Мне кажется, что это их и тревожит. Ведь все группировки, о которых столько говорят — битники, черноблузники и т. д., — являются, по-моему, реакцией на это чувство тревоги. Лет пятьдесят назад существовало определенное количество профессий. Было ремесло, мелкая торговля, промышленность, свободные профессии. Сегодня существует бесчисленное множество профессий. Они рождаются ежедневно, и каждая из них требует новых знаний, часто специальных. Один мой друг, профессор-гематолог, возвратившись с международного симпозиума, признался мне:
— Половины докладов я не понял. Это было выше моего разумения.
Смогут ли молодые сами найти верный путь, если мы не воспитаем у них с детства самостоятельность, не приучим к ответственности за свои действия? Я считаю, что лучшим наследством, которое мы сможем им оставить, будет отсутствие вражды, вернее — ненависть к войне и любому виду насилия. В условиях мирного существования молодежь сама сумеет разобраться, где истина.
С глубокой любовью к «маленьким людям»[132] (перевод Э. Шрайбер)
С творчеством Виктора Гюго я познакомился поздно, в четырнадцать лет. До этого я мало читал французских авторов, больше увлекался Гоголем и Достоевским, Чеховым и Горьким. Книги русских классиков давали мне квартиросъемщики моей матери — русские студенты.
Здесь я позволю себе небольшое отступление. С возрастом я стал относить всех деятелей культуры и искусства — будь то скульпторы, музыканты, художники или писатели — к нескольким четко отличающимся между собой категориям. Превыше всех прочих ставлю тех, кого считаю творцами, то есть художников, испытывавших непреодолимое стремление выразить себя в своем творчестве, — Баха, Моцарта, Рембрандта, Ван Гога, Гюго. Ко второй категории отношу эстетов, то есть тех, кто обладает совершенной техникой, изысканным стилем. К третьей — моралистов, которые исходят из какой-то отвлеченной идеи и на ее основе создают столь же абстрактные образы. Наконец, существует и четвертая категория — увы! — слишком многочисленная. Это ремесленники от литературы, которых, к сожалению, становится все больше, сочиняющие так называемые бестселлеры.
Я говорю об этом лишь потому, чтобы подчеркнуть, что Виктор Гюго с самого раннего возраста, когда был еще подростком, испытывал неодолимую потребность выразить себя. И на протяжении всей своей жизни оставался ей верен. Это качество я ценю в писателе превыше всех остальных.
Эжен Сю написал «Парижские тайны», воспользовавшись тем, что в ту пору вошли в моду толстые журналы, печатавшиеся огромными тиражами. В подобных изданиях большое место отводилось «роману с продолжением». Эжен Сю, конечно, немало писал об обездоленных людях, о тех, кого общество выбросило на «дно», однако сам он как человек не проявлял к ним ни малейшего сострадания. Гюго (издал «Отверженных» вовсе не ради славы — к тому времени он уже завоевал ее историческими драмами. Своих проев — а многие из них настолько типичны, что их имена (гали нарицательными, — писатель наблюдал самым непосредственным образом, и не как посторонний, а как человек, глубоко сочувствующий им.
Доказательством искренности Виктора Гюго, его верность своим убеждениям служит, на мой взгляд, тот факт, что Писатель долгое время был вынужден жить в изгнании (после бонапартистского переворота 1851 года[133]). Гюго наряду с Золя, защитником простого народа, был одним из немногих Французских писателей, выступивших в защиту коммунаров.
Гюго монументален, как Гоголь, Достоевский, Чехов. Такие люди — сама сила природы. Они писали потому, что испытывали в этом потребность. Ближе всех к Гюго стоит, пожалуй, Лев Толстой, произведения которого столь же искренни. В своей искренности Толстой — гигант мировой литературы — пошел до конца. Меня потрясли не только его романы «Война и мир» и «Анна Каренина», но и его повести, такие, как «Смерть Ивана Ильича». В них писатель сумел проникнуть в самую глубину человеческого существа.
Виктор Гюго возвысился над своим веком. Подобно всем гениям, Гюго был создан из единой глыбы. И в наши дни читатели разных стран стремятся ближе узнать из его книг Францию, понять душу ее народа. Виктору Гюго я обязан тем, что твердо следую своим убеждениям и в 79 лет по-прежнему придерживаюсь тех же взглядов и питаю те же надежды, что в молодости. К сожалению, я не обладаю ни такой энергией, ни той силой, которые присущи гению Гюго. У нас, возможно, есть одна общая черта: глубокая любовь к «маленьким людям». Заслуга Виктора Гюго в том, что он понимал их, хотя и принадлежал к другой социальной среде.
Статьи и воспоминания
Он был защитником демократии[134] (перевод Э. Шрайбер)
— Какие отношения, г-н Жорж Сименон, связывали вас с Чарли Чаплином?
Сименон. Я был очень дружен с ним, с Уной и со всей его семьей. Я знаю всех его детей, играл с ними, они выросли у меня на глазах…
— Сколько времени вы были знакомы с Чаплином?
Сименон. Со времен Голливуда, то есть очень давно.
— Какое место вы отводите Чаплину в мире искусства?
Сименон. Чаплин слишком велик, чтобы можно было его оценивать. Возможно, он один из тех редких людей, которых будут вспоминать через три или четыре столетия. Он создал не просто киноперсонаж, он создал Маленького Человека, точнее, взгляд на, как бы это сказать, раздавленного человека, который и сейчас остается раздавленным. По-моему, до него этого не сделал никто.
— По сути дела, это такой же маленький человек, которого вы описываете в своих романах?
Сименон. Правильно, но я не уверен, стоит ли мне об этом говорить, ибо это означало бы, что я хочу пристроиться к славе Чаплина. Славе вполне заслуженной. Что же касается его личной жизни, то самым замечательным человеком в его судьбе стала Уна. Это идеальная женщина, которая подарила ему покой, счастье и вообще все, не говоря о восьми детях за тридцать четыре года их совместной жизни.
— Вы были близко знакомы с Чаплином. Отличался ли он от того образа, который сложился у всех?
Сименон. Отнюдь нет. Он был очень гостеприимный и веселый человек. Когда он говорил, он играл. Рассказывая нам историю, он всю ее передавал жестами и мимикой. Даже если дело происходило во время обеда, он вставал и, жестикулируя, начинал свой рассказ.
— Можно ли сказать, что он был самым великим в истории кино?
Сименон. Без всякого сомнения. Он превосходит всех остальных на тысячу голов.
— Какова была ваша реакция, когда вы узнали о его кончине?
Сименон. Мне трудно говорить, просто нечего сказать — я был раздавлен. Я ожидал его смерти в течение нескольких недель, так же как его дети и жена. Все мы знали, что это конец, но, несмотря ни на что, когда это случилось, мы все почувствовали себя осиротевшими. Смерть Чаплина меня потрясла, ведь умер друг, человек действительно необыкновенных личных качеств. Чаплин не только гениальный художник, можно утверждать, что он нашел способ выразить самое патетическое, что есть в человечестве.
— Считаете ли вы, что персонаж, созданный Чарли, воплощает черты современного человека?
Сименон. Я скажу даже, что в формировании современного человека большая заслуга Чарли Чаплина, то есть созданного им персонажа. Он придумал особый образ мышления, своеобразную форму бунтарства, что проявилось в самых первых его фильмах. Сначала американцы думали, что он хочет показать смешного героя, и за это аплодировали ему. Заметив, что этот так называемый «смешной» герой на самом деле реален и в то же время опасен, потому что презирает все, нападает на все — богатство, религию, бизнес, полицию и т. д., они очень быстро перестали его любить…
