Он встал и направился в ближайшую арку, хотя нечто ему подсказывало пройтись по задворкам между третьим домом и высоким забором, покрытым какой-то салатовой дрянью, похожей на мастику и оставляющей несмываемые пятна на брюках, если не хватает силенок подтянуться и приходится ширкать по доскам носками ботинок и коленками. Местечко там было какое-то на удивление спокойное - детям развернуться на узкой дорожке никак не удавалось, поэтому кусты смородины под окнами разрослись особенно развесисто, а при желании около них всегда можно отыскать каким-то образом попавшие туда интересные вещицы, почти как около казармы. За торцом дома стояла гроза малышей - парикмахерская, "оболванивание" в коей вызывало реки слез и децибелы рева. Дальше росли два высоченных каштана, и на их ветвях еще можно было отыскать случайно сохранившиеся, пожелтевшие, сморщившиеся, с обвисшими иголками плоды.

Но Слава поленился, за что и был немедленно наказан.

В арке от стены отделилась скукоженная тень, схватила его за рукав и зашептала горячо и до мурашек щекотливо в ухо:

- Ты видишь? Ты чувствуешь? Ты представляешь? Здесь можно очень долго ждать, а дня все не будет... И в школу никогда не опоздаешь... И каникул все нет... А говорят - бывает Новый год... День рождения... Подарки... - с каждым вымученным выдохом липкие капли слов оседали на голой коже шеи между шарфом и шапкой, Слава морщился, как от предчувствия укола, вертел головой, дергал локтем, стараясь выскочить из схватившего мрака, но ботинки оставляли в грязи лишь гладкие полосы с вкраплениями редких камешков.

Попался он крепко. Да и не имело особого смысла куда-то вырываться. Вот она - долгожданная и совсем не игрушечная гадость, как замерзшая Марина.

- Вова? Ты чего, мужиклар? - прохрипел Слава придушенно - шарф окончательно перекрутился, намок от дождя или пота, один его конец болтался где-то подмышкой, второй уже вылезал из рукава и петля продолжала затягиваться.

- Сколько времени, Славка! - завопил даже не вопросительно Вова.

- Черт, да вот же, вот же, - пытался он предъявить Дубинину пропуск в виде секундной стрелки, но проклятая одежда не давала сделать и движения. Наконец левая рука все-таки высвободилась, дыхание перехватило, но по прозрачным глазам Вовы скользнул спасительный зайчик отраженного солнца и его отпустило.

Задыхаясь Слава расстегнул анарак (проклятый замок опять застрял на середине), разжал щупальца красного лохматого шарфа и, согнувшись пополам, попытался успокоиться. Арка продувалась, и он стянул заодно шапку, подставляя намокшие волосы ветру. Сердце испуганно стучало, во рту пересохло, губы покрылись противной, горькой коркой. Вова сегодня определенно постарался. Хорошо еще, что это произошло в самом начале... дня. Что теперь делать? Вопрос необходимо решить в самое ближайшее время и вовсе не из милосердия. Зря он все откладывает и откладывает, но обычные примочки здесь не подействуют. Иммунитет. Необходимо что-то более радикальное, хирургическое...

Слава выпрямился и потер висок. Палец наткнулся на шрам - онемевший, стянутый клочок кожи.

Вова стоял прислонившись к стенке и яростно вытирал рот. Неожиданно выглядел он вполне прилично в своем светло-коричневом пальто из ламы, вязаной шапке пирожком и сумкой через плечо. Возня нисколько не сказалась на его опрятности, зато сам Слава выглядел как жертва похищения и грабежа. Холод незаметно забрался под анарак, лизнул кожу ледяным языком. Бог ты мой, ведь осень на дворе! Кое-как приведя себя в порядок, но все равно чувствуя, что под курткой пиджак измялся, воротник сломался и выпирает сзади, рубашка вылезла из брюк, пряжка ремня съехала на аппендикс, а штанины натянулись на бедрах, он взял осторожно Вову под руку, вывел его на свет и усадил на ограду умершей клумбы, где в свое время дети часто играли в испорченный телефон. Вова не сопротивлялся и легко сел на заиндевевшую железяку. Слава садиться поостерегся и щурился на вставшее над деревьями остывшее красное солнце.

- Хорошее... хорошая погода, - немного сбился он и покосился на Вову, но тот лишь согласно кивнул.

- Вон наши идут, - еще бодрее зашел с тыла Слава. Из подъезда действительно вышли Оля и Марина, оживленно о чем-то беседуя и тайком посматривая в их сторону. Мальчишки проводили девчонок хмурыми и равнодушными глазами.

- Паршиво-то как, - признался наконец Вова. Он прижал толстую сумку к животу, сложил на нее руки и скрючился так, что подбородок уперся в кулаки.

Слава размел иней с узкой ржавой поверхности, натянул на зад край анарака, насколько это было возможным, и присел вплотную к Вове. Холод прожег брюки и появилось ощущение, что он сидит на чем-то мокром. Ему было искренне жаль. Он никогда не задумывался над такой возможностью. Строго говоря, он вообще не о чем не задумывался, хотя подобный вопрос и возникал, задевал его краешком, но более в черно-юмористическом ключе - а вдруг тогда он сможет узнать, что...

- А что там? - толкнул он плечом Вову.

- Где? Стена?

Возможно, и стена, или дыра, или червоточина. Не стоит такого касаться. Надо же, сидит вот рядом еще один огроменный и опасный соблазн, лакомая мякоть, только тронь - брызнет соком или ядом. Что таиться перед собой, храбриться - ему страшно и жутко, как... как на уроке, когда не выучил задание, а в вязкой, притаившейся тишине раздается твоя фамилия, и сердце ухает вниз, в бездну. Естественно, речь идет не о сейчас, а о далеком вчера, проходящем через сегодня и завтра, но роли это не играет - память и ощущение живут.

- Зайдем в чайную, - предложил он, выдираясь из сиропа искушения. Первый враг раздумий - сытый желудок. Он встал, поднял живую куклу, отряхнул ее, сдвинул на бок сумку, чтобы тот не походил на коробейника, и, подталкивая Вову в неестественно прямую спину, направил его к трем березкам у склада.

Они прошли мимо громадной, до сих пор не высохшей лужи, в которой мальчишки городка пускали сделанные из мыльниц кораблики под бумажными парусами и устраивали морские сражения, для чего в цене были небольшие голыши для бомбардировки вражеских эскадр и высокие сапоги с профилем индейца на голенищах, чтобы не замочить ноги в спасательных кораблеподъемных экспедициях. Когда вода в ней вымерзнет, то на обнажившемся дне наверняка можно будет найти обломки разбитых галер и галеонов. Поднялись на пригорок к многострадальным березкам, по одной из которых постоянно лазили на крышу склада, где в свое время Серега Смирнов нашел старинную военную бляху, непонятно как туда попавшую. Жизнь других деревьев была так же тяжела - по весне из них добывали березовый сок с мякотью, отчего стволы были усеяны дырками и разрезами. Березы как-то это все терпели, но облетали одними из первых, быстро набирали тяжелую осеннюю влагу, чернели и резали глаз своей угрюмостью до мая месяца.

Склад представлял собой поставленное на бетонные блоки деревянное и, скорее всего, очень уж временное строение, если судить по размеру щелей между трухлявыми побеленными досками. Ворота его сейчас были заперты, но в редкие времена, когда их отворяли, оттуда тянуло вечной сыростью, гнилью, а в темноте можно было усмотреть громоздившиеся до потолка штабеля чего-то укрытого брезентом с прорехами.

Слава тащил Вову за рукав куртки, но тот плелся очень медленно и не обращал внимания на дорогу - сложную мозаику луж, скользкой глины, вязкого песка и небольших кладбищ замерзшей травы, из-за чего приходилось его направлять, подталкивать, дергать, пальцы устали сжимать непромокаемую ткань, внутри кисти проросло ржавое и холодное металлическое дерево, почти что намертво склешневшую руку, стало жарко, словно после бега. Но самый трудный участок они преодолели. Между складом и солдатской столовой асфальта так и не было, но сохранились щебневые дорожки, разделенные голой землей с небольшими воронками, откуда выпирали чахлые прутики и распластались ободранные кустики помидор, как выброшенные на берег моря водоросли. В столовой уже не трапезничали - запах подтухшей рыбы стих, но начинали примешиваться ароматы готовящегося обеда, вновь чего-то малоаппетитного.