– Не надо! Ну, пожалуйста… не выгоняйте… – канючила Ева.

– Ладно, иди, – отмахнулась та, не желая слушать очередное вранье.

– Вера Антоновна, купите у меня… ожерелье, – выпалила Ева.

– У тебя? – усмехнулась директриса, не поднимая на нее глаз. Видно, не верила, что у Грелки имеется вещь, способная ее заинтересовать. – Ну-ну…

– Вот, смотрите! – Ева распахнула шерстяную кофту, затем блузку, расстегнула замочек и положила ожерелье перед директрисой, приблизившись к ней, та от Грелкиного перегара поморщилась.

– Ева, где ты украла эту вещь? – нахмурилась директриса.

– Я не крала, – обидчиво поджала губы Ева. – Скажете тоже! Это мое. Моя бабушка подарила мне перед смертью и сказала…

– Про бабушку не заливай, – строго прервала ее Вера Антоновна. – Где взяла?

– Честно, мое! Тут самые настоящие камешки, честно. Хрусталь… сапфиры и рубины… – Ева решила ограничиться этими названиями, поскольку других камней не знала. Ну, еще, конечно, про алмазы с брильянтами слышала, но алмазы все-таки чересчур круто. – В серебре.

У директрисы заинтересованно приподнялись брови, а глаза она не отводила от ожерелья. Видимо, украшение ей понравилось. Наконец, взяв его обеими руками, Вера Антоновна поднесла ожерелье ближе к глазам, повертела…

– И сколько ты хочешь?

– А… десять тысяч! – выдохнула Ева, едва не поперхнувшись собственной наглостью. Но так заведено: просишь десять, дадут пять. – Вы поглядите, какое красивое! Такого сроду не купите за эти деньги.

– Да я вообще-то не ношу подобные вещи, – задумчиво обронила Вера Антоновна, но не отдала ожерелье, а продолжала рассматривать. – Оставить можешь? Я проконсультируюсь у знатоков… Если ожерелье стоит десять тысяч, куплю дочери.

– Я, конечно, вам доверяю, только… вы расписочку напишите. Для моего спокойствия. Все ж таки единственная дорогая вещь у меня. Память от родной бабули…

– Ладно.

Ева взяла расписку, отправилась на кухню побазарить с поварихами. Иногда клиенты оставляют на тарелках почти нетронутую еду, Ева складывает все в целлофановый пакет и приносит домой, а всем говорит, что собакам во дворе отдает. Ага, щас! Она сама вечно голодная, как собака. А экономия должна быть во всем, только так можно выжить в условиях рыночной неразберихи!

– Странно, что у вас украли только часы, – сказал Щукин, осматривая комнату. – Обычно выносят технику, ценности. Неужели больше ничего не взяли?

– Зато какие! – ответил Роман Семенович. – «Шеппард». Мать два года копила, и еще я добавил. Очень дорогие часы. Они спешили на десять минут, и я собирался их в ремонт сдать.

– Говорите, дома были… кто?

– Дочь София с тещей. Теща не встает. А София… вы допросите ее хорошенько…

– Роман! – позволила себе укорить мужа Ариадна. – Софийка не могла…

– Молчать, я сказал! – рявкнул муж, покрывшись пятнами. – Если только взяла дочь, она получит по заслугам! И не перечь!

– Вам знакома фамилия Пушко? – спросил он.

– Пушко? – почесывая затылок, промямлил Роман Семенович. – Не припомню… нет, такого не знаю… А что?

– Да так… – живо сказал Щукин, поднимаясь. – Я должен переговорить с вашей дочерью и тещей наедине.

Глупо, конечно, но он надеялся, что и ожерелье, о котором рассказывала соседка, Пушко украл из этого дома, а возможно, и еще что-нибудь здесь стащил. Но заявлено было только о часах. Зря потрачено время. По элементарным расчетам, вор, забираясь в дом, должен хорошо знать, что и где лежит. Но то, что он стащил одни часы… странно. А ожерелье тогда у Пушко откуда? Впрочем, кражи совершаются в городе каждый день, далеко не все граждане заявляют о пропаже. Тем не менее Щукина заинтересовало, как из дома, где находились две женщины, вор унес часы, – чисто профессиональное любопытство, не более.

Он вошел в комнату. Теща заявителя лежала на кровати, а на стуле рядом сидела хорошенькая девушка, испуганно хлопая глазищами.

– Меня зовут Архип Лукич, я следователь, – представился Щукин.

– А меня Ксения Николаевна, – слегка наклонила голову пожилая женщина. – А это моя внучка София. Садитесь.

Девушка уступила следователю место, пересела на кровать к бабушке. Она явно волновалась.

– Вы обе были дома десятого апреля. В тот день из дома украли…

– Ой, да знаем мы, что украли! – перебила его старушка. – Но мы ничего не слышали и не видели. И никто нас не навещал.

– Как же вор проник в дом?

– Я уходила… – робко подала голос внучка. – Бабушка попросила купить кое-что… Дверь закрыла, ключ положила под коврик на пороге. Мы всегда так делаем.

– Но тогда вор прекрасно знал, где лежит ключ, – сказал Щукин. – А почему вы не слышали, Ксения Николаевна?

– Доживете до моих лет, узнаете, – буркнула та. – Во-первых, я спала, не слышала даже, как Софийка уходила. Но она уходила, потому что принесла мне из магазина крекеры. Во-вторых, у меня со слухом нелады. И потом, – понизила она голос до шепота, – я сомневаюсь, что часы пропали. Роман куда-то положил их и забыл.

– Фамилия Пушко вам знакома?

– Впервые слышу.

Он извинился, что нарушил их покой, вышел. Софийка схватилась за красные щеки ладонями и с облегчением вздохнула. Бабушка тут же погрозила ей пальцем, мол, тише, следователь не отошел еще от двери, а ты выдаешь себя вздохами. Обе прислушались к словам, произносившимся в прихожей, но они доносились неясно.

Щукин сел в машину и тихо рассмеялся. Бабка с внучкой явно что-то скрывают. Во всяком случае, обеих выдавала нервозность, скованность, обе переглядывались и, как показалось Щукину, прекрасно понимали друг друга без слов. Невиноватый человек не станет нервничать. Только в чем их вина? Наверное, часы взяла девочка, продала, а бабка знает об этом и покрывает внучку. Ну и ладно, мало ли какие причины подвигли их на такой поступок. Роман Семенович человек крутой нравом – невооруженным глазом видно. Возможно, он плохо кормит тещу, вот девочка и решила украсть часы, чтоб подкормить бабку… Да, вполне могло быть именно так. Хотя… Надпись на часах, которые продавал Пушко, и надпись на часах, пропавших из этого дома, одна и та же. Значит, все-таки Пушко побывал здесь. Но почему он ограничился только часами? И где взял Пушко ожерелье? Что скрывают Ксения Николаевна и ее внучка, а также зачем? Не стоит торопиться с выводами, надо все хорошенько обдумать и прийти сюда, когда зятя не будет дома. Собственно, о краже ожерелья никто не заявлял, видимо, дешевку стащил алкаш, но часы он точно украл здесь.

Щукин поехал к Грелке.

В половине двенадцатого ночи сторож кафе защелкнул за Евой замки, она поправила платок на голове и пошла по направлению к дому. Ночью становится холодно, но весна есть весна, воздух мягкий, даже ветерок ласкает, а не продувает насквозь. Сначала она к Дубине забежит за алкоголем, потом домой. Столько за один день событий и переживаний… необходимо срочно принять двести грамм, чтоб мозги покинули голову и одолел сон. Сядет Ева одна перед ящиком, жахнет самогоночки, плотно покушает, потом завалится в кроватку, завтра сегодняшние ужасы страшным сном покажутся. А в авоське закус классный лежит из кафе: котлетки, колбаска, сырок… Ух, и зажирели люди – оставляют жратву, будто простое мясо им уж и в пасть не лезет, а питаются одними омарами!

Таким образом рассуждая, Ева торопливо шагала по тротуару к Дубине, предвкушая приятный вечер. Но когда она вспоминала о Пушке, из груди ее непроизвольно вырывался стон. Ведь затаскают менты, затаскают… Осталось одно – насладиться напоследок жизнью. Только бы Верка купила ожерелье! Ева все спустит до копейки, а там хоть трава не расти.

Внезапно подвернулась нога, Ева чуть не упала.

– Ай, зараза…

Она согнулась, потирая ногу, попробовала наступить на нее – нормально, вывиха нет. И тут заметила человека… мужчину… Он шел прямо на нее. Шел энергично, поспешно… Отчего-то екнуло сердце. Ева выпрямилась и продолжила путь, часто поворачивая голову, чтобы краем глаза взглянуть на мужчину сзади. А он шел за ней все быстрей и быстрей. Вне сомнений, хочет догнать Еву! «Насильник!» – подумала она и неожиданно свернула в проулок, отбежала, спряталась за деревом…