И вот тут-то прозвучал первый звоночек СТРАННОГО. Впрочем, поначалу я приняла его за самый обычный телефонный звонок.

– Мухина! – раздался в трубке Володькин голос. Я даже слегка офонарела – Воробей не звонил мне уже целую вечность, не считая, конечно, его звонков в моих снах.

– Привет, Воробей! – обрадованно завопила я. – Как классно, что ты звякнул! Мне сейчас та-а-кой прикольный сон приснился. Слушай…

Но Володька не стал слушать:

– Да погоди ты, Мухина, со своими снами, у меня для тебя имеется важное сообщение.

– Ну сообщай свое сообщение…

– Не по телефону, – таинственным тоном произнес Воробей.

– Ну приходи…

– И не на квартире, – еще более таинственно сказал Володька.

– В школу меня сегодня чё-то не тянет, – честно призналась я.

– И тем более не в школе… Жду тебя на нашем обычном месте.

Нашим обычным местом встреч была Пушкинская площадь. Я соскочила с кровати, вскочила в троллик, и вот я уже на Пушкинской – у памятника Пушкину, которому давно не мешало бы почистить пиджачок от типа там ворон и воробьев.

Володька был уже тут как тут.

– Пошли, Воробей, в «Макдональдс», – с ходу предложила я, потому что по пятницам я не только страшная оригиналка, но еще и страшная обжорка. – Слопаем по биг-маку (биг-мак – эта такая котлетина здоровенная в булке; так, на всякий случай сообщаю – может кто не знает).

– Нас там могут подслушать, – продолжал интриговать меня Воробей. – Давай найдем местечко, где народу поменьше.

– Ну давай.

И мы забурились в какую-то кафешку на Тверской-Ямской, где посетителей вообще не было. Зато цены были – закачаешься. Но Володьку это не смутило.

– Потянет, – решил он.

– А я лично не потяну, – сказала я, так как денег у меня в кошельке было, что кот наплакал. – Спонсируешь?

– Спонсирую.

Ну раз такое дело, я тут же раскрутила Воробья на парочку наивкуснейших цыплят. Хотя лопать цыплят – это свинство, по большому счету. Цыплятки такие маленькие, такие желтенькие, пищат так трогательно – пи-пи-пи… Но все равно мне в лом отказываться от мяса. Чтоб я отказалась от мяса? Ни-за-фто!

Володька же скромненько взял себе стаканчик яблочного сока.

– Ты что, Воробей, на диете? – подколола я его.

Он никак не отреагировал на мой подкол.

– Мухина, – сказал многозначительно, – сейчас я тебе сообщу сногсшибательную новость. Ты только со стула не падай.

Я в шутку крепко ухватилась за стул.

– Не упаду, Воробей, сообщай.

– Наша НЛО – инопланетянка!

Я даже сразу не врубилась.

– Какая НЛО?

– Классная, вот какая.

Тут уж я въехала по полной программе. Дело в том, что с восьмого класса у нас в школе ввели астрономию. И теперь, помимо физички, химички, русички, математички, исторички, географички и биологички… нам мозги полоскала еще и астрономичка – Надежда Львовна Одуванчикова или, как мы ее сокращенно окрестили по первым буквам имени, отчества и фамилии – НЛО. Вдобавок, ее еще назначили нашей классной. И, кстати сказать, классная оказалась «классная». Не раз и не два защищала нас от придирок нашего «дирика» – Спартака Сократовича – когда тот начинал на нас наезжать.

– Она прилетела с Меркурия, – продолжал Воробей.

Я тотчас же вспомнила свой сон про Гафчика-инопланетянина. Вот уж действительно – сон в руку (или в ногу – как вам больше нравится). И спросила Воробья:

– А твой Гафчик случайно не инопланетянин?

– При чем тут Гафчик? Я тебе про Одуванчикову говорю.

– Воробей, не смеши мои тапочки, – принялась я за первого цыпленочка.

– Я не смешу твои тапочки, Мухина. Я на полном серьезе…

Я глянула на Воробья. И впрямь – на полном серьезе мальчик. Вон какое лицо серьезное. А может, у него башню сорвало?..

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказал Володька, тоже глядя на меня.

– О чем?

– О том, что я насмотрелся фильмов про пришельцев и кукукнулся от этого. Так вот, Эммочка, у меня имеются доказательства…

– Какие доказательства?

– Неопровержимые.

Воробей выложил на стол крохотный диктофончик и нажал на кнопку.

«…Знаете ли вы, ребята, меркурианский день? – зазвучал голос НЛО, ну то есть Надежды Львовны Одуванчиковой. – О, вы не знаете меркурианского дня! Божественный день! Очаровательный день! С середины неба глядит солнце. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит. Меркурий весь в солнечном свете. Недвижно, вдохновенно встали горы и кинули огромную тень от себя. Все дивно! Все торжественно…» – Воробей вырубил диктофон и победно посмотрел на меня.

– Слыхала, как она красочно описывает Меркурий? Как будто сама все это видела.

– Ну и что? – пожала я плечами. – Историчка тоже красочно про Бородинское сражение рассказывала, но это не значит, что она с Наполеоном воевала.

– Историчка могла прочитать про Бородинское сражение. А вот откуда астрономичка узнала, какой на Меркурии день?..

– Тоже где-нибудь прочла.

– А вот и нет! – торжествовал Воробей. – Меркурий самая близкая планета к Солнцу. Еще ни один земной спутник до него не долетал. Все сгорали, на фиг. И в телескоп Меркурий не разглядеть – Солнце глаза слепит…

– Да откуда ты это взял?

– Я специально узнавал. И это еще не все, Мухина. Помнишь, НЛО как-то говорила, что жила в Питере?

– Не помню.

– А я помню. Она тогда сказала, что жила в Петербурге на 5-й Водопроводной улице. Так вот, в Питере нет никакой 5-й Водопроводной. Есть только 1-я, 2-я, 3-я и 4-я. Я специально выяснял.

Я хмыкнула.

– Если она не жила в Питере, значит, она обязательно с Меркурия?

– А откуда ж еще?! – убежденно воскликнул Воробей. – Ты заметила, что она все время в свитере ходит, даже когда жарко?

– Ну и что?

– А то! На Меркурии плюс четыреста двадцать градусов! Одуванчикова сама говорила. Естественно, она привыкла к такой жаре. Поэтому здесь, на Земле, и мерзнет.

Я опять хмыкнула.

– А наш физрук Амбалов зимой ходит в одной футболочке. Что ж он, по-твоему – с Юпитера?.

– Почему с Юпитера?

– Да потому что на Юпитере минус сто двадцать. Об этом тоже Надежда Львовна говорила.

Володька аж на стуле подскочил.

– Ага-а! Значит, она и на Юпитере побывала!

– Да-а, Воробей, – принялась я за второго цыпленочка, – похоже, что ты и вправду кукукнулся.

– Ах я кукукнулся?! – тотчас рассвирепел Володька. – Ну спасибо тебе, Эммочка! Когда ты мне рассказывала, что террористы хотят Питер взорвать, я тебе не говорил, что ты кукукнулась.

Да, было такое. Не буду ставить себе в заслугу, а лишь вскользь упомяну, что я тогда спасла Петербург, который, можно сказать, висел на волоске[4].

– Это разные вещи, Воробей, – стала я его убеждать, не забывая, впрочем, и о цыпленке, – одно дело – земные террористы, а другое дело – неземные пришельцы.

– Ой, да одна фигня, – отмахнулся Володька. – И цель у них одна – подстроить людям какую-нибудь пакость.

– Да откуда ты знаешь, что НЛО хочет пакость подстроить?

– А вот откуда! – Воробей снова включил диктофон.

«…Солнце, ребята, становится все горячее и горячее, – зазвучал опять голос Надежды Львовны. – Когда его температура вырастет на пять процентов, на Земле прекратится вся растительная жизнь, когда его температура станет больше на десять процентов – погибнут животные и люди, а когда на пятнадцать – земные океаны и моря закипят. Испарения от кипящих вод заволокут ночное полушарие, а металлические пары, выброшенные Солнцем, и вовсе испарят вашу планету…» – Володька остановил запись. Глаза его горели, щеки пылали.

– Слыхала, Мухина, слыхала?! Она сказала «вашу» планету, а не «нашу»!

– Да она просто оговорилась.

– Ничего подобного! И кстати, ты обратила внимание, каким тоном она рассказывала о Меркурии и каким о Земле?

Да, я обратила. О меркурианских днях Надежда Львовна говорила очень поэтично, прямо как Гоголь об украинской ночи[5], а о гибели Земли – с каким-то даже злорадством. Но, в принципе, это еще ничего не значило.