— Слава богу, избавились наконец от этого проходимца. С плеч долой. А ежели его прикончил кто — спасибо ему за такую услугу!

Алиса с вызовом уставилась на Тоби, а тот в свою очередь украдкой взглянул на тихонько сидящую Берди, которая, опустив глаза, едва заметно улыбалась. Тоби нахмурился.

— Скажу вам со всей откровенностью, мисс Олкотт: я пока не знаю, был ли это несчастный случай, самоубийство или даже убийство. Отдельные детали, обнаруженные при осмотре трупа и окрестностей, настораживают, и я бы не спешил с выводом о том, что Трелор случайно отравился недавно опрыснутыми яблоками. Однако признаки отравления налицо: перед смертью покойника рвало, рядом с трупом найдено несколько огрызков. Кроме того, как известно, вы предупреждали своих гостей, что деревья опрыснуты и есть с них яблоки опасно.

Алиса слушала его очень внимательно.

— А теперь, мисс Олкотт, я бы попросил вас припомнить, чем и в какое время вы опрыскивали деревья.

Старуха посмотрела на него в упор и медленно, раздельно проговорила:

— Я уже сказала тебе, сынок, что не помню, когда и какие деревья опрыскивала. Если этот гнусный червяк вздумал ночью воровать яблоки из моего сада — я не отвечаю. Понял?

— Хорошо, мисс Олкотт, пока оставим это. — Тоби устало провёл рукой по лбу и по веснушчатой лысине, как бы стараясь навести порядок в голове. — Скажите, а не слышали ли вы чего-нибудь необычного в ту ночь после того, как ушли к себе? Или, может быть, видели, ведь ваша комната выходит окнами в сад.

— Да, мне оттуда видны почти все мои деревья.

— Так как же?

— Да нет, особо ничего. Как всегда: люди ходили взад-вперёд, спускали воду в уборной. Ещё слыхала, как эта дурёха за перегородкой выла в подушку. Нынче женщины всякий стыд потеряли. Да и мужчины тоже.

— Вы, очевидно, имеете в виду миссис Сьюзен Тендер? — Взгляд Тоби упал на Верити Бервуд, и он с интересом отметил, что улыбка исчезла у неё с лица.

— Да, я ведь сплю за перегородкой, а она тонкая, что картон. Через неё всё слышно, что на веранде творится, а уж ночью и подавно. Если уж на то пошло, сынок, я слыхала там кое-что и почище. Подумаешь, девчонка плачет — это мне не в диковинку! — Её глаза блеснули из-под тяжёлых век сперва на Тоби, потом на Мартина, и рот снова скривился в ухмылке.

Мартин густо покраснел. Старая карга! В доме смерть, а ей хоть бы что. Ещё говорит, что молодые стыд потеряли!

Тоби и глазом не моргнул.

— Вы слышали, как плакала Сьюзен Тендер. Когда примерно это было?

— Да рано, я только-только пришла к себе. Она-то ещё раньше убежала: Бет к ней прицепилась: дескать, она строила глазки этому распутнику. Чистое враньё! Даже слепой бы увидел…

— Строила глазки покойному, мистеру Трелору?

— Тогда, чёрт его дери, он ещё покойником не был. — У Алисы вырвался горький смешок. — Куда там — так и вертелся возле каждой юбки. «Моя милая» да «моя прелесть» — никого не обошёл!.. Сперва за рыжей увивался, после на жену стал поглядывать, потом к этой пристал, к жене Криса, там и до самой Бет добрался, а на закуску опять рыжая… Даже ко мне подлаживался, гнусь такая. Одним словом, может, кому из них это и нравилось, да только не этой… как бишь её… Флосси, что ли… Она, бедная, не чаяла, как от него отвертеться, это было ясно как божий день. А Бет, чертовка, зазря её обидела. Её ведь хлебом не корми — дай при всех уязвить кого-нибудь. Чтоб после на своём настоять. Она такая… Когда-нибудь обожжётся на этом.

— На своём настоять? — как бы невзначай переспросил Тоби.

— А то как же! Она добивается, чтоб Крис жену бросил. Хочет, чтоб женился на ком познатней, а то и вовсе холостяком остался. Ей ведь надо самой им командовать. Вон как она с Анной расправилась! А теперь за Криса возьмётся… — Алиса вдруг осеклась, спохватившись, что наговорила лишнего, и беспокойно повернулась к Берди. — Может, я зря говорю?

— Говорить или не говорить — ваше право, мисс Олкотт, — спокойно сказала Берди. — Однако будет лучше, если теперь вы расскажете сержанту Тоби всё, что вы видели и слышали прошлой ночью.

Алиса снова ссутулилась.

— Ну, значит, девчонка плакала, потом всё какие-то разговоры, и дверь — то откроется, то закроется. Потом вроде угомонились. Крис пришёл к себе, говорили они тихо, но я-то всё равно слышала. Она плакать сразу перестала. Ещё ветер всю ночь шумел. Я слушала-слушала, уж думала — крышу сорвёт. Свет везде погасили, и у Криса, и на кухне — других-то окон мне не видно. То и дело хлопали дверью чёрного хода — оно и понятно, там ведь уборная. Да трубы гудели в ванной — это, стало быть, руки мыли. Вот и всё, сынок.

Алиса уж было собралась уходить, но Тоби опередил её, вопросительно подняв брови.

— Неужели всё, мисс Олкотт? А вот Анна упомянула о какой-то суматохе в холле, вскоре после полуночи. Не слышали?

— Твоя правда, слыхала крик, а после разговоры… Но это уж было далеко за полночь. Во втором часу, думается. Однако вскоре утихли. Должно, что-нибудь опять с женой Криса… Они потом шушукались у меня за стенкой — слёзы и всё такое. Ну, улеглись наконец.

— А вы ведь, мисс Олкотт, определённо недолюбливали покойного, — заметил Тоби, задумчиво глядя на старуху. — Не объясните почему?

Алиса презрительно фыркнула.

— Тому, у кого голова есть на плечах, не за что его любить. Я, как его первый раз увидела в прошлом году, сразу поняла, что он за птица. Ночью разъезжает, до полудня спит. Всё амурничал, так его перетак. Честная женщина, коли с таким ветрогоном свяжется, потом долго слёзы лить будет. — Щёки её даже слегка порозовели от гнева, а глаза недобро сверкали.

— А дочь вашей племянницы вы любите? — вдруг спросил Тоби.

Алиса сомкнула губы, и краска медленно сошла с её лица.

— А ты как думаешь! — с каким-то вызовом сказала она. — Ясное дело, люблю, своей-то семьи у меня нету.

— Благодарю вас, мисс Олкотт. — Тоби явно остался доволен беседой. — На сегодня хватит.

Время шло. Рубашка прилипла к телу, и прорезь на груди, где отсутствовала пуговица, стала ещё шире, галстук сбился набок. Верхнюю пуговицу Тоби расстегнул. У Мартина уже мутилось в глазах, а волосы встали дыбом. Один за другим все обитатели дома приходили в мрачную спальню, и каждый рассказывал свои впечатления о предыдущей ночи.

Кэт была предпоследней — перед Берди и после Джереми, который вышел чернее тучи. А она, к удивлению своему, обнаружила, что пока всё не так уж страшно. Тоби не спросил её мнение относительно версии о самоубийстве, и ей не пришлось лгать, что это возможно, хотя в глубине души она была убеждена: такого быть не могло. При первой же возможности она ввернула, что Ник один из лучших людей на свете, правда призналась, что таким злым, как вчера, никогда его не видела. Тоби не стал об этом расспрашивать: видно, о размолвке между Джилл и Ником ему порассказали достаточно. Короче говоря, ей оставалось только подтвердить основные факты.

Отвечая на вопросы, Кэт то и дело косилась на потемневшие огрызки яблок, которые валялись на тумбочке по обе стороны огромной кровати. Да, Бетси, должно быть, и впрямь не в себе была, раз не убрала их оттуда. У Кэт при виде этих огрызков почему-то защемило сердце. В доме так было заведено: во время сбора урожая каждый, ложась спать, находил возле постели яблоки, положенные заботливой рукой Бетси.

— Вы, кажется, и дочь сюда привезли, миссис… Дилани? — полюбопытствовал Тоби.

— Да, Зое семь лет. Она сейчас у Терезы… ой, забыла фамилию… у соседки через дорогу.

— А-а, это та, что заходила вчера позвонить? Непременно её навещу. Тереза Салливан… — Тоби задумался. — А как вы считаете, миссис Дилани, ваша Зоя не могла что-нибудь видеть или слышать вчера ночью?

— Нет… не думаю, сержант, — помотала головой Кэт. — Она бы мне сказала. Правда, я ни о чём её и не спрашивала. Мне как-то не хочется, чтобы она догадалась…