Он вернётся через пару недель, так что плакать не надо. А вдруг он поедет на эту чёртову войну? Нет, отец не может так поступить; это будет нечестно по отношению к ней.

— Запомни, на время моего отсутствия ты хозяйка Уорша и должна беречь его, — на прощание сказал барон. — Надеюсь, ты оправдаешь моё доверие. Вставай рано и погоняй этих ленивцев. Пару раз, если будет не опасно, съезди на ближние поля, проверь, не отлынивают ли вилланы от работы, и посмотри, где они пасут скот. Не давай им спуска и вида не показывай, будто чего-то не знаешь. Но при малейшей опасности возвращайся домой и поручи всё управляющему. Думаю, я надолго не задержусь, так что они не успеют сесть тебе на шею.

Баронесса проводила отца до ворот и тихо расплакалась лишь тогда, когда подняли подъёмный мост. Она попыталась пересчитать слуг и убедилась, что и её скудных познаний в арифметике хватит для того, чтобы понять, что их осталось ровно столько, сколько нужно для охраны замка. Для охраны, но не обороны. Ёжась от ставшего вдруг ледяным ветра, Жанна вошла в палату и почувствовала странную, пугающую пустоту комнат и большого зала, где всё ещё горел камин. Джуди следовала за ней, словно тень.

Баронесса долго бродила по залам, стараясь избавиться от душивших её рыданий. Она и сама не знала, почему и о чём она плакала. Наконец девушка успокоилась, прошла к себе и в раздумье остановилась напротив окна.

Вздох служанки вывел баронессу из болезненной задумчивости.

— О чём ты вздыхаешь? — Девушка присела на краешек сундука. — Из-за войны?

— Из-за неё, проклятой! Многие на неё уйдут, а вернутся ли? И мой Метью тоже…

— Ты, вроде, замуж за него собиралась?

— Было дело, — снова вздохнула Джуди. — Теперь уж вряд ли.

— Ничего, ещё выйдешь.

— Всё это, как во сне. — Девушка размышлять вслух, не обращая внимания на присутствие служанки. — Баннерет, отец… Зачем они уехали, оставив меня одну? Как они могли бросить меня?

Волна досады вдруг захлестнула её, но тут же отхлынула, побеждённая голосом совести.

— Боже, что я говорю, — ужаснулась она, — это же их долг! И у меня тоже есть долг перед ними.

— И что же теперь мне делать? — Жанна бросила мимолётный взгляд на окно. — Сидеть здесь и вышивать, пока они…

— Война — слово-то какое страшное! — Она невольно поёжилась. — Мне слышатся в нём волчий вой и боевой клич. И вот на неё ушли самые дорогие мне люди… А вернутся ли они? Мой отец стар, а любимый молод и горяч; мало ли найдётся людей, чтобы убить их? А что станет со мной? Мне остаётся только смиренно ждать, полностью положившись на волю Господню.

— Ждать, положившись на волю Господню, — словно эхо, повторила Джуди и разрыдалась.

— Господь, Царь наш небесный, за какие грехи насылаешь на нас огонь и смерть? — Служанка бухнулась на колени перед распятием, одной рукой крестясь, а другой утирая слёзы. — Прости их всех, Господи, не дай им убить моего Метью!

А рядом с ней молилась Жанна:

— Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим. Помилуй людей Твоих, и обретут по милосердию Твоему успокоение и избавление от тягот. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

Вечером Джуди забралась на сеновал и с головой зарылась в сено. Её всю трясло (то ли от холода, то ли от страха), и девушка инстинктивно свернулась калачиком, обхватив живот руками. Пролежав так немного, она успокоилась и выбралась наружу. Вытряхнув труху из волос, Джуди свесила ноги с сеновала и посмотрела вниз — лошади мирно хрустели сеном.

— Батюшки, да что это со мной? Весь день колотит, и на душе неспокойно!

Девушка осторожно слезла вниз, обошла конюшню и остановилась возле одной из лошадей.

— Хрустишь себе — и не до чего дела нет! — пробурчала она и потрепала её по шее. — А где теперь твой хозяин? Охрани его Господь, дай вернуться живым! Хоть мы порой и ропщем на него, не желали бы другого господина.

Служанка достала старое седло, отряхнула его и села на него рядом с лошадьми.

— Тревожно-то как нынче! Повсюду лихие люди рыщут, деревни грабят, скот угоняют. Того и гляди, людей убивать начнут! А вы тут стоите, едите…

Она подняла с пола несколько травинок и просунула их в кормушку ближайшей лошади.

— Где теперь мой Метью? — вздохнула девушка. — С тех пор, как началась эта война, я места себе не нахожу, всё из рук валится. И зачем только сеньоры её затеяли? Если уж им так хочется шкуру себе дырявить, собрались бы где-нибудь в укромном месте и тешились бы на здоровье. Нет, же, им нужно женихов у нас отнимать, честных девушек бесчестить, дома наши грабить! А из-за чего? Наступил один сеньор другому на ногу — вот и повод для войны. А говорят-то, что за благое дело воюют! Знаем мы их благие дела — счёты друг с другом сводят да в свои сундуки чужое золото пересыпают.

— Джуди! — донеслось со двора. — Где ты, Джуди? Подсоби мне!

— Иду, иду, Нетти! — встрепенулась девушка.

— Совсем я расквасилась, — пожурила она себя и убрала седло на место. — Ещё чуть-чуть — и разревусь. А из-за чего? Из-за дурня, который даже толком не сказал, что любит меня и приплодом наградил. — Она погладила едва заметно округлившийся живот. — Ну, и кто ты после этого, Джуди? Самая что ни на есть дура.

Оказалось, что Элсбет решила помыться и, заодно, заставить помыться служанок.

— Да зачем мыться, я же чистая! — возражала Джуди. — Когда тепло было, я в реке купалась. А руки у меня всегда чистые — моешь что-нибудь, так и их заодно.

— И то верно, зачем нам мыться-то? — поддакивала Лизбет. — Я понимаю, если госпожа иногда ради удовольствия воды себе прикажет нагреть, а нам этого не нужно. Лицо, руки ополоснули — и ладно. Когда совсем припрет, можно мокрой тряпкой по телу пройтись. Да и опасно это — мало ли что можно с водой смыть?

— С тебя давно смывать нечего, так что не боись! — усмехнулась Нетти. — А что до мытья… У меня так тело свербит, что я, побожившись, окунулась бы. А то так чешусь, что мочи нет!

Немного повоевав между собой, Нетти и Лизбет все же выволокли из кладовой бак для воды, водрузили его над огнем и доверху наполнили водой. Пока вода грелась, девушки отыскали лохань для мытья. Положа руку на сердце, большинство из них сомневалось в полезности водных процедур, кое-кто даже решительно отказывался от мытья, но кухарка настаивала, что «уж раз в год можно ополоснуться, особого греха нет. Да и праздник скоро». И они сдались, хотя продолжали ворчать, что достаточно с них того, что летом они купались в речке.

Когда вода согрелась, девушки отлили немного в лохань и смешали её с водой из бочки. Элсбет подбросила в очаг дров, и языки пламени весело заиграли на стенах. Кухарка встала на часах возле двери и строго следила, чтобы никто из слуг не подсмотрел в щёлочку за тем, как служанки поочерёдно плескаются в лохани. Потом Элсбет вымылась сама и, переодевшись во всё чистое, накинула на плечи тёплый платок и выкатила из-под стола маленький бочонок.

Джуди вместе с другими служанками попивала из глиняной кружки дрянной джин (не слишком вкусно, зато согревает) и постепенно забывала о прежних страхах. Она тщательно отжала мокрые волосы и заставила себя улыбнуться. Война войной, но хоронить себя заживо ради ушедшего на неё дружка рановато. Дружков много — она одна. Молодость пройдёт, не воротиться; словно яблоневый цвет, осыплется красота. Так что жить надо в полную силу, не вздыхать и не лить понапрасну слёз. Любовь — дело наживное, не драгоценность какая-нибудь, чтоб над ней всю жизнь трястись, пыль сметать.

Одна из служанок стащила из господских сундуков вытершееся платье покойной баронессы и, надев его, стала изображать перед сохнущими возле огня товарками знатную сеньору.

— Ах, что-то нынче у меня голова разболелась! — Кривляясь, она театрально приложила руку ко лбу. — Представляете, сэр Альберт, я так устала сегодня, отчитывая служанок. Но, думаю, танец с Вами избавит меня от моего тяжкого недуга.