Дмитрий Костоглодов лежал на диване и вполглаза наблюдал за тем, как злобное чудовище на экране из-за незначительного пустяка ругало девушку, которую само же и заманило к себе в замок. На животе Дмитрия сидела его младшая сестренка и во все глаза пялилась в телевизор. Девочка не любила смотреть мультики в одиночестве, особенно такие страшные.

– Люсь, ну-ка, слезь с меня, а то мне уже дышать трудно, – попросил брат.

Девочка послушно сползла на диван.

– Дим, что он сказал... Дим, смотри какая она красивая... Дим, а я тоже хочу такую чашку...

В такие минуты Дима обычно держал перед носом книгу или решал кроссворд. Что-то другое делать в обществе Люси и телевизора было весьма проблематично. Не говоря уже о том, чтобы готовиться к экзаменам. Но сейчас ему не хотелось думать ни о школе, ни о будущей карьере. Мысли его все время возвращались к чудовищу на экране. Это был какой-то неправильный мультик. Если и есть на свете чудовища, думал Дима, все они, как правило, женского пола. И самое первое, самое жуткое чудовище – это его мать.

Парень вспомнил, какой разразился в семье скандал, когда он заявил матери, что не хочет поступать в медицинский. Было это весной, где-то в середине марта...

Димка накалывал макароны на вилку и думал о том, что семейный ужин похож на школьный урок в присутствии инспектора районо. Макароны с отбивной котлетой он всегда любил, но сейчас у них был привкус надвигающегося скандала.

Мать имела дурную привычку во время ужина разглагольствовать о своих стараниях в целях благоустройства жизни детей. И сейчас Инга Константиновна рассказывала о том, что она уже поговорила с кем надо, и Дима просто не сможет не поступить в медицинский.

Разговоры о том, что Дима должен стать кардиологом, в семье велись последние два года. При этом мать ни разу не спросила сына, хочет ли он сам идти в медицинский. До десятого класса Димка еще не знал, кем будет, но в сентябре решил стать военным. По крайней мере, ему казалось, что, если он поступит в военное училище, мать перестанет вмешиваться в его жизнь.

Главное – сказать о своем решении матери. И, запихивая в рот очередную порцию макарон, Дмитрий понял, что должен сделать это именно сейчас.

– Мама, я не хочу в медицинский.

– Что? – Инга Константиновна подумала, что ослышалась.

– Я не хочу быть врачом. Меня мутит от одного вида крови.

– Ты сошел с ума! Я полгода только тем и занимаюсь, что пытаюсь выйти на нужных людей, чтобы обеспечить тебе спокойное поступление, а ты заявляешь, что тебе это не нужно? И позволь узнать, чего же ты хочешь?

– Я думал пойти в армию.

Инга посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на дочь и произнесла:

– Людмила, ты поужинала? Иди в свою комнату.

Семилетняя девочка широко раскрыла глаза:

– А какао?

Инга молча налила дочке полную чашку какао и повторила:

– Иди в свою комнату и не забудь плотно прикрыть дверь. И чашку покрепче держи.

Потом мать двоих детей посмотрела на их отца и медленно произнесла:

– Я никогда не думала, что мой сын вырастет таким же рохлей, как и его отец.

Иван Алексеевич с набитым макаронами ртом пробурчал:

– Надо было разводиться.

Дима удивленно посмотрел на отца. За год-полтора до рождения Люды слово «развод» звучало в доме несколько раз. Но потом мама сказала, что скоро их в семье будет четверо, и это страшное слово больше не произносилось. Страшное – потому что Дима точно знал, что, если родители разведутся, его заставят остаться с матерью. Этого десятилетний Димка боялся больше всего. Но развод не входил и в жизненные планы Инги Константиновны: он мог отрицательно сказаться на ее карьере. Да и не могла она допустить, чтобы ее законный муж ушел к другой женщине. Если бы Иван Алексеевич просто захотел развестись, может, Инга Константиновна и позволила бы ему совершить такую глупость. Но отдать мужа его любовнице – этого заместительница главы городской администрации не могла себе позволить. Способ, которым она решила удержать мужа, был не новым, но действенным: она забеременела.

И вот теперь реплика Ивана Алексеевича насторожила женщину. Инга Константиновна несколько растерялась – кого первым поставить на место? Потом решила, что для начала нужно вправить мозги сыну.

– В армию, значит? Не в Чечню ли, случайно, захотелось? Повоевать вздумалось, да?!

– А хоть бы и так! – взвился Димка. – Тебе-то что?

– Я всегда считал, что мой сын здравомыслящий человек, – сказал Иван Алексеевич, – но сейчас, Дима, ты рассуждаешь как ребенок, который мечтает умереть, чтобы насолить родителям. – Он отставил тарелку с недоеденными макаронами и добавил: – Ты мечтаешь стать офицером?

– А что в этом плохого? – ощетинился сын.

– Ничего. Наоборот, я полностью поддерживаю твое решение. Но зачем идти в армию? Лучше сразу поступить в училище.

– И мама, как всегда, обо всем договорится заранее? – язвительно спросил сын.

Инга Константиновна медленно обвела взглядом мужскую часть семьи и выдохнула:

– За что мне такое наказание? Другие на твоем месте радовались бы, что мать во всем помогает, но наш Дмитрий Умный недоволен. Самостоятельности ему, видите ли, хочется. Он сам у нас твердо знает, что надо делать для дальнейшей хорошей жизни. А мать ему только мешает, нашему великоразумному отпрыску. Врачом он быть не желает, ему романтику подавай.

Дмитрию захотелось стукнуть кулаком по столу и заорать на мать, но вместо этого он только встал и поставил тарелку в раковину. Иван Алексеевич раздраженно брякнул вилкой:

– Какой род войск тебя привлекает? И почему ты об этом не сказал раньше? Ты ведь мать поставил в неловкое положение, она договаривалась, просила, а теперь вынуждена будет сказать: «Ах, извините, я вас напрасно потревожила». Нет, сын, так дела не делаются.

Инга подумала, что ей придется извиниться перед ректором медицинского вуза в Краснодаре и срочно поговорить с начальником военкомата – узнать, где какой конкурс и куда лучше отправить мальчика.

– Я бы хотел в училище связи. И притом я хочу сам поступать, са-мо-сто-я-тель-но. – Дима посмотрел на маму. – Ты меня понимаешь?

– Да пожалуйста. Второй раз за тебя просить я не собираюсь, – раздраженно бросила она.

В Инге погибла великая актриса. Не только сын, но и муж, который прекрасно знал, что ей в судьбоносных вопросах доверять нельзя, поверили в то, что она действительно предоставит мальчику полную свободу действий.

– Я еще геометрию не доучил, – произнес Дмитрий, изо всех сил стараясь казаться спокойным, и отправился в свою комнату, радуясь, что ожидавшийся ураган вдруг оказался легким ветерком, и побаиваясь, как бы мать не передумала.

Дмитрий не любил геометрию, вернее, плохо понимал ее. На простенькую, по словам учителя, задачу у него уходило не меньше получаса. Столь же нелюбимым предметом была химия. Его приводили в тихое бешенство слова химички, любившей повторять: «Костоглодов, ты должен учиться так, чтобы твоей матери не было за тебя мучительно стыдно».

Но у него была отличная память, и учеба давалась ему довольно легко. Гуманитарные предметы он вообще не учил – ему достаточно было раз бегло прочитать текст, чтобы потом пересказать его с удивляющей преподавателей точностью. А с математикой-физикой, если возникали проблемы, помогал отец.

– Дим, нарисуй мне дерево, – заныла вошедшая в комнату Люська.

– Отстань.

– Дим, нам задали.

– Сама рисуй. – Димка знал, что его маленькая сестренка все равно добьется своего.

– Дим, а если я нарисую, ты мне раскрасишь?

Димка щелкнул Людмилу по носу:

– Раскрашу. Иди рисуй.

Он улыбнулся. Он был уверен, что раскрашиванием рисунка дело не ограничится. Эта лиса или попросит решить ей задачку, или пристанет с просьбой почитать.

Потом мысли его плавно перешли от Людмилы к родителям. Он вспомнил, как в раннем детстве, когда его спрашивали, кого он больше любит, маму или папу, он, не задумываясь, отвечал «папу». Забавно, что Люся отвечала точно так же...