Раб просиял, хотя, похоже, не хотел показать Соклею, что почувствовал себя хоть немного счастливей.

— У меня руки вот-вот оторвутся, — вновь заныл он.

— Да уймись ты наконец, — проворчал Соклей и добавил: — А вот и маленький храм Гефеста, так что осталась всего пара кварталов.

Они пришли в западную часть города, миновав больше половины пути от дома Соклея к гимнасию. Но Соклей не собирался раздеваться, чтобы побегать или побороться. Он крайне редко занимался спортом, и Менедем легко одерживал над ним верх, когда они вдвоем приходили в гимнасий. Соклей был крупнее двоюродного брата, но Менедем был быстрее и грациознее.

— Похоже, вот нужный дом, — сказал Соклей.

Он не был до конца в этом уверен; уж очень один слепой фасад походил на другой.

«Если я ошибся, — подумал он, постучав в переднюю дверь, — то хозяин наверняка подскажет мне дорогу».

Где-то в доме залаяла собака.

Арлисс положил на землю череп грифона, чтобы потянуться и показать, как ему было тяжело. Он едва успел снова поднять свою ношу, как кто-то спросил из-за двери:

— Да? В чем дело?

— Это дом Дамонакса, сына Полидора? — спросил, в свою очередь, Соклей.

— Да. Что вам надо?

Дверь все еще не открылась.

Соклей назвал свое имя и добавил:

— Я принес вещь, на которую твоему хозяину, возможно, будет интересно взглянуть.

— Подождите, — ответил человек по другую сторону двери.

Соклей принялся ждать, как и было велено. Ждал и Арлисс, всем видом своим излучая молчаливый упрек.

Прошло немного времени, и дверь широко распахнулась, насколько позволял штырь, вставленный в паз в полу и в косяке.

— Мой господин примет тебя, — доложил раб Дамонакса.

Судя по гортанному акценту и узкому смуглому лицу, он был, вероятно, персом.

— Он во дворе. Пойдемте со мной.

— Радуйся, Соклей, — сказал Дамонакс, когда привратник ввел во двор вновь прибывших.

Дамонакс был красивым мужчиной лет на десять старше Соклея, с волосами, уже начавшими редеть на висках.

— Что ты принес? — спросил он, указав на завернутый в ткань предмет в руках Арлисса.

Как и у Соклея, его дорийский родосский выговор имел налет аттического произношения; Дамонакс тоже несколько лет учился в афинском Лицее и вернулся в родной полис годом позже.

Словно фокусник, дающий представление на симпосии, Соклей сорвал квадратный кусок ткани.

— Вот! — сказал он. — Череп грифона!

— Настоящий? Ты шутишь! — Дамонакс встал со скамьи и подошел, чтобы взглянуть поближе. Он постучал по черепу ногтем указательного пальца. — Нет, клянусь египетской собакой, я вижу, ты не шутишь. Где, во имя неба, ты его раздобыл?

— В Кавне, — ответил Соклей и объяснил, как они с Менедемом наткнулись на эту диковинку. — Я принес его сюда, потому что ты тоже учился у Теофраста. Что ты думаешь об этом черепе?

— Хотел бы я, чтобы ты принес также и шкуру тигра, о которой упомянул, — печально сказал Дамонакс. — Если выяснится, что торговля может помочь человеку встретиться с такими чудесами, эллины, взирающие на торговлю сверху вниз, могут переменить свое мнение.

Большинство эллинов из высших классов и вправду сверху вниз смотрели на торговцев. Их идеалом была жизнь богатого землевладельца, когда всю работу выполняли рабы и надсмотрщик, предоставляя господину деньги и досуг, чтобы тот мог жить, как ему вздумается.

Дамонакс носил на пальцах два тяжелых золотых кольца; застежки его сандалий также были золотыми, а кожа была умащена пахнущим розами оливковым маслом. Воплощенный идеал.

Соклей, понимавший это и слегка завидовавший Дамонаксу, ответил:

— Благодарю, о почтеннейший.

— Спасибо, что позволил мне это увидеть. — Дамонакс указал на скамью, на которой только что сидел, и обратился к Арлиссу: — Положи-ка череп сюда, чтобы мы с твоим хозяином могли как следует его рассмотреть.

— С радостью, господин. — Кариец со вздохом облегчения положил череп.

Своему рабу Дамонакс велел:

— Принеси нам вина, Феллий, и оливок, или что там еще найдется на кухне.

Кивнув головой вверх-вниз, как делают варвары в знак согласия, перс поспешил прочь.

Дамонакс наклонился над черепом грифона и снова по нему постучал.

— Это больше похоже на камень, чем на кость, — заметил он.

— Я тоже обратил на это внимание, — ответил Соклей. — Не знаю, что это может означать, кроме того, что череп старый и долго пролежал в земле.

— Не такой уж и старый, — пробормотал Арлисс. — Он тяжелый.

— Как звали философа, нашедшего окаменевшие раковины на горном склоне и сообразившего, что когда-то давным-давно этот склон был океанским дном? — спросил Дамонакс.

— Я должен был догадаться! — Соклей стукнул себя по лбу ладонью. — Мор и чума! Я ведь знаю это! — Он щелкнул пальцами и внезапно ухмыльнулся. — Ксенофан Колофнский, вот как звали того философа.

— Браво! — воскликнул Дамонакс. — У тебя и в самом деле отличная память. Я не смог бы припомнить имя, даже если бы меня отдали на растерзание самому ужасному палачу Антигона.

Феллий вернулся с деревянным подносом, на котором были миска с оливками и две чаши вина, и поставил его на скамью рядом с черепом грифона. Увидев, что ему не принесли вина, Арлисс взял поднос из рук испуганного Феллия.

— Дай, мой друг, я отнесу это на кухню за тебя, — сказал раб Соклея.

Этот хитрец мигом сообразил, каким образом можно раздобыть угощение.

Дамонакс показал на рог, торчавший из основания черепа.

— Жаль, что он, похоже, обломан. Хотел бы я знать, как выглядела эта тварь, когда была живой.

— Я полагаю, не столь красивой, какими все считают грифонов, — ответил Соклей. — А что ты скажешь о его зубах?

— Я не обратил на них внимания, — признался Дамонакс.

Точно так же, как и в свое время Соклей на рыночной площади Кавна, хозяин дома поднял череп и повернул его, чтобы получше рассмотреть. Когда Дамонакс снова положил диковинку на скамью, его лицо было задумчивым.

— Похвастаться клыками грифон не может, верно?

— И я подумал то же самое, — сказал Соклей. — Каким же образом он мог охранять золото на краю света и бороться с ворами?

— Может, с помощью когтей, — предположил Дамонакс, и Соклей кивнул — то была хорошая идея, которая не пришла в голову ему самому.

Хозяин дома переводил взгляд с гостя на череп грифона и обратно.

— Скажи, о почтеннейший, теперь, когда ты заполучил эту замечательную вещь, что ты собираешься с ней делать? Ты хочешь хранить диковинку у себя в доме и рассказывать о ней истории до конца своих дней?

— Нет, клянусь Зевсом! — воскликнул Соклей.

— Ага, — с мудрым видом отозвался Дамонакс. — Тогда, полагаю, ты хочешь ее продать?

Как он ни старался, он не смог скрыть легкого презрения в голосе, и Соклей понял — что бы Дамонакс ни говорил, он и сам смотрел на торговцев сверху вниз.

— Вообще-то я мог бы предложить тебе за него хорошую цену, — вежливо продолжал Дамонакс. — Я бы с удовольствием его приобрел.

«Чтобы держать череп у себя и рассказывать про него собственные истории», — подумал Соклей.

Он покачал головой.

— Я собирался взять череп грифона в Афины, чтобы показать его философам Лицея и Академии.

Дамонакс продолжал так, будто Соклей не услышал:

— Что скажешь насчет двух мин?

— Двести драхм? — Соклей отчаянно постарался не выказать своего удивления.

Менедем наверняка немедленно продал бы череп и весь следующий год хвастался тем, какую выгоду извлек из никчемных уродливых костей.

Дамонакс, должно быть, принял удивление Соклея за отказ, потому что сказал:

— Что ж, если не хочешь взять две мины, что скажешь насчет трех?

Все-таки Соклей был очень неплохим торговцем, и поэтому его заинтересовало, какую максимальную цену предложит Дамонакс, желая купить череп. Однако другой Соклей, который ценил знания ради знаний, в ужасе содрогнулся.

«Боги сделали мою семью достаточно зажиточной, чтобы мне не пришлось продать эту диковинку в ответ на первое попавшееся выгодное предложение».