Нет, конечно, она не совершила настоящий поступок - не вырвала свою руку из руки дона Хуана, не сказала ему, что невозможно сварить похлебку из гнилых овощей и что сахар никогда не заменит перец - каждому свое место, как об этом и позаботился Господь. Нельзя требовать от нищей девчонки то, на что неспособен и богач. Иначе ее опять ожидали какие-нибудь Пепе или Пеле, пропивая и проигрывая все то, что она зарабатывала, раздвигая ноги. Позади был Ад, впереди ее ждал Рай, и ради этого стоило пройти через Чистилище.

Дон Хуан с трудом понимал происходящее. Ему казалось - он спит и сладкий распутный сон настолько его утомил, что стал превращаться в кошмар, где небо затягивало тяжелыми мокрыми тучами, где поднимался ветер, где в воздухе пахло грозой и где он привел в свою резиденцию очередную девку, подцепленную им в каких-то трущобах. Проснуться пока не было возможности и оставалось только идти вперед в надежде достичь такого места, когда непереносимый ужас заставит его вскочить с постели. Он крепче сжимал руку Хуаниты, но она терпела боль и ничего не говорила.

Слуги разумно решили не попадаться на глаза сеньору и сеньорите, пока все не решится и удача не окажется окончательно в руках у той или другой соперницы. Хотя некоторые опытные люди утверждали, что все еще может кончиться миром и господин счастливо заживет с двумя стервами под одной крышей. Конечно, дону Хуану от этого будет как нельзя лучше, но жизнь прислуги тогда превратится в ад - они окажутся словно солдаты в руках непримиримых врагов-полководцев.

В гостиной был накрыт стол на три персоны, как и распорядился дон Хуан. Хуанита это заметила, нахмурилась, но ничего не сказала. Пока дон Хуан ходил за женой, девушка осмотрелась. Теперь богатство дома произвело на нее благоприятное впечатление, но не поразило. В силу своего приятельства со старым сводником Пеле она бывала в этом местечке Гаваны и посещала подобные виллы. Некоторые выглядели шикарнее - все в броском золоте, с розовыми шелковыми стенами и ангелочками-подсвечниками, другие - заброшенными, где словно тени бродили бестолковые, неряшливые слуги, а в пыли купались черви. Здесь же все было достойно и даже на вкус простушки Хуаниты чувствовалось наследие многих поколений богатых плантаторов. Посуда сплошь фарфоровая и хрустальная, серебряные вилки и ножи, подсвечники, изображающие полураздетых рабынь-мулаток, по стенам картины и жуткие гаитянские маски.

Картины всегда нравились Хуаните. Она не понимала столь несерьезного занятия, вслед за матерью-колдуньей повторяя младшему брату, что в жизни больше сгодится умение пользоваться ножом, чем кистью, - и себя защитишь, и в окружении богачей за своего сойдешь, но тот так и продолжал что-то черкать в своем альбомчике, переводя бумагу и карандаши.

Хуанита сняла страшные маски, из глаз которых выглядывали недобрые духи, грызущие души здешних обитателей, и принялась внимательно рассматривать картины дона Хуана. Я даже представляю тот день, то место и тех людей, страстных и страшных в своей страстности.

Вот дон Хуан стучится в дверь спальни доны Магды, но та продолжает смеяться, вот рассыпающийся, почерневший Пеле подбирается к дому дона Хуана и от одного его взгляда сторожевые собаки убегают, жалобно скуля и пуская слюну, вот Хуанита рассматривает портреты богато одетых людей, знакомые кубинские пейзажи, где все красиво как на открытке - небеса с плывущими облаками и подводные морские просторы, где тьма пробита миллионом солнечных лучей и там резвится веселый дельфиний народ. Последняя картина ее очаровывает, она трогает холст и кончик пальца погружается в прохладу, по ногтю стекает капля воды и пахнет океаном.

Сейчас она придет, говорит дон Хуан Хуаните, но девушка качает головой. Она сошла с ума, а ты этого не слышишь, проклятые маски окончательно развеселили ее душу и ты ей уже безразличен, отвечает девушка, но она ошибается...

Такие сцены и в книжках производят впечатление. Финал, любовь, жажда мести, обманутые любовник и жена входят в комнату, где милуются герои, звучат выстрелы, и глупая женушка оказывается убийцей несчастного злодея-дружка, а герой и героиня живут счастливо.

Когда мне в руки попадалось нечто подобное, слезы просто брызгали из моих глаз, наяву все это представлялось и язык сам произносил: "Ты можешь убить нас, но тебе не разлучить нас во век, сука!". Только я не романы рассказываю, уж не мне говорить сколько там слащавой лжи и глупой выдумки, да и нет у меня дара так гладко вязать слова. Одно я знаю точно - в моем рассказе нет ни капельки, ни перчинки придуманного, и я точно знаю, что все так и произошло, и все так и кончилось.

Дона Магда и вправду убила придурка Пеле и никто не вправе обвинять ее, что она так удачно промахнулась. В конце концов, Пеле получил свое, и дырки в его мозгу наконец стали дырками в его голове. Но никто дону Магду не сажал в тюрьму, потому что Хуанита сняла свою туфельку и запустила ее в стерву с ружьем.

Она в Магду не попала - туфелька каблучком воткнулась в картину, где резвились дельфины, тонкий холст не выдержал, порвался и выпустил наружу весь океан. Наверное, герои наши погибли в первые же мгновения всемирного потопа, а к седьмому дню уже вся суша ушла под воду и рыбы превратились в птиц.

Случилось это не Божьим проведением, а попущением Господним, поэтому Творцу пришлось вмешаться в ход вещей, вернуть все назад, вновь упрятать воды потопа в картину, очистить землю от ила, воскресить людей и повернуть время вспять.

Мир стал прежним, но вот только в нем дон Хуан никогда не встретился со своей Хуанитой.

Когда подошел автобус, вся утренняя смена была в сборе. За все годы Слава ни разу не попробовал проехаться на более позднем маршруте, успевающем как раз к началу уроков, точно так же, как не осуществился давний проект спрятаться в субботу на "камчатке" автобуса и еще раз совершить поездку в школу за десятиклассниками и учителями - всегда находился повод отложить это на следующую неделю.

Подлое ноябрьское солнце слепило, но не грело, однако придавало чуть-чуть бодрости, как растворимый индийский кофе. Рассаживались в соответствии с негласной иерархией - наиболее престижные места были на самом заднем сидении и колесе (там всегда больше). Толкаться Слава не любил, пропустив вперед стайку мальков и особо наглых пяти и шестиклассников. Дальше чинно влезали все остальные, взглядами и подзатыльниками сгоняли малышей с насиженных мест поближе к Саше-водителю и начальнику рейса, устраивались, болтали, шелестели тетрадями и смеялись. Вова, как и обещал, занял им места с левой стороны. Слава уселся первым, упершись подошвами сапог в кожух колеса, так что колени чуть-чуть не упирались в подбородок, но ему нравилось. Марина села рядом.

Ждали еще кого-то (судя по пустующему сиденью дежурного, то именно его). Холод внутри автобуса сползал к ногам, пар из детских ртов бледнел, а окна запотевали. Началась нетерпеливая возня и шум. Шептались и говорили громко.

- Да нет, ты не так сделал...

- Мы вчера столько бутылок собрали...

- Вовка, докажь...

- Это все Мишка. У него родители в кино ушли...

- Слушай, Пушкин, тебя ведь никто не спрашивает...

- Славка, ты химию сделал?...

- Как эта машина называется...

- Это - "бобик"...

- Что-то я не заметил как вы по помойке болтались...

- Кирилл, тебе "Мурзилка" пришел?

- Ага, а вон тот - "шарик"...

- А ты слышала как вечером кто-то ревел...

- Счас как врежу...

- Закрой варежку!

Слава стер с окна дыхание и разговоры, но увидеть ничего не удалось - это место тут же прихлопнули кленовой шестипалой ладонью, грязной, израненной, в потеках крови, с пятнами гангренозной желтизны.

- Вы классной что решили подарить? - отвлек Славу от входящей в автобус фигуры Сашка Жлоба.

- Зачем?