Шел проливной дождь. Мужские воды низвергались с неба, устремлялись вниз и соединялись с женскими водами земли — реками и озерами. Земля, небо, дождь стали единым целым и гнали его, направляя к людям. Он шлепал по грязи, путаясь в низкорослых растениях, спускался в ямы, поднимался наверх. В свете молнии он разглядел вверху над собой густо покрытое плодами гранатовое дерево, протянул руку, сорвал гранат, наполнил ладонь рубинами и освежил горло. Он сорвал еще один плод, затем еще один, поел и благословил руку, посадившую дерево.

Плоть его окрепла, он снова двинулся в путь. Он все шел и шел. Было ли это днем или ночью? Все было покрыто мраком. Ноги устали месить грязь — казалось, будто они поднимали и несли с собой всю землю.

Вдруг при вспышке молнии он разглядел прямо перед собой стоявшую на высоком холме крохотную деревушку. Молнии то ярко озаряли белые дома, то снова погружали их в темноту. Сердце Иисуса радостно забилось: там, внутри домов, находились люди, его братья и сестры. Ему захотелось коснуться человеческой руки, вдохнуть воздуха, которым дышат люди, съесть хлеба, выпить вина, поговорить с ними. Сколько лет он так упорно стремился к одиночеству, бродил по полям и горам, разговаривал с птицами и дикими зверями, избегая людей. А сейчас… Какое это счастье — коснуться руки человеческой!

Иисус ускорил шаг, добрался до каменистого подъема, почувствовал прилив сил, потому как знал теперь, куда идти, куда ведет путь, указанный Богом. Пока он поднимался, тучи чуть разошлись, показался кусочек неба, и выглянуло солнце, уже клонившееся к закату. Стало слышно пение петухов, лай собак и пронзительные женские крики, доносившиеся с плоских кровель. Над крышами поднимался голубой дым, пахло горящими дровами.

— Благословен да будет род людской… — прошептал Иисус, проходя мимо первых домов и слыша, как там, внутри, переговариваются люди.

Камни, вода, дома — все блестело. Не блестело, а смеялось. Томимая жаждой земля напилась, исчезнувшее солнце возвратилось вновь. Люди и животные испугались было разразившегося потопа, но тучи стали рассеиваться, показалось густо-синее небо, и сердца их снова обрели покой.

Промокший до нитки, но счастливый Иисус шел по шумным узким улочкам. Показалась молоденькая девушка, которая тянула на пастбище белую козу с огромным выменем.

— Скажи, девушка, как называется ваша деревня? — спросил, улыбнувшись, Иисус.

— Вифания.

— Не посоветуешь ли, в какой дом попроситься на ночлег? Я нездешний.

— Входи в любую открытую дверь! — ответила девушка и засмеялась.

«Входи в любую открытую дверь! Добрые сердца у здешних сельчан, здесь рады гостям», — подумал Иисус, ища открытую дверь.

Деревенские улочки превратились в реки, и только самые крупные камни поднимались из воды, так что пришлось продвигаться вперед, перепрыгивая с камня на камень. Двери домов были заперты и совсем черны от дождя. Он свернул в первый переулок и увидел распахнутую настежь низкую, закругленную сверху дверь, выкрашенную в лиловый цвет. Коренастая девушка с крупным подбородком и полными губами стояла посреди двора, придерживая за край передник, наполненный кормом, который она широким взмахом руки разбрасывала курам. Внутри тускло освещенного дома было видно другую девушку, которая работала, сидя за ткацким станком и напевая протяжную песню.

Иисус подошел ближе, остановился на пороге и поздоровался, приложив руку к сердцу.

— Я пришел издалека, из Галилеи, — сказал он. — Я озяб и проголодался, мне негде приклонить голову на ночлег. Я — добрый человек, позвольте мне переночевать в вашем доме. Дверь была открыта, вот я и вошел. Простите меня.

Девушка обернулась, все так же сжимая в пригоршне корм, спокойно смерила его взглядом с головы до ног и улыбнулась:

— Мы рады тебе, добро пожаловать!

Ткачиха оторвалась от станка, вышла во двор. Она была бледная, тонкой кости, с черными косами, уложенными венком вокруг головы, с большими, бархатистыми, печальными глазами, а вокруг ее худой шеи обвивалось ожерелье из бирюзы — от сглаза. Она глянула на гостя и покраснела.

— Мы остались в доме одни. Брат наш Лазарь отправился на Иордан принимать крещение.

— Ну, и что из того, что мы одни? — сказала другая девушка. — Не съест же он нас. Проходи в дом, добрый человек, не слушай ее — она трусиха. Сейчас мы позовем односельчан, чтобы тебе не было скучно, придут и старейшины — порасспросить тебя, кто ты, куда путь держишь и что нового можешь рассказать нам. Проходи в наше жилище. Что это с тобой? Тебе холодно?

— Я промерз, голоден и хочу спать, — ответил Иисус, переступая через порог.

— Сейчас пройдет и одно, и другое, и третье — не печалься, — сказала девушка. — Меня, между прочим, зовут Марфой, а сестру мою — Марией. А тебя?

— Иисус из Назарета.

— Так ты добрый человек? — насмешливо спросила Марфа и засмеялась.

— Добрый, — серьезно ответил Иисус. — Добрый, насколько это в моих силах, сестра моя Марфа.

Он вошел в хижину. Мария зажгла светильник, укрепила его на подставке и осветила дом. Выбеленные известью стены отличались совершенной чистотой, у одной из них стояла длинная деревянная лежанка с постелью и подушками, пара резных сундуков кипарисового дерева, несколько скамеек, в одном углу — станок, в другом — глиняные кадки для зерна и оливкового масла, сразу у входа, справа — кувшин со свежей водой на стойке, а рядом свисало с деревянного гвоздя длинное льняное полотенце. В доме пахло кипарисовым деревом и айвой. В глубине находился широкий очаг, вокруг которого было развешено все, что необходимо для стряпни.

— Сейчас я разведу огонь. Присаживайся, обсохнешь, — сказала Марфа, поставила у очага скамью, а затем проворно выскочила во двор и принесла охапку виноградной лозы, лавровых веток и два толстых масличных пня. Присев на корточки, она сложила дрова кучей и разожгла огонь.

Иисус стоял на коленях, согнувшись и обхватив голову руками, и смотрел.

«Как священно это таинство, когда складывают дрова и зажигают огонь, чтобы в холод пришел он и, словно милосердная сестра, согрел тело! — подумал он. — А если ты еще голодный и усталый вступаешь в чужой дом и две незнакомые сестры выходят навстречу утешить тебя!» На глазах у него выступили слезы.

Марфа встала, пошла в кладовую, принесла хлеба, маслин, меду, медную кружку с вином и поставила все это у ног гостя.

— Перекуси, и настроение поднимется. Сейчас я приготовлю еду. Поешь горячего и придешь в себя. Видать, ты явился издалека.

— С другого конца света, — ответил Иисус, с жадностью набрасываясь на хлеб, маслины и мед.

Какое чудо, какое счастье, что Бог посылает все это людям щедрой рукой! Иисус с наслаждением ел, благословляя Господа.

А Мария стояла подле светильника и молча смотрела то на огонь, то на нежданного гостя, то на сестру, у которой словно крылья выросли от радости, что в доме у них мужчина, которому можно прислуживать.

Иисус поднял медную кружку, посмотрел на сестер и сказал:

— Марфа и Мария, сестры мои, вы, наверное, слышали, что, когда во времена Ноя случился потоп, почти все люди, грешники, утонули, однако очень немногие, избранные, вошли в Ковчег и спаслись. Мария и Марфа, клянусь вам: если снова случится потоп, который будет отдан во власть мою, я позову вас, сестры мои, войти в новый Ковчег, ибо сегодня вечером пришел к вам неизвестный гость, босой и оборванный, а вы развели огонь и согрели его, дали ему хлеба и утолили голод его, сказали ему доброе слово — и Царство Небесное снизошло в сердце его. Пью за ваше здоровье, сестры мои, будьте счастливы!

Мария подошла к Иисусу и села у его ног.

— Слушаю тебя, гость, и все не могу насытиться словами твоими, — сказала она, зардевшись. — Говори.

Марфа поставила горшок, накрыла стол, принесла воды из стоявшего во дворе колодца, а затем послала соседского мальчугана сообщить трем сельским старостам, чтобы те пожаловали, если им угодно, к ней в дом, потому как пришел гость издалека.