Н. приехал, стал расспрашивать подробности, но Непрятвин был угрюм и неразговорчив, он требовал одного: познакомить его с тем, кто закодировал Н. Причем Непрятвин был как-то странно подозрителен.

– С какой стати вы так заинтересовались? – неприветливо спросил он Н.

Н. с той дурной дурашливостью, которая так отличает актеров, желающих играть и в жизни, не понимая, насколько это смешно и глупо, воскликнул:

– Просто мы – товарищи по несчастью!

– А может, по счастью? – хмуро спросил Непрятвин.

– Конечно! – тут же переключился Н. – Это ведь как посмотреть!

– А кроме кода относительно желания выпить, вы никаких других кодов в себе не чувствуете?

От меня не ускользнуло то, что Н., не ответив, отвел глаза, заерзал, пробормотал что-то неразборчивое.

– Не хочется ли вам убить кого-нибудь? – с бледным лицом продолжал Непрятвин свой допрос.

– Нет, нет, нет! – слишком как-то поспешно и активно закричал Н., вскочил и отошел к окну.

Я перебил этот бесполезный разговор. Я предложил немедленно позвонить экстрасенсу. Н. стал звонить. Экстрасенс Дружбин заявил по телефону, что он никак не может сегодня принять Непрятвина, хотя и верит в трудность его положения, но у него сегодня ответственный массовый оздоровительный сеанс.

Непрятвин, горя от нетерпения, потребовал отправиться прямо туда, я вынужден был согласиться, Н. присоединился к нам, хотя Непрятвин и посматривал на него очень подозрительно, Н. все время как-то оказывался в тени, чтобы не было видно его глаз.

И вот мы в зале. Вышел экстрасенс Дружбин. Начался сеанс гипноза, который я не буду описывать, он был в точности похож на те сеансы, которые, в исполнении других экстрасенсов, показывали в свое время по телевизору.

На меня это, конечно же, не подействовало в силу независимости моего характера, я только почувствовал небольшую сонливость из-за утомления и нервных событий, пережитых утром, я, кстати, собирался наведаться к Алине и предложить свою вполне бескорыстную помощь в житейских делах, в театре меня, например, всегда выбирали в похоронную комиссию, зная, что я могу деликатно и быстро устроить все как надо.

После сеанса Н. обещал сейчас же свести нас с Дружбиным. Но мы не могли к нему пробиться сквозь толпы поклонников, а когда пробились, то встретили заслон еще крепче: что-то вроде добровольных телохранителей Дружбина, которые не хотели слушать объяснений Н., что он до выступления уже был у Дружбина, а теперь должен встретиться еще, тот его ждет.

– Никого он не ждет! – сказал один из охранников. – Не велено никого пускать!

Н. был смущен, Непрятвин зол и нетерпелив, он потребовал адрес, чтобы поехать к Дружбину домой, Н. сказал адрес, но сказал, что Непрятвину нельзя ехать одному, Дружбин его просто не впустит.

Но и нас троих Дружбин не хотел пускать.

– Значит, предпочитаете работать оптом, а не в розницу? – язвительно спросил Непрятвин в щель приоткрытой двери.

И заинтригованный Дружбин открыл дверь.

Он был человек среднего роста (далее три пустые строки. – А.С.)

Непрятвин, нервничая, но и с каким-то непонятным вызовом, кратко изложил свою историю.

– Ну, и чего же вы хотите? – спросил Дружбин.

Н. в это время почему-то бесконечно смеялся – тихо, мелко.

– Вы прекрасно понимаете, чего я хочу! – желчно сказал Непрятвин. – Вы прекрасно это понимаете и перестаньте играть в свои игры, предназначенные для людей слабого рассудка и неразвитого интеллекта! Боюсь, – сказал он потом, – что у вас ничего не получится, от вас несет высокомерием и презрением ко мне, а впрочем, и ко всем людям.

– Вы ошибаетесь, – сказал Дружбин.

Но я невольно почувствовал правоту в словах Непрятвина. А Н. перестал смеяться и следил за всем с обостренным любопытством, переводя взгляд с Непрятвина на Дружбина, но как только заметил мое наблюдение, тут же отвел глаза, словно смутился. Он становился мне все больше непонятен.

– Вы сами нуждаетесь в лечении! – заявил Непрятвин. – Вы больны манией величия!

– Зачем же вы ко мне обратились? – довольно резонно спросил Дружбин.

– Я еще не обратился. Я хотел посмотреть на вас вблизи. Я хотел понять, сумеете ли вы повлиять на меня, сумеете ли внушить мне, загипнотизировать. Нет, не сумеете! Уже хотя бы потому, что я вам не верю!

Дружбин был озадачен, но стремление изобразить хорошую мину при плохой игре возобладало:

– Что ж, не смею удерживать, – сказал он, – хотя вы ошибаетесь, через несколько сеансов я способен ввести вас в состояние гипнотического сна!

– Ничего подобного! – отрезал Непрятвин и вдруг поглядел на Дружбина как-то пристально, вглядываясь.

Н. насторожился.

– Так вот в чем дело! – вдруг воскликнул Непрятвин и обратился ко мне: – Понимаете, Николай Валентинович, в чем дело? Маркушев – умер?

– Да.

– Ничего подобного! Все подстроено! Он притворился, что умер, то есть пустил ложный слух, чтобы я стал разыскивать других экстрасенсов! Для чего? Для того, чтобы я к каждому из них почувствовал отвращение – а я-то думаю, почему я испытываю к нему такое отвращение?! – Он ткнул пальцем в Дружбина. – По внушению Маркушева я должен убить каждого из них и устранить тем самым всех его конкурентов!

– О чем вы? – не мог понять, но уже догадывался Дружбин, а Н. смотрел на Непрятвина жадно, будто ждал чего-то.

– О том, голубчик, о том! – радостно закричал Непрятвин. – Хватит тебе дурачить людей, смерть твоя пришла! Ну? Почему ты не говоришь мне: «Вы прекрасно себя чувствуете, вам хорошо, вы на берегу моря?» Почему ты не гипнотизируешь меня, гипнотизер?

И он двинулся на Дружбина с поднятыми руками, со страшным лицом. Дружбин был в тонком спортивном костюме белого цвета, и этот белый цвет его выдал, потому что произошло следующее: он замочил штаны. Я вполне понимаю его: у Непрятвина был вид маньяка и убийцы, я бы сам испугался, но мне пришлось играть другую роль: я отпихнул Непрятвина и вытолкал его из квартиры, рискуя, что его злоба обратится против меня. Н. же остался в стороне и вышел за нами, странно хихикая.

Мы поехали домой, Н. и тут увязался с нами, хотя он нам обоим был неприятен, почему я и не называю полностью его фамилию. Мне требовалось успокоить нервы, поэтому я спросил у них, не будет ли их раздражать или провоцировать, если я немного выпью?

– Ничуть! – затряс головой Н., а Непрятвин сказал:

– Да, будет раздражать и провоцировать! Но именно это мне и надо! Не дождется Маргиш (так в тексте. – А.С.), я не умру, не поддамся! Я еще буду иметь с ним завтра серьезный разговор! Не на того напал, голубчик!

Я немного выпил, затем Непрятвин, интересуясь моей актерской биографией, попросил меня рассказать о жизни, поневоле я пришел в грустное расположение духа, затем Н. попросил меня прочесть любимый мой монолог из «Моцарта и Сальери». Утомившись, я прилег здесь же (у меня просторная кухня, 12 метров), на диване, и задремал. И сквозь сон услышал странный разговор.

– Вы мучаетесь оттого, что не знаете, кто вы, – говорил Н. – А я знаю, кто я, и не мучаюсь.

– Мы оба закодированные, что тут знать? – отвечал Непрятвин.

– Я инопланетянин! И ты тоже.

– Докажи, – спокойно сказал Непрятвин.

– Как дважды два. Например: не казалось ли тебе глупым, что природа поделила людей на мужчин и женщин? Кроме неприятностей, от этого ничего нет. Войны. Кровопролития.

– Ну, казалось.

– Почему? Стой, отвечу сам! Потому что ты знаешь более разумное устройство вещей. Тут вообще слишком много бессмыслиц. У человека есть речь, а он мечтает помолчать, речь обманывает, информация сплошь и рядом оказывается дезинформацией. Люди даже про это выдумали так называемые стихи. «Мысль изреченная есть ложь!» И – восхищаются! Дальше. У человека есть разум – в кавычках! – а он только и делает, что сомневается в его необходимости. Вопрос: можно ли в таком случае назвать человека разумным существом?

– Нет! – ответил Непрятвин.

– Видишь! Ты жил, считал, что все в порядке, но вот я сказал два слова – и ты изменил свой образ мыслей начисто! Потому что ты – инопланетянин.