– А зачем?

– В кино хотели пойти. А тебе-то что?

Джемма пробормотала что-то совсем непонятное, кажется, на своем родном языке.

– Что ты там опять бормочешь? – Диму это начало раздражать. Ему показалось, что девочка стремится подольше удержать его на площадке.

– Можно мне с вами?

– Да ты что?! – он усмехнулся. – Спятила? Найди себе парня и ходи с ним куда хочешь.

– А на меня никто не смотрит, – ответила она как-то слишком весело. – Ну возьмите, а? Я не буду подглядывать, как вы целуетесь...

Дима почувствовал, как у него предательски загорелись уши.

– Да поздно уже, – сказал он мягче. – Тебя родители не отпустят.

– А я с бабушкой живу, она добрая, разрешит. Я быстренько соберусь, вам не придется меня ждать.

Дима уставился на девочку, не понимая, почему она к нему прицепилась. Джемма снова покраснела.

Наконец он додумался позвонить в квартиру Березуцких. Дверь открыла сама Женя.

– Заходи. Я уже почти собралась, – сказала она и посмотрела на Джемму. – Джемма? Ты что-то хотела?

– Можно я пойду с вами в кино?

Женька перевела недоумевающий взгляд на Диму.

– Жень, а может, и правда, пусть с нами идет? – промямлил тот.

– Джеммочка, ты совсем Крысю затискала, – сказала Женя. – Отнеси ее домой.

– Ой, правда... – Девочка виновато посмотрела на свою любимицу и вышла из квартиры. Следом за ней выскочила Женя.

– Ты что, с ума сошла?! – зашипела она, чтобы Дима не услышал. – Иди домой и не порть мне свидание.

– Так я бы только рядышком шла...

– Ты что, вчера родилась? Я тебя прошу, иди домой и не вздумай навязываться к нам в сопровождающие. Димка уезжает через несколько дней. Мы хотим побыть вдвоем. Понятно?

– А я...

– Все! Хватит!

Женя готова была ударить Джемму, но сдержалась, как можно вежливей затолкала девочку в ее же квартиру и захлопнула дверь.

Дмитрий и сам не ожидал, что так легко и быстро привыкнет к казарменным порядкам. В первые недели ему казалось, что общий сортир, запах портянок, подшивка подворотничков, застилание кроватей – это вещи, к которым невозможно относиться без отвращения. Но к концу первого месяца обучения Дмитрий научился не просто держать в руках нитку и иголку – он мог пришить подворотничок, когда глаза уже слипались от усталости. И на остальные мелочи не обращал внимания. Единственное, к чему он так и не смог привыкнуть, – к запаху. И если после отбоя он засыпал мгновенно, то утром устойчивый запах портянок, потных курсантских ног и подмышек, непостиранного белья – все те тонкие нюансы, из которых складывается неповторимый аромат казармы, – казался ему отвратительным.

Постепенно распорядок дня перестал угнетать Дмитрия, теперь его терзало другое: ограничения на выход в город. Но он видел, что старшекурсники сбегали в самоволку без проблем, а офицеры, зная об этом, спускали все на тормозах, и это несколько смягчало его представление о казарменной жизни. К сожалению, на первокурсников это не распространялось – начальник училища считал, что им в городе делать нечего. Но ведь Димка и не собирался вечно оставаться на первом курсе!

А вот к армейской пище Димке привыкнуть было тяжелее. Перловая каша каждый день, а иногда ее давали и два раза – в супе и на завтрак или ужин. А на мойву Димка просто не мог смотреть, его мутило от одного запаха залежалого подсолнечного масла, на котором жарили эту пародию на рыбу. И вечерами постоянно хотелось есть. Димка каждый день вспоминал домашнюю пищу. Раньше он считал, что мать могла бы кормить своих детей получше, поразнообразнее: дома чередовались мясные котлеты с рыбными, отбивные с жареной рыбой. Теперь же Димка вспоминал эти блюда как деликатесы. В их доме никогда не было сала, потому что ни мама, ни отец его не любили. А теперь, когда Димку угостили кусочком сала с черным хлебом, эта немудрящая пища показалась курсанту великолепнейшим лакомством.

А чай! Дмитрий всегда пил только качественный, хорошо заваренный чай и пойло из опилок, которое называлось чаем в училище, он возненавидел с первого же дня.

Офицеры оказались не такими страшными, как боялся Димка, когда проходил комиссию в военкомате. За исключением заместителя начальника курсов по воспитательной работе. Тот действительно, по мнению Дмитрия, был редкостным идиотом. Хотя, как разъяснили курсанту Костоглодову товарищи, не такой уж он был и редкостный – типичный для своей должности и звания. Единственное, что отличало майора Захарченко, – это страсть читать курсантам на занятиях биографии великих полководцев всех времен и народов. Как объяснили Дмитрию все те же товарищи, это вырабатывало у курсантов очень полезную вещь – умение дремать с полуприкрытыми глазами.

Майор Захарченко мог сорок минут кряду вещать о походах Александра Македонского, о снаряжении его войск, количестве воинов и лошадей, а будущие лейтенанты в это время тихо дремали, пользуясь несомненным достоинством майора – плохим зрением.

А самым экстравагантным из преподавательского состава был майор Степарушкин. Майор преподавал СЭС (станционно-эксплуатационную службу) и никакой теории у салаг не спрашивал. У него была своя методика преподавания. Степарушкин, хоть и был въедлив в мелочах, никогда не ставил двоек. Он выстукивал пальцами куплеты из разных песен, и кто правильно угадывал – получал плюсик. А на экзамене количество плюсиков влияло на запись в зачетной книжке. Славу, даже за стенами училища, майор Степарушкин снискал за случай, когда потребовал спеть гимн Советского Союза. Слов никто не знал, и тогда майор, ехидно улыбаясь, начал настукивать морзянкой текст. «Кто споет – тому зачет автоматически», – пообещал он. Несколько курсантов решили попытать счастья, встали и запели. В это время в аудиторию вошел начальник училища. Он удивленно посмотрел на смолкнувший хор, потом перевел взгляд на Степарушкина и предложил ему пройти в свой кабинет.

Подробностей начальственного разноса курсантам узнать так и не удалось. Но майор, к радости будущих защитников родины, остался на своем месте.

В первые же дни пребывания в училище Дмитрий с удивлением обнаружил, что его физическая подготовка далека от идеальной. Обнаружил он это благодаря офицерам, которые после первого же марш-броска обозвали всех новичков дохляками и недоносками. В конце дистанции курсанты не бежали, а с трудом волочили чугунные ноги под насмешливые ухмылки старшекурсников. В тот день Димка почему-то вспомнил мамины настоятельные увещевания выучиться на доктора – уж тогда бы он точно так не мучился! Но на следующей паре лекций он уже забыл и о маме, и о докторе. Это была как раз вводная часть по СЭС с незабвенным майором Степарушкиным. Ради таких вот часов отдыха и расслабления можно было стерпеть любые издевательства на физподготовке!

На фоне СЭС некоторые лекции выглядели куда менее привлекательными, особенно электротехника. Почти с первых дней курсантов начали пичкать схемами, которые надо было чертить самостоятельно. Теперь Дима горько жалел о том, что в школе у них вел черчение хромой алкоголик. Абсолютное отсутствие умения строить чертежи не замедлило сказаться на успеваемости курсанта Костоглодова. Преподаватель всегда делал Дмитрию одно и то же замечание: «Сколько приняли на грудь ваши линии, товарищ курсант?»

Из всех предметов наиболее легко давались Диме физика и высшая математика.

Больше всего в учебе Дмитрию не нравилась разница в отношении преподавателей к тем, кто поступил в училище после армии, и к тем, кто пришел после школьной скамьи. Тех, кто уже отслужил, сразу назначили старшими – дежурными в нарядах, старшинами. Они имели хоть и минимальную, но власть. Димке это показалось несправедливым. Ведь видно же было на экзаменах, кто еле-еле набрал проходной балл. Он не понимал или не хотел понимать, почему в военные училища с большей охотой принимают тех, кто уже видел будни армейской жизни.

Правда, это не помешало Дмитрию еще на вступительных экзаменах познакомиться с Игорем Терещенко, который поступал в училище, успев уже год отслужить в армии. Игорь был не похож на Дмитрия ни внешностью, ни характером. Более бесшабашный, веселый, но вместе с тем и более целеустремленный, Игорь сразу стал лидером в их тандеме.