На пороге Ксения Николаевна и Софийка разом притормозили, не решаясь войти в дом. Их смутила приоткрытая дверь.

– Мама с папой вернулись! – тихонько пробормотала девушка, представляя, какой удар хватит родителей, когда они увидят бабушку не просто на ногах, а разгуливающей по городу. Тогда уж точно сдадут ее в психушку за обман.

– Машины нет ни во дворе, ни рядом, – возразила Ксения Николаевна. – Кто из нас закрывал дверь?

– Я, – шепотом ответила Софийка. – Ты что, забыла?

– Просто проверяю, не начался ли у меня маразм, – в тон ей сказала Ксения Николаевна. – Ты закрыла, а ключ положила…

– Под коврик, как обычно. Ба, мне страшно. Вдруг там бандиты? – И тут у Софийки выкатились глаза: ее бабушка, старушка преклонных лет, достала из кармана пиджака… нечто похожее на пистолет, только допотопный. – Откуда?

– Это? – мельком взглянула на оружие в своей руке Ксения Николаевна и снова уставилась на дверь. – Потом расскажу. Войдем?

– Ба, эта штука хоть стреляет?

– Понятия не имею, – отозвалась бабушка, осторожно открывая дверь. – Я регулярно его чищу, как меня учили. Во всяком случае, напугает.

Она первая вошла в прихожую, потом толкнула дверь, подождала минуту и вошла в первую комнату. В доме стояла тишь. Обошли еще две комнаты, но никого не обнаружили. Остановившись у двери своей комнаты, бабушка потрясла штуковиной:

– Этот револьвер называется «бульдог». Принадлежал он моей маме в молодости, но мне его подарил мой воспитатель. А ты думала, я буду таскать по городу картину и колье без защиты? Я не идиотка, знаю, в какое время живу. Пойди, посмотри, на месте ли ключ.

Внучка бросилась к входной двери, а Ксения Николаевна распахнула дверь своей комнаты, да так и обомлела.

– Ба, я растяпа, ключ на месте… – доложила вернувшаяся Софийка и осеклась на полуслове, остановившись за спиной бабушки. В комнате явно кто-то побывал – все здесь было перевернуто вверх дном. На кровати лежал открытый ридикюль. Софийка кинулась к нему, пошарила рукой внутри и подняла на бабушку несчастные глаза: – Ба, колье нет!

Ксения Николаевна с хладнокровным спокойствием вошла, взяла в руки ридикюль, чтобы лично удостовериться в пропаже. Положив его на стол, она в задумчивости опустилась на стул.

– Ба, давай вызовем милицию? – захлюпала носом София.

– Нет! – живо пресекла порыв внучки Ксения Николаевна. – Этого делать нельзя. Твой отец меня со свету сживет. Нет, задушит, когда узнает, что я хранила бесценную вещь, а об этом даже Ариадна ни гу-гу.

– Все пропало, – разревелась София, упав лицом в подол бабушки.

– Не плачь, дорогая, – гладила ее по волосам Ксения Николаевна, – мы что-нибудь придумаем. Хорошо, что нас не было дома. А колье… оно любит путешествовать и проверять, сколько в людях дерьма накопилось. Оно вернется… если захочет…

1919 год, январь.

Мест, где не стреляли бы, не существовало. Шальную пулю можно было поймать не только в городе или в деревне, но и в поле, и в лесу. Потому что полем возвращались в свое логово многочисленные банды, а логово располагалось чаще всего в лесах. Россия задыхалась от банд, голода, Гражданской войны, грабежей, эпидемий. Ничего понять было невозможно, кроме того, что наступил конец света. А в Апокалипсис поверили самые ярые атеисты. Люди рвались к границам, к морю, надеясь покинуть умирающую страну навсегда. Кое-как работала железная дорога, но поезда были переполнены, ходили плохо, сословия в них смешались, в вагонах часто завязывались драки на почве социальных разногласий, а убийства вообще стали обыденным явлением.

Из голодного и кровавого Петрограда Анастасию увез муж. Как истинный патриот Серафим Родионович поначалу не собирался покидать родину, надеясь, что разум в народе все же возобладает и что дикая бойня прекратится. Женился он до кошмара – до революции, о которой так мечтали лучшие умы России, но которая породила разбои, нравственное разложение и безысходность. Жена не принесла в его дом ничего материального, только неземную красоту и молодость. Он был старше Анастасии на тридцать лет, но любил ее, как безусый юнец.

Три недели уже они пересекали страну, а преодолели половину пути. По дороге к ним примкнул пожилой профессор Иннокентий Тихонович, врач из Смоленска. Решив, что вдвоем легче защитить женщину, Серафим Родионович принял его в компанию и делился с ним добытым пропитанием, а в часы бесконечных ожиданий поездов мужчины дискутировали. Но Анастасия занемогла. Пришлось сделать незапланированную остановку уже на территории Украины и напроситься на постой к станционному смотрителю. Тот выделил комнату с одной кроватью, на которую легла Анастасия, а мужчин снабдил матрацами. Расплатился Серафим Родионович кольцом с рубином и ушел на поиски пропитания. Поезд ушел, а когда будет следующий – никто не мог сказать.

– Безобразие, – ворчал он, поставив на стол кипяток в чайнике и котелок с варевом. – Это все, что удалось достать. Продукты не добудешь и за мешок золота.

– Сейчас все можно достать, надо лишь знать места, – возразил Иннокентий Тихонович. – Раньше все можно было купить, а революция принесла новую форму товарно-денежных отношений – доставание.

– Товарно-денежные отношения вообще отменили, – запальчиво заявил Серафим Родионович. Развал в стране – это была его больная тема. – Попробуйте купить что-нибудь, даже если достанете. Нынче господствует натуральный обмен. И красный террор. Все отменили – бога, законы, ценность личности. Культивируется классовая ненависть и террор. А знаете ли, профессор, я приберег пачку чая! Настоящего китайского чая. Думаю, Анастаси не откажется выпить чашечку… кружечку чая.

Он достал из кофра маленькую пачку и торжественно высыпал в чайник. Моментально по комнате разнесся чарующий аромат.

– Ммм… – прикрыл веки профессор. – Чудо! А насчет террора… Вспомните Великую французскую революцию – Робеспьер тоже организовал террор…

– Оставьте, профессор! – неучтиво перебил Серафим Родионович. – Я все знаю про французскую революцию. Она далека от меня так же, как нашествие Чингисхана. А последствия нашей революции я испытал на собственной шкуре. Знаете, сколько было расстреляно в сентябре? Тысячи. Тысячи умных, достойных и невинных людей. Это же массовое убийство! И причина того, что они погибли, в их происхождении, как во времена Великой французской революции. Только масштабы куда значительней. Что ж нам так не повезло?

Иннокентий Тихонович тем временем забрал градусник у дремавшей Анастасии, поднес его к лампе на столе, надел пенсне и долго изучал шкалу термометра. Затем осмотрел больную, заставил высунуть язык, вернулся к столу.

– Как она? – обеспокоенно спросил Серафим Родионович.

– Лишь бы не тиф…

– Вы же врач, профессор, – побелел Серафим Родионович. – Вы не можете поставить диагноз?

– Температура повышается, но одни только изменения температуры без сопоставления клинических исследований не могут служить диагностическим признаком на первых порах болезни. Надо ждать. А пока сделаем холодный компресс и дадим жаропонижающее средство. У меня имеется небольшой запас, как у всякого эскулапа.

Серафим Родионович присел на кровать, поднес руку жены к губам:

– Анастаси, как ты себя чувствуешь?

– Голова болит, – с трудом ответила она. – Не волнуйся, милый, пройдет.

– Чаю выпьешь?

– Чаю? – недоверчиво спросила она. – Настоящего? Откуда?

Он лишь загадочно улыбнулся, налил в жестяную кружку чая и принес жене. Анастасия села, обхватила кончиками белого пухового платка кружку и стала неторопливо пить. И мужчины приступили к скромному ужину с чаепитием.

– Не ту дорогу мы избрали, – посетовал профессор. – Надо было прямиком на Царицын ехать. Там, говорят, генерал Краснов, а оттуда на Дон, а там и до Екатеринодара рукой подать. Корнилов надежно держит Екатеринодар.