь собрался пролиться и освежить землю. Поднялся ветер, последние листья облетали с платанов и смоковниц и рассеивались по земле. Площадь опустела. Иисус повернулся к Филиппу, протянул ему руку: