Это было похоже на правду, потому что Ракшас был поджарым мужчиной с классически красивым лицом крестьянина. Сильная челюсть, сильный нос, необычно светлая кожа и густые усы. Даже в шестьдесят его кожа сохранила гладкость, и у него была военная выправка. Не было ничего, что бы он не умел делать: начиная от заготовки дров, уборки и готовки и заканчивая установкой сантехники, дверей и окон. У него был природный талант к геометрии и строительству, ему удавалось все: каменная кладка, работа по олову, дереву, установка плинтуса, балок, прокладка водопровода, труб, электричества. Всякий раз как рабочие сталкивались с очередной проблемой, они инстинктивно поворачивались к нему.

«Маадерход! Вы мастера или я?» — восклицал он.

Говорили, что он сильно увлекался спортом в школе, играл центрфордом в футбольной и хоккейной команде, в боулинг, сражался на поле в крикет с невероятной свирепостью. Даже в шестьдесят его рука сохранила свою силу. Ракшас проучился всего восемь классов, но спорт поддерживал его в хорошей форме многие годы. Он был достаточно сильным, чтобы сбить с ног любого, и в ярости превращался в настоящего дервиша. В школе его назвали Ракшасом, многоруким демоном: казалось, у него было множество невидимых рук и ног.

Характер у него тоже был дьявольский. Его внезапно охватывала ярость, и тогда он начинал оскорблять окружающих, даже нападать на них. Однажды Ракшас спокойно сидел на корточках, наблюдая за работниками, потом он вскочил на ноги, схватил оплошавшего рабочего за шею и за ухо отбросил его в сторону с градом ругательств: «Маадерход! Гаанду! Ты большой, как чертов верблюд, а не можешь сделать прямую линию!»

Все молча сносили его оскорбления из-за возраста, репутации Рашкаса и того, что он почти всегда был прав. По вечерам он впадал в умиление, обнимал рабочих, давал им чиллум и чашку чая и делился мудростью.

Физз и я не были объектом его насмешек.

Нам он мог сказать только: «Арре, вы не найдете этого ни в одной книжке мира!»

Но когда нас не было поблизости, он говорил: «Они вытирают свои задницы бумагой и пытаются узнать мир с помощью книг. Как они могут понять язык земли? Как они могут узнать секреты души? Скажи мне, ты когда-нибудь вытирал свою задницу бумагой? Лучше умереть, чем быть таким дураком!»

Он всегда презирал нас за то, что мы предпочитали ходить в туалет, а не справлять нужду на улице.

«Скажи мне, как он будет говорить с рабочими, если он ходит в туалет, сидя на стуле? Он когда-нибудь испражнялся полностью? Ты сидишь на стуле, чтобы встретить друзей и тестя. Когда ешь в отеле. Когда сдаешь экзамен. Ты можешь испражниться, сидя на стуле? Он делает это всю жизнь, и в нем, должно быть, осталось еще много дерьма! Ты видел, как выглядят городские жители, страдающие запором? Дрянным белым людям далеко до них!»

Если он был расстроен после разговора с рабочими, то говорил: «Что с тобой? Ты вытирал свою задницу сегодня бумагой?»

Ракшас жил в обвалившемся флигеле рядом с воротами совершенно независимо. Его жена умерла много лет назад, хотя его невестки жили в расположенных поблизости деревнях, он не мог ужиться ни с одной из них. Все четверо его сыновей служили в армии — они были рослыми мужчинами, которые, казалось, боялись отца больше, чем любого врага.

Непоколебимый оптимист, Ракшас впал в сентиментальное настроение под нашим с Физз влиянием. Он начал петь даже днем. У Ракшаса была свои система: религиозные и печальные песни он пел во время перерывов днем и в сумерки, а счастливые песни пятидесятых и шестидесятых годов — все оставшееся время. Голос у него не был особенно приятным, но теперь я был рад послушать его пение. Это помогало рассеивать меланхоличную атмосферу дома.

Когда он не ходил за Физз, то садился у водопровода — внизу перед ним раскинулись обе равнины — и во все горло пел Рамдхун, который сделал Ганди популярным во время борьбы за свободу.

Оп произносил нараспев слова гимна с разными интонациями, наполняя своим пением долины, пытаясь сказать нам что-то, медленно раскачивая своим обрубком. Но пение, которое однажды побудило к действиям миллионы людям, не помогло нам; Физз вряд ли было нужно что-нибудь, чтобы разжечь ее гнев.

После ее приезда прошло пять тяжелых дней. Однажды вечером над горами разразилась страшная буря. Солнце уже село, когда подул свежий ветер. Вскоре он начал качать дубы и сосны. Я сидел на старом кедровом пне на вершине горы. Я не знаю, где была Физз, но я мог видеть Ракшаса, сидящего внизу на скамейке у водопровода. Последний час до меня доносились обрывки его слов.

Внезапно раздался еще один звук — гул ветра, который бегал на своих многочисленных ногах среди веток, листьев, травы, разнося слова песни. Лес начал говорить на дюжине языков. Никакая музыка из фильма Хичкока не могла передать напряжение предвещающего беду ветра в горах.

Я инстинктивно встал. Когда я посмотрел вниз, то увидел, что Ракшас стоит на скамейке и, держа правую руку над глазами на манер телескопа, изучает горные вершины. Я проследил за его взглядом и заметил большие серо-черные облака, которые, надвигаясь друг над друга, нависли над долиной. Облака были огромными и угрожали разразиться ужасной бурей. Вскоре они приблизятся к вершинам гор и к нам. Пока я наблюдал за небом, потемнели холмы. Ракшас повернулся ко мне и закричал. Сильный ветер унес его слова в другом направлении, но движения его руки были достаточно красноречивыми.

Я поспешил вниз по крутой, покрытой сосновой хвоей тропинке. К тому времени, как я пробрался сквозь старую колючую проволоку, ветер стал влажным — это было предупреждающим знаком, словно брызги на берегу перед большими волнами.

Ракшас исчез, наверное, бросился убирать стулья, одежду, запирать и закрывать окна и двери. Багира носилась сломя голову по квадратной кухне в приступе страха и дерзко лаяла на замывающий ветер и опускающиеся облака. С другой стороны дома настойчиво хлопало окно. Кто-то закрыл его, и шум прекратился. Железная крыша как будто ожила, выгибаясь со стоном и скрипом. Скоро она пойдет в пляс; тогда свирепые ветра заберутся под ее кожу и начнут скакать в разные стороны. Бидеши Лал и его банда прыщавых мальчиков — вся их работа молотком — пройдут проверку.

Разошедшийся ветер, влажный и безжалостный, начал швырять меня в разные стороны, раздувая мою рубашку и сбивая меня с ног. Я поспешил от водопровода на верхнюю террасу, представляющую собой бетонную плиту, которую мы положили, купив дом, чтобы укрыться в нашей незаконченной ванной.

Отсюда открывался ужасный и невероятно красивый вид на долину. Опустилась зловещая тьма, огромные черные облака убили день. Летние бури были обычным явлением для Гетии, но, по большей части, они начинались в середине дня и проходили без дождя. Просто налетали свирепые ветра, которые поднимали вещи с мест и носили вокруг. При свете дня ураган — это всего лишь невероятный хаос; в сумраке в сопровождении грозовых облаков и завывающих ветров это страшное и потустороннее явление.

Насколько я мог видеть, каждое дерево и былинка на склонах холмов пришли в хаотическое движение. Качаясь, шурша, поднимаясь и поворачиваясь. Было понятно, что все живое в долине впало в безумие, спрятавшись в своих домах, забившись в укромные уголки и трещины, где можно было в безопасности переждать этот свирепый ветер.

Козы, собаки, лошади, коровы будут спать сегодня со своими хозяевами и хозяйками. Густые кусты лантаны под домом станут убежищем для тысячи птиц — ночная птица будет спать бок-о-бок с бульбулем и дроздом. Миллион мотыльков притихнет в дуплах деревьев и приготовится к голодной ночи. Сотни семей будут шевелить губами, молясь, чтобы их не настигла беда под старыми стегаными одеялами, а крыши домов не улетели с пронзительными ветрами.

Сделав предупреждение, обрушился дождь с яростью боксера в первом раунде. Капли размером с кулак застучали по оловянной крыше, потекли по бетонной террасе, причиняя боль там, где они касались меня. Мне понадобилось десять секунд, чтобы добраться через террасу до ванной, за это время я промок до нижнего белья.