После ноябрьских праздников Игорь завел разговор о том, что ждет их по окончании училища, и поинтересовался, почему Димка решил стать военным. Услыхав ответ: «Я не хочу, чтобы мною когда-нибудь командовала женщина», Игорь расхохотался, заметив, что с этой точки зрения никогда об армии не думал.

– Не понимаю, что тут смешного? – насупился Димка. – Да, я пошел в армию, чтобы застраховать себя раз и навсегда от бабы-командира.

– А жена? – хохотнул Игорь. – У тебя же может оказаться такая жена, которая станет тобой командовать не хуже генерала.

– Нет, моя Женька никогда не будет такой, – покачал головой Димка. – А сам-то ты ради чего в армию пошел?

Димка думал, что Игорь ответит: «Чтобы девочкам нравиться», и удивился, услышав:

– Потому что это самый простой способ выбиться в люди.

– Ради карьеры? – Димка не верил своим ушам. – Тебя привлекает карьера военного?

– Ну, тебе этого не понять. У тебя мать кто? – подколол приятеля Игорь. – То-то же. А у меня – простой библиотекарь, она меня сама поднимала. От бати мы алиментов отродясь не видали. Поэтому я и решил – стану офицером. Женюсь на дочери какого-нибудь подполковника, и все будет на мази. Собственно, я всю жизнь собираюсь просидеть где-нибудь в штабе. Желательно в округе.

– Ну ты даешь! – развел руками Димка. – Жениться ради карьеры – глупость.

– Да, я совсем забыл, жениться надо по большой и чистой любви, – саркастически произнес Игорь.

– Не вижу в этом ничего плохого. И не понимаю, почему ты к этому относишься с иронией.

– Суки! – вдруг завопил кто-то из первокурсников. – Кто стольник спер? Он у меня на десятой странице был заначен!

Приятели оглянулись. В проходе между койками стоял курсант Гаврилов и размахивал «Новейшей историей России». Игорь иронически поинтересовался:

– Да откуда у тебя такие деньги, Гаврила? Целых сто рублей!

Всем было известно, что Сергей Гаврилов деньги тратит на шоколад, который всеми правдами и неправдами умудряется или покупать сам, или просить того, кто идет в город. И вечерами, после ужина, когда все нормальные люди жевали густо посоленный черный хлеб, запивая его водой, Сергей съедал четвертинку шоколадной плитки.

– Не твое дело! – Голос у невысокого Гаврилова был громкий и зычный, каким ему и положено быть у будущего командира. – Где сотня, я вас спрашиваю?!

– А правда, пацаны, – Игорь задумчиво обвел взглядом сокурсников, – уже ведь пропадали деньги. У Симоненка, например. И еще у нескольких человек. И у меня в том числе!

– И у меня два раза, – сообщил Димка. – Только я думал, что посеял их где-то. Да больше червонца и не пропадало никогда. Так, мелочовка.

– А у меня как-то тридцать рублей пропало, – заявил Игорь. – Но я тогда не сказал никому.

– Гаврила, ты точно помнишь, что в эту книгу клал? – спросил Дима.

– А то! – не понижая голоса, отозвался Гаврилов. – Я, в отличие от некоторых, всегда помню, куда кладу свои деньги.

– Заткнись! – ощетинился Дмитрий. – Может, ты сам и воруешь! А теперь орешь, чтобы на тебя не подумали...

– Да кто ты такой? – Гаврилов полез через кровать с явным намерением заехать курсанту Костоглодову по физиономии. – Я тебе покажу, кто из нас ворует!

Они почти сцепились, но их вовремя разняли.

Терещенко еще раз обвел присутствующих задумчивым взглядом:

– Пацаны, у кого еще пропадали деньги?

Ему ответил разноголосый хор пострадавших от карманного вора. Выяснилось, что мелочи недосчитывались почти все, только никто не придавал этому большого значения. Поскольку курсанты выходили в город исключительно строем и деньги могли тратить только на мороженое и сигареты, каждый полагал, что просто ошибся в расчете своих бюджетных остатков. И если бы не злополучная гавриловская сотня, неизвестно, сколько бы еще длилось это беззаботное неведение.

Поскольку Терещенко уже имел опыт казарменной жизни, он отсоветовал ребятам обращаться за помощью к офицерам. Сначала надо поймать вора, а потом уже докладывать начальству. Но как это сделать? Тут следует хорошенько все продумать, прежде чем предпринимать какие-то шаги.

– Да что думать-то? Я тебе говорю – Гаврила и тырил все эти деньги. А потом кипеж поднял, чтобы на него не подумали. – Димка твердо стоял на своей версии.

– Послушай, – протестующе поднял руку Игорь, – не каждый, у кого мало денег, будет обворовывать соседей!

– Да он же сам говорил, что без шоколада не может. А денег ему всегда не хватает. Это все знают. – Димка бросил на Гаврилова испепеляющий взгляд. – Я теперь за тобой смотреть буду. Мигом на чистую воду выведу!

– Только учти, – предупредил его Игорь, – драки среди курсантов не поощряются.

– А при чем здесь драки? – спросил Димка.

– Если ты начнешь следить за каждым Серегиным шагом, вы непременно подеретесь.

– Да больно мне надо с ним драться! – ответил Димка с презрением. – Я всего лишь хочу доказать, что он вор.

Игорь оказался неплохим провидцем. Через восемь дней курсанты Гаврилов и Костоглодов были наказаны за мордобой, учиненный во время самоподготовки.

Инга Константиновна знала – военком сделал все как положено, замолвил словечко за будущего курсанта перед начальником военного училища, и Дмитрий поступил без проблем. Сын будет связистом, как и хотел, а сам ли он того добился – это теперь не имело никакого значения.

Она решила, что Людмила не поедет смотреть, как ее брат принимает присягу. Все равно мала еще, ничего не запомнит. Поедут только они вдвоем с мужем, а Люся поживет несколько дней у бабушки. Инга собиралась пробыть в Краснодаре два дня и уехать домой не в день присяги, а на следующий.

На вокзале она встретила Евгению, которую сопровождала мать. «Эта соплячка специально прихватила с собой защитницу, – подумала Инга. – Хитрая шалава! В этот раз поговорить с ней по душам явно не получится...»

Инга Константиновна критическим взглядом окинула обеих. Как она и предполагала, мамаша Березуцкая оказалась еще хуже дочери. Толстая коротышка, выглядевшая лет на семь старше Инги, одетая в жуткий плащ, вышедший из моды лет десять назад. Инга вздохнула – настроение было безнадежно испорчено. Естественно, в училище эта пигалица начнет при всех вешаться на шею ее сыну. Никакого стыда у девицы. Что он в ней нашел? Скорее всего, ничего, просто сын никак не может понять элементарной вещи – ему необходима не эта замухрышка, а совсем другая девушка, стройная и красивая.

Надежда Петровна, которой дочь на ухо прошептала, что к ним приближаются Димины родители, вежливо поздоровалась с ними и спросила, в каком вагоне они едут.

– В седьмом, – ответил Иван Алексеевич.

– Какая жалость. Мы – в десятом.

Инга и девушка одновременно подумали: «Слава богу, в разных».

Женя потянула мать к вагону:

– Мама, я тебя прошу, поменьше разговаривай с этой...

– Доча, эта, как ты говоришь, прежде всего – мать твоего Димы. И ты должна к ней относиться соответственно.

– А мы с Димой все равно будем жить отдельно, – беззаботно произнесла Женя. – Вдалеке от этой мымры.

Когда Женя и Надежда Петровна отошли на несколько шагов, Инга произнесла:

– Хоть бы ты объяснил своему сыну, что на таких наглых девицах не женятся.

– Точно, – подтвердил Иван Алексеевич, – наглых и самоуверенных девушек надо сторониться.

Она посмотрела на мужа подозрительно. Фраза скорее походила на намек, чем на согласие с мнением жены...

Зайдя в купе, Инга обрадовалась – одно место свободно, а значит, пассажир-попутчик будет вынужден подстраиваться под тот режим, который выберет она. Инга повнимательнее посмотрела на соседа. Кажется, командировочный, который твердо намерен пропьянствовать всю дорогу. Инге тоже вдруг захотелось расслабиться. Если сосед предложит выпить, она не откажется. Да и Иван вряд ли. Что-то муженек в последнее время стал частенько прикладываться к бутылке.

Инга сняла элегантный теплый жакет. Странно, в последнее время она часто чувствует себя уставшей. Или не уставшей, а какой-то... Иногда ей хотелось послать всех к черту и, закрывшись в кабинете, бить и крушить все вокруг. Раньше ведь не было такого. Это все сын виноват, с его отказом идти в медицинский вуз. За восемнадцать лет семейной жизни Инга ни разу не меняла своих решений и всегда стояла на своем. Но полгода назад, представив, какие усилия придется затратить на одновременную войну с сыном и мужем, она смалодушничала – сдалась без боя. Неужели это старость стучится в ворота? Старость с ее климаксом, маразмом и безразличием к окружающим?