— А там все умирают, что ли?

— Почитай, что так, девонька. Поганое это место… — Старушка закрестилась. — Кто туда уезжает, тот обратно уже не возвращается.

— А что там с ними случается?

— Ох, не знаю, девонька, ох, не знаю, — сно­ва перекрестилась старушка, и тут лицо ее при­няло испуганное выражение. — Вон этот из Бе­совки… — указала она на забрызганный грязью "уазик".

— Вы же говорили, что… — начала я, но ста­рушка уже улепетывала со скоростью ракеты, не­смотря на свой древний возраст.

Я подошла к "уазику". За рулем сидел моло­дой парень, буквально пышущий здоровьем — румянец во всю щеку, улыбка от уха до уха… Где-то я его уже видела, но вот где?.. Я начала рыться в памяти, но с ходу ничего не нарыла. А рыть дальше — времени не было, парень уже собирался уезжать.

— Здравствуйте, — поздоровалась я.

— Здорово, коль не шутишь, — подмигнул он мне весело.

— А вы случайно не из Бесовки приехали?

— Случайно из Бесовки. А сейчас обратно ту­да еду.

— А меня не подбросите?

— Подброшу! За стольник!..

— А за полтинник?! — решила я поторговаться.

— А за штуку?! — расхохотался парень. — Да ладно, шучу я, садись, довезу бесплатно. — И он распахнул дверцу.

Я села. Мы поехали.

— Небось никто не соглашался тебя до Бесов­ки везти? — снова подмигнул мне парень, крутя "баранку".

— Ага, никто. А почему?

— Потому что дураки, — безапелляционно заявил он. — Бесовка — это же рай!

— В каком смысле — рай? — осторожно по­интересовалась я.

— В самом прямом. Знаешь, какие там поми­доры родятся — ВО! — показал он руками поми­дор величиной с арбуз. — И яблоки — ВО, и картошка — ВО!.. — показывал он все те же "ар­бузные" габариты. — А знаешь, сколько я с од­ного смородинового куста смородины собираю?

Я не знала.

— Двести ведер!

— Отпа-а-дно, — восхитилась я.

— А знаешь, сколько моя корова молока дает за одну дойку?

Я опять не знала.

— Цистерну!

— Потря-а-а-сно, — снова восхитилась я. — А почему тогда оттуда никто не возвращается?

Парень раскатисто хохотал.

— Да потому что там — ЛАФА! Кто ж от доб­ра добра ищет? Я вон тоже раньше в Москве жил, академиком был. Может, слыхала — акаде­мик Лихачев. А как в Бесовку перебрался, мне эта

Москва нужна стала, как селедке акваланг.

— Для академика вы больно молодо выгляди­те, — не без ехидства заметила я.

— Ну правильно, — нимало не смутился па­рень. — В Бесовке все молодеют. Я когда из Мо­сквы уезжал — мне уже под девяносто было. А сейчас больше двадцати никто не дает… — Сказав это, шофер запел "шоферскую" песенку:

Крепче за бара-а-нку держи-и-сь, шо-о-фе-е-р…

И в этот момент я вспомнила, где видела шо­фера Лихачева. Да в своем прикольном сне № 37! Лихачев лихо так вез меня прямиком на Тот Свет. А вдоль дороги дорожные указатели стояли с надписями: "Тот Свет — 100 км", "Тот Свет — 90 км"… И сейчас, кстати говоря, мы проезжали мимо дорожного указателя, точнее — огромного плаката, на котором огромными же буквами было написано:

Все машины, что ехали впереди и позади нас, мчались дальше по трассе, а шофер Лихачев лихо свернул налево, как раз под плакат.

— А почему вы сюда повернули? — спросила я.

— Так это ж дорога на Бесовку.

— Но там же написано: "Опасно для жизни".

— Для посторонних — опасно. А мы-то с то­бой не посторонние. Мы свои, бесовские, — со смешком, подмигнул мне Лихачев. — Верно ведь?

— Ну, я-то пока что не бесовская…

— Раз едешь в Бесовку — значит, бесов­ская, — уверенно объявил Лихачев и снова запел:

А дорога ле-е-нтою-у се-е-рою умчи-и-тся…

Встречные машины нам больше не попада­лись, да и за нами никакого транспорта не было. Абсолютно пустая дорога. Вскоре справа и слева от нее встал густой лес.

— Это случайно не Подрывайкин лес? — спросила я.

— Он самый! — кивнул Лихачев.

— А почему он так называется?

— А в нем каждое лето грибники с ягодника­ми на минах подрываются.

— А откуда в лесу мины взялись?

— С войны остались.

— И много их там?

— Как мух на помойке.

— А почему их не разминируют?

— Черт его знает, — крутил-вертел "баранку" Лихачев. — Наверное, у областного начальства средств на это дело не хватает.

— А зачем тогда грибники с ягодниками в этот лес ходят, — не понимала я, — раз там по­дорваться можно?

— Хороший вопросик, — посмеивался шофер Лихачев. — Ну а зачем люди на машинах ездят, на самолетах летают, ведь можно разбиться. И бьются. А зачем к морям и океанам отправля­ются каждое лето — ведь можно утонуть. И то­нут. Так уж человек устроен. Осмотрительным становится только после собственных похорон. Лежит себе тихонько в гробу и не рыпается.

— А правду говорят, что в этом лесу, на Чер­товой поляне, прошлогодний снег не тает?

— Есть такое дело, — подтвердил Лихачев. — Тоже, кстати сказать, тьма народа подорвалась на минах, когда за этим снежком ходила.

— А зачем он им нужен был?

— Так он же колдовской.

— А в чем его колдовство заключается? — спросила я с тайной надеждой — а вдруг сейчас услышу исчерпывающий ответ.

Но не услышала.

— Черт его знает, — пожимал плечами Лиха­чев. — Это надо у Жорки спросить.

— У какого Жорки?

— Да есть у нас в Бесовке один дурачок.

— Дурачок?

— Ага, он без головного мозга родился. Вот ведь повезло парню.

— Почему повезло?

— Да потому что никакая ерунда в голову не лезет. И думать ни о чем не надо. Так вот, Жор­ка может до самой Чертовой поляны довести и на мине не подорваться. Только он не каждого туда водит, а только тех, кто ему понравится.

— А он что, знает проходы между минами?

— Ничего он не знает. Он же дурак. Прет на­пролом.

— А почему он тогда не подрывается?

— Так ведь дуракам везет.

Я мысленно взяла Жорку-дурачка на заметку и хотела дальше порасспрашивать Лихачева о прошлогоднем снеге.

Но тут он резко увеличил скорость.

Мы как раз проезжали мимо кладбища. У кладбищенских ворот стояла какая-то женщи­на и "голосовала" нам. Но мы проскочили "с ве­терком". Я успела увидеть, что у женщины было бледное, почти белое лицо — точь-в-точь как у покойниц с полотен Афиногены Смертолюбовой.

— А почему вы не захотели ее подвезти? — спросила я.

Лихачев скорчил кислую гримасу.

— Да ну ее в болото. Не люблю мертвецов.

— А при чем тут мертвецы?

— Ты что, не поняла? Она ж мертвая. У по­койников сейчас мода такая пошла — могилами меняться. С доплатой. Чтоб гроб попросторнее, кладбище посуше… И эта, видать, тоже на другое кладбище переезжает.

Я промолчала, не зная, как реагировать на слова Лихачева. Прикалывается он, что ли?.. Да вроде не похоже.

— Ох, как бы нам эта встреча боком не вы­шла, — озабоченно продолжал Лихачев. — Дур­ная примета — покойницу на дороге встретить.

Настроение у шофера испортилось. Он насу­пился, замолчал… Я тоже молчала, думая о сво­ем, о девичьем.

— Растудыт тя в качель! — выругался вдруг Лихачев и ударил по газам. "Уазик" надсадно взревел и помчался как уго­релый.

— Гляди, что покойница нам подсуропила! — указал Лихачев в зеркальце заднего обзора.

Я глянула, но ничего особенного не заметила.

— Да ты выше, выше смотри, на небо!

Я посмотрела. И на сей раз увидела черную тучу, которая неслась вслед за нами. Или мне показалось, что неслась?.. Нет, не показалось — туча и впрямь неслась за нами вслед.

— Может, не догонит, — цедил Лихачев сквозь стиснутые зубы, выжимая из своего драндулета все, что только можно выжать.

Но туча догоняла. И уже догнала. И уже по­висла над нами, загородив собою солнце.

А в следующую секунду буквально обруши­лась на машину, накрыв нас, будто темным по­крывалом.