Однако эти люди, до которых мне стоило такого труда добраться, в большинстве своем не были ни слабаками, ни мечтателями, ни рохлями.

Их всех соблазнила более широкая, свободная, яркая жизнь, и они, не колеблясь, бросили все, чтобы попытать судьбу. Иначе говоря, они — авантюристы в точном смысле слова.

Если верить книгам, кое-кто из них добивается успеха. Иные даже прославились и вошли в легенду.

Подсчитав, я увидел, что из трех последних лет два года провел в тропиках. Возможно, мне просто не повезло, но я встречал только других, остальных, тех, кто не преуспел, не стал ни героем, ни святым, ни даже миллионером или рантье.

Если угодно, одних авантюристов-неудачников.

У нас много толковали о Гальмо, который фантастически разбогател, что не помешало ему умереть самой что ни на есть подлой смертью.

А я хочу поговорить как раз обо всех тех авантюристах, которые умерли или умрут такой же смертью, так и не дождавшись такой же исключительной удачи, то есть богатства.

Например, о человеке, в чей колодец попал корешок риса и в полгода свел его в могилу, между тем как врачи ровным счетом ничего у него не находили.

Или о том, который заразился слоновой болезнью, выпив бокал пива.

А еще о том богатом французском аристократе, который отправился в Южную Америку, чтобы вырвать своего брата из рук какой-то индианки, и…

Это вовсе не колониальные истории, потому что колонии — это значит администрация, а администрация — совершенно особый мир.

Это истории о людях, которые уехали, полные пыла, надежд, планов, а тропики так их скрутили, что…

Вот об этом я и попытаюсь вам рассказать!

Теперь вы понимаете, почему во время странствий я с нежностью думал о милых наших неудачниках, оставшихся во Франции?

Они кажутся чуть не водевильными персонажами, везунчиками рядом с теми неудачниками из самого ада…

Я не назвал вам тот городишко, где видел первых, поскольку неудачники — люди умные и обидчивые. Что до вторых, мне придется прибегнуть к еще большим предосторожностям, поскольку они умны и обидчивы в квадрате.

Если я скажу вам: «На острове Раротонга живет один белый, который…», это будет катастрофа. Потому что на этом острове живут только двое белых, и пятьсот чиновников в наших владениях в Океании мигом все поймут.

Зачем причинять страдания этим людям, которые ничего больше не хотят, кроме покоя?

Лучше уж запутать следы. Если я пишу, что некто находился на одном из Маркизских островов, это, вне всякого сомнения, означает, что он жил на островах Туамоту. Если упоминаю Колумбию, значит, имею в виду Боливию, а Эквадор подчас будет обозначать Венесуэлу.

Потому что любители дальних странствий и авантюристы знают друг друга не хуже, чем обитатели маленького городка.

На Таити я повстречал одного давно уже работающего в колониях врача, с которым болтал три вечера подряд. Так вот, все эти три вечера прошли в разговорах о людях, с которыми мы оба сталкивались в Габоне, в Судане, на Новых Гебридах и в Сайгоне.

Я начинал:

— Выехав из Конакри, я встретил на 247-м километре…

— Лейтенанта такого-то… служит на железной дороге…

И всякий раз он попадал в точку.

Видите, как важно соблюдать осторожность: ведь рассказ, который вас всего лишь слегка заинтересовал, через полгода может обернуться катастрофой для какого-нибудь неудачника, застрявшего на 23-м или 146-м километре одной из дорог ада, куда его засунули по благожелательной протекции какой-нибудь свояченицы или кузины.

Впрочем, я буду путать далеко не все следы.

Сочинять я ничего не стану. Какое там! Обладай я сам разнузданным воображением, правда все равно превосходит мои выдумки.

Потому что — повторяю — наши милые домашние неудачники — балованые дети по сравнению с теми, которые… Словом, с теми, кто метил высоко, очень высоко. И кто испытал на себе, что значит падение.

Этот сюжет заезжен не меньше, чем соблазнение юной работницы в расхожих романах. И вот недавно я убедился, что он правдив: в нем есть прямолинейная, жестокая правда почтовой открытки.

Я расскажу историю инженера, посланного в Южную Америку для проведения геологических изысканий. Некий делец из Нью-Йорка, Лондона или Парижа отправляет молодого специалиста в далекую страну с гибельным климатом. Инженер должен представить благоприятный доклад, в результате которого на бирже подскочат акции рудников.

Второстепенные персонажи, как правило, таковы: № 1 — метис, которому поручено уговорить или отравить молодого человека; № 2- влюбленная туземка; № 3 — дочка дельца, влюбленная еще сильнее.

Я приехал в один уголок на берегу Тихого океана, и при мне там разыгралась точь-в-точь такая история; хочу рассказать ее, очистив от всякого киношного романтизма, от всякой избыточной экзотики.

Ведь экзотика — это нечто несуществующее. Стоит очутиться там — в Африке, Азии или экваториальных джунглях, — и сразу свыкаешься с пейзажем: дерево — оно и есть дерево, будь то дуб, манго или кокосовая пальма; прохожий — он и есть прохожий, белый он или негр, носит он одежду из ткани или прикрывает наготу пучком сухой травы. Человек привыкает ко всему.

Обстановка золотых приисков? Пожалуйста! Прежде всего представьте себе низкий, грязный берег, очень широкую реку тускло-серого цвета, которая, разветвляясь на добрую сотню рукавов, впадает в Тихий океан…

Океан в тех местах тоже серого цвета и небо серо. Заблуждаются те, кто воображает себе, будто в тропиках сплошное буйство красок и ослепительный свет. Большую часть времени вы проводите в гнетущей серой дымке, теплой, однообразной, солнце словно разжижается в ней — и все равно пропекает вам голову до самого мозга, вынуждая не снимать шлем с утра до вечера.

Вдоль океана, вдоль реки тянется непроходимый лес, вздымается зелень, но и у нее какой-то серый оттенок.

Здесь, в джунглях, до сих пор еще обитают дикари-индейцы, охотники за головами, но можно прожить в этих краях лет шесть и ни разу их не увидеть.

Вдали от океана, в пяти днях пути на каноэ, есть город, о названии которого я умолчу, испанский городишко, похожий на тот, с которого я начал рассказ, но в этом городишке жарко, в нем нет воздуха, нет веселья, потому что он лежит на равнине.

Золотой прииск? Чтобы попасть туда из города, надо сперва спуститься по реке до самого моря. Я сказал — пять дней пути. Нанимают три или четыре каноэ, каждым правят два индейца. К бортам каноэ крепятся стволы бамбука, они служат балансирами. Путешественники преодолевают пороги. Берегутся аллигаторов. Часто встречаются мели, и тогда индейцы соскакивают в воду и толкают лодки.

Спят на земле, положив рядом ружья, но главное, все время приходится сражаться с насекомыми, и поутру опухшие лица путешественников напоминают цветную капусту.

Добравшись до устья, надо выйти в океан и проплыть несколько миль вдоль берега до следующей речки, поуже, а затем подниматься по ней еще два дня.

Не спрашивайте, можно ли проделать этот путь пешком, на лошади, в машине. Через лес не пробраться. Это стена. Единственная дорога — река, другой нет.

Просвет среди деревьев. В сотне метров от мутной реки деревянный дом, крытый гофрированным железом, белые буквы складываются в солидные слова: «Анонимное общество золотых приисков…»

Внутри дома железная походная кровать, умывальник, письменный стол светлого дерева, как во всех конторах, груды бумаг на шкафах, старомодный сейф.

И человек, француз — ему без малого тридцать пять лет.

Апрель, 12-е число, запомните хорошенько эту дату. Самый разгар сезона больших дождей и соответственно невыносимой жары. Дождь стоит стеной часы и дни напролет, все вокруг затоплено, а когда солнце желтым лимоном проглядывает из-за густой пелены облаков, от земли валит пар, и напрасно человек старается вздохнуть полной грудью: дыхание делается прерывистым, затрудненным.

Вечер. Хибару заливают струи дождя, плесень разъедает сапоги, вырастает на всем, что сделано из кожи. Стопки бумаг на столе пропитаны водой и похожи на влажные тряпки.